написал таки
Б
Безрюмки-Встужева
Виктор Пелевин написал повесть специально для «Сноба»
Виктор Пелевин написал повесть специально для июньского номера журнала «Сноб» и приложил к ней свою новую фотографию. Участникам проекта «Сноб» повесть станет доступна онлайн за 24 часа до того, как журнал ляжет на прилавки магазинов. Сергей Николаевич, заместитель главного редактора проекта «Сноб», рассказывает о том, как велись переговоры с самым нелюдимым российским писателем
— Как «Снобу» удалось договориться с таким закрытым писателем?
— На самом деле мы были когда-то знакомы. В пору успеха «Чапаева и Пустоты» у Олега Меньшикова возникла идея некой пьесы, которую должен был непременно написать Пелевин. Олег попросил меня с ним связаться. Виктор тогда был более открыт миру и людям. Во всяком случае, к телефону подошел сам и на мое предложение откликнулся с веселой готовностью. Мы хорошо гульнули на дне рождения Олега, где в каком-то странном миксе существовали Никита Михалков, Нонна Мордюкова, Юрий Башмет и Борис Абрамович Березовский. Представляете, какой богатый жизненный материал достался в этот вечер писателю Пелевину! Держался он вполне по-свойски. Витя и Витя. Никаких черных очков. Вместе со всеми пил водочку и закусывал хорошо. Но пьесы никакой он так и не написал. Наши жизненные пути тогда разошлись, чтобы спустя много лет снова сойтись уже в «Снобе». Когда я сюда пришел, имя Пелевина было одним из первых, которые я услышал от Яковлева: мол, хорошо бы было его заполучить в проект. Выяснилось, что кто-то уже вел с ним переговоры, но, похоже, безрезультатно. Добраться до него оказалось, действительно, делом муторным. Сам он на связь не выходил, все переговоры шли через агента. И шли вяло. Хотя, скорее всего, в душе Пелевина они оставили некий след, поскольку в его последнем романе фигурирует издательский дом СУКО с перевернутой, как у Сноба буквой «С» в названии. На это сходство можно было бы, конечно, обидеться и даже подать в суд. Но мы в суд не пошли и обижаться тоже не стали. В конце концов, обиды — это эмоции горничных. В марте мы предложили Пелевину написать для нас повесть. И он неожиданно согласился.
— Вы как-то использовали это сходство для того, чтобы повлиять на его решение написать повесть для журнала «Сноб»?
— Мы обсудили это сходство с агентом Пелевина Владимиром Поповым, но вряд ли оно могло стать решающей причиной его согласия. Просто наше предложение совпало с его рабочим графиком: после большого романа он каждый раз переключается на малые формы. Потом мы вели с ним бесконечные переговоры через того же Володю. Например, узнав, что нам нужна фотография, Пелевин сниматься категорически отказался у нашего фотографа. Тогда мы убедили его прислать собственный снимок.
— Была ли вероятность того, что пришлет, например, какой-нибудь шарж, а не фотографию?
— Сейчас он обитает где-то в Таиланде, и, конечно, был риск, что он пришлет фотографию своих пляжных тапочек или вида из окна. Тем не менее в назначенный срок мы получили и повесть, и его фотографию. Кстати, судя по этому снимку, Пелевин со времен нашего последнего общения заметно похорошел: похудел, проступила волевая структура подбородка и скул. Даже какая-то интеллигентность появилась. И очки более стильные.
— То есть все же прислал свой портрет?
— Ну, портрет — это сильно сказано. Слава богу, этот снимок был в нужном разрешении, чтобы мы могли его поместить на вторую обложку. Сначала Виктор был недоволен. Он-то считает, что дело писателя — сидеть себе и писать где-нибудь в углу. Как водится, мы сначала попросили его прислать фотографию, где он держит пальцы биноклем («Сноб» с маниакальным упорством просит об этом всех героев журнала). Оказалось, что такая фотография у него есть, и он нам ее сначала прислал. Но фото было сделано в конце 1990-х, а сейчас он уже «играть в бинокль» не захотел. И правильно, писатель не должен повторяться.
— Настоял ли Виктор на каких-то специальных условиях в договоре?
— Виктор наотрез отказался подписываться под условием, что автор должен отвечать на вопросы участников проекта. Но мы договорились, что соберем и пошлем ему все вопросы, когда они появятся у нас на сайте. И если он сочтет возможным, то ответит.
— Не боялись, что кто-то «по пути» перехватит повесть и опубликует ее раньше, чем журнал?
— Это были самая главная опасность и нервность для всех. Довольно неприятная история приключилась в свое время с романом «T», куски из которого вдруг повисли в интернете. После этого даже своему агенту Пелевин посылает тексты, предварительно уточнив, у компьютера ли тот. И только убедившись, что Володя Попов может сразу скачать файл на диск и удалить его из почты, посылает текст. Мы приняли все меры предосторожности. Повесть не читал практически никто, даже художник, который иллюстрировал его для нас в журнале.
— А вдруг окажется, что повесть «непечатная»?
— Ну, все-таки самые заинтересованные и ответственные лица его прочли…
— Кто-то из писателей принимает такие же меры предосторожности?
— В целом все относятся к интернету без особого страха. Только Эдвард Радзинский всегда вначале просит меня приехать к нему и почитать его новый роман у него в кабинете, что я проделываю не без удовольствия. Но тут другое. Как театральному человеку, ему нужен зритель, ему необходимо почувствовать и увидеть первую реакцию. Еще Людмила Стефановна Петрушевская тоже любит «играть в тайну». Долго оттягивает момент присылки рукописи. Потом у нее обязательно ломается компьютер, и она со своим агрегатом приезжает к нам сюда, в «Арму». Текст долго и мучительно извлекают наши бедные компьютерщики. Когда это, наконец, происходит глубокой ночью, выясняется, что это совсем не то, что она собиралась у нас публиковать. История каждой рукописи — это отдельная поэма, которую я могу рассказывать бесконечно.
— Как вы думаете, в чем причина популярности Пелевина?
— Писать — значит предвидеть. Пелевин владеет этим даром, владеет тайной, которая остается притягательной для очень многих людей, даже далеких от интеллектуальной литературы. Мне кажется, что настоящая проза должна побуждать к ощутимо полезному и длительному размышлению. В сущности любой профессионал, привыкший рядиться в глубокомысленность, может легко симулировать глубину обманчивой комбинацией слов. Нам только кажется, что мы вникаем в смысл, тогда как на самом деле лишь ищем его. Но подлинная глубина прозрачна. Она не нуждается в интеллектуальных высокопарностях и переусложненной форме. Даже в небольшом рассказе Пелевин умеет достигать эффекта глубины. Как это ему удается — загадка, которая волнует литературных критиков уже второе десятилетие. А он продолжает писать четко, упорно и точно в обещанный срок. И, может быть, это удивляет еще больше.
— Популярен ли он, потому что труднодоступен?
— Да, во многом это случайное или продуманное, но, на мой взгляд, удачное для писателя решение. Демонстративно забив на все литературные кружки, цехи и сообщества, Пелевин сумел вылепить образ загадочного героя наподобие того же Сэлинджера или Говарда Хьюза. Он существует как бы отдельно от всех, в заоблачных далях своих эзотерических фантазий. Но именно эта экстерриториальность, которая кому-то кажется надуманной и даже высокомерной, позволяет ему работать с редкой для российского литератора продуктивностью и ритмичностью. Подтверждением тому и является повесть, написанная для проекта «Сноб».
http://www.snob.ru/basement/blog/19878
__
жаль, не прочесть
подписки нет, журнала нет
Виктор Пелевин написал повесть специально для июньского номера журнала «Сноб» и приложил к ней свою новую фотографию. Участникам проекта «Сноб» повесть станет доступна онлайн за 24 часа до того, как журнал ляжет на прилавки магазинов. Сергей Николаевич, заместитель главного редактора проекта «Сноб», рассказывает о том, как велись переговоры с самым нелюдимым российским писателем
— Как «Снобу» удалось договориться с таким закрытым писателем?
— На самом деле мы были когда-то знакомы. В пору успеха «Чапаева и Пустоты» у Олега Меньшикова возникла идея некой пьесы, которую должен был непременно написать Пелевин. Олег попросил меня с ним связаться. Виктор тогда был более открыт миру и людям. Во всяком случае, к телефону подошел сам и на мое предложение откликнулся с веселой готовностью. Мы хорошо гульнули на дне рождения Олега, где в каком-то странном миксе существовали Никита Михалков, Нонна Мордюкова, Юрий Башмет и Борис Абрамович Березовский. Представляете, какой богатый жизненный материал достался в этот вечер писателю Пелевину! Держался он вполне по-свойски. Витя и Витя. Никаких черных очков. Вместе со всеми пил водочку и закусывал хорошо. Но пьесы никакой он так и не написал. Наши жизненные пути тогда разошлись, чтобы спустя много лет снова сойтись уже в «Снобе». Когда я сюда пришел, имя Пелевина было одним из первых, которые я услышал от Яковлева: мол, хорошо бы было его заполучить в проект. Выяснилось, что кто-то уже вел с ним переговоры, но, похоже, безрезультатно. Добраться до него оказалось, действительно, делом муторным. Сам он на связь не выходил, все переговоры шли через агента. И шли вяло. Хотя, скорее всего, в душе Пелевина они оставили некий след, поскольку в его последнем романе фигурирует издательский дом СУКО с перевернутой, как у Сноба буквой «С» в названии. На это сходство можно было бы, конечно, обидеться и даже подать в суд. Но мы в суд не пошли и обижаться тоже не стали. В конце концов, обиды — это эмоции горничных. В марте мы предложили Пелевину написать для нас повесть. И он неожиданно согласился.
— Вы как-то использовали это сходство для того, чтобы повлиять на его решение написать повесть для журнала «Сноб»?
— Мы обсудили это сходство с агентом Пелевина Владимиром Поповым, но вряд ли оно могло стать решающей причиной его согласия. Просто наше предложение совпало с его рабочим графиком: после большого романа он каждый раз переключается на малые формы. Потом мы вели с ним бесконечные переговоры через того же Володю. Например, узнав, что нам нужна фотография, Пелевин сниматься категорически отказался у нашего фотографа. Тогда мы убедили его прислать собственный снимок.
— Была ли вероятность того, что пришлет, например, какой-нибудь шарж, а не фотографию?
— Сейчас он обитает где-то в Таиланде, и, конечно, был риск, что он пришлет фотографию своих пляжных тапочек или вида из окна. Тем не менее в назначенный срок мы получили и повесть, и его фотографию. Кстати, судя по этому снимку, Пелевин со времен нашего последнего общения заметно похорошел: похудел, проступила волевая структура подбородка и скул. Даже какая-то интеллигентность появилась. И очки более стильные.
— То есть все же прислал свой портрет?
— Ну, портрет — это сильно сказано. Слава богу, этот снимок был в нужном разрешении, чтобы мы могли его поместить на вторую обложку. Сначала Виктор был недоволен. Он-то считает, что дело писателя — сидеть себе и писать где-нибудь в углу. Как водится, мы сначала попросили его прислать фотографию, где он держит пальцы биноклем («Сноб» с маниакальным упорством просит об этом всех героев журнала). Оказалось, что такая фотография у него есть, и он нам ее сначала прислал. Но фото было сделано в конце 1990-х, а сейчас он уже «играть в бинокль» не захотел. И правильно, писатель не должен повторяться.
— Настоял ли Виктор на каких-то специальных условиях в договоре?
— Виктор наотрез отказался подписываться под условием, что автор должен отвечать на вопросы участников проекта. Но мы договорились, что соберем и пошлем ему все вопросы, когда они появятся у нас на сайте. И если он сочтет возможным, то ответит.
— Не боялись, что кто-то «по пути» перехватит повесть и опубликует ее раньше, чем журнал?
— Это были самая главная опасность и нервность для всех. Довольно неприятная история приключилась в свое время с романом «T», куски из которого вдруг повисли в интернете. После этого даже своему агенту Пелевин посылает тексты, предварительно уточнив, у компьютера ли тот. И только убедившись, что Володя Попов может сразу скачать файл на диск и удалить его из почты, посылает текст. Мы приняли все меры предосторожности. Повесть не читал практически никто, даже художник, который иллюстрировал его для нас в журнале.
— А вдруг окажется, что повесть «непечатная»?
— Ну, все-таки самые заинтересованные и ответственные лица его прочли…
— Кто-то из писателей принимает такие же меры предосторожности?
— В целом все относятся к интернету без особого страха. Только Эдвард Радзинский всегда вначале просит меня приехать к нему и почитать его новый роман у него в кабинете, что я проделываю не без удовольствия. Но тут другое. Как театральному человеку, ему нужен зритель, ему необходимо почувствовать и увидеть первую реакцию. Еще Людмила Стефановна Петрушевская тоже любит «играть в тайну». Долго оттягивает момент присылки рукописи. Потом у нее обязательно ломается компьютер, и она со своим агрегатом приезжает к нам сюда, в «Арму». Текст долго и мучительно извлекают наши бедные компьютерщики. Когда это, наконец, происходит глубокой ночью, выясняется, что это совсем не то, что она собиралась у нас публиковать. История каждой рукописи — это отдельная поэма, которую я могу рассказывать бесконечно.
— Как вы думаете, в чем причина популярности Пелевина?
— Писать — значит предвидеть. Пелевин владеет этим даром, владеет тайной, которая остается притягательной для очень многих людей, даже далеких от интеллектуальной литературы. Мне кажется, что настоящая проза должна побуждать к ощутимо полезному и длительному размышлению. В сущности любой профессионал, привыкший рядиться в глубокомысленность, может легко симулировать глубину обманчивой комбинацией слов. Нам только кажется, что мы вникаем в смысл, тогда как на самом деле лишь ищем его. Но подлинная глубина прозрачна. Она не нуждается в интеллектуальных высокопарностях и переусложненной форме. Даже в небольшом рассказе Пелевин умеет достигать эффекта глубины. Как это ему удается — загадка, которая волнует литературных критиков уже второе десятилетие. А он продолжает писать четко, упорно и точно в обещанный срок. И, может быть, это удивляет еще больше.
— Популярен ли он, потому что труднодоступен?
— Да, во многом это случайное или продуманное, но, на мой взгляд, удачное для писателя решение. Демонстративно забив на все литературные кружки, цехи и сообщества, Пелевин сумел вылепить образ загадочного героя наподобие того же Сэлинджера или Говарда Хьюза. Он существует как бы отдельно от всех, в заоблачных далях своих эзотерических фантазий. Но именно эта экстерриториальность, которая кому-то кажется надуманной и даже высокомерной, позволяет ему работать с редкой для российского литератора продуктивностью и ритмичностью. Подтверждением тому и является повесть, написанная для проекта «Сноб».
http://www.snob.ru/basement/blog/19878
__
жаль, не прочесть
подписки нет, журнала нет
Б
Безрюмки-Встужева
всё пропало
Б
Безрюмки-Встужева
как говорят на соседнем форуме
34-ом или 36-ом?
Б
Безрюмки-Встужева
"а я ничего выписывать не буду, я экономить буду"
E
Exitus lethalis
найти книги Аллена,
Софья а нахера тебе аллен...
почитай айттматова.
Б
Безрюмки-Встужева
Андрей Архангельский: Кризис счастья
10 июня 2010, 10:00
•
Коротко описать нынешнее состояние искусства можно так: дефицит счастья. Речь идет об отсутствии эмоциональной полноты, завершенности, которые должны оставаться в душе после хорошей книги или фильма. Искусство в широком смысле перестало приносить радость.
Да, полнота, пожалуй, наиболее точное слово. Ощущение, которое каждый хоть раз испытал: что больше и лучше не скажешь, избыточность, совершенство каждого слова или жеста. Эмоциональный знак тут неважен: это может быть как трагическое, так и оптимистическое, но в любом случае глубокое переживание. Плохого и среднего всегда больше, чем выдающегося. Принципиальное отличие нашего времени в том, что посредственное, никакое, неполное искусство создается сознательно: оно и не собиралось сделать вас счастливыми. Среднее становится эстетической нормой - его накопилось столько, что многие уже и забывают, что бывает по-другому. «Что-то есть», «кое-что понравилось», «есть один-два момента». Плохое может служить антипримером, который, по крайней мере, тренирует чувство. А вот посредственное вызывает ощущение несерьезности, шаткости - ни много ни мало - бытия. Иммаунил Кант считал: человек создан так, что он во всем стремится дойти до совершенства. А если человеческая природа работает вхолостую (при постоянном столкновении с посредственным), она отрицает сама себя, что ложно, как пишут в таких случаях философы. Ощущение ложной, пустой жизни - вот что вызывает посредственное искусство.
<….>
В сущности, Долгин давно подбирался к этой теме. Прежде он изучал индустрию развлечений и пришел к выводу, что она перестает быть выгодной с экономической точки зрения именно потому, что перестала делать человека счастливым. Предыдущую книгу Долгина - «Экономика символического обмена» - я считаю главной работой десятилетия в области философии и социологии: это вклад России в мировую копилку научной мысли. Например, Долгин первым в России ввел в научный оборот понятие постфактумной оплаты. Что это такое? Искусство до последнего времени продавали так: вначале деньги - потом удовольствие. При всей кажущейся простоте эта схема абсурдна: вы, фактически, не знаете, за что платите деньги. Получите вы удовольстви, или нет - это уже никого не колышет, это сугубо ваше личное дело. А раз так, массовое искусство более всего озабочено тем, как сбыть себя, как побыстрее и побольше продать, а не тем, принесет ли оно счастье зрителю, слушателю, читателю. В результате человек перестал получать то самое ощущение полноты-счастья, на которое рассчитывал.
http://vz.ru/columns/2010/6/10/408507.html
10 июня 2010, 10:00
•
Коротко описать нынешнее состояние искусства можно так: дефицит счастья. Речь идет об отсутствии эмоциональной полноты, завершенности, которые должны оставаться в душе после хорошей книги или фильма. Искусство в широком смысле перестало приносить радость.
Да, полнота, пожалуй, наиболее точное слово. Ощущение, которое каждый хоть раз испытал: что больше и лучше не скажешь, избыточность, совершенство каждого слова или жеста. Эмоциональный знак тут неважен: это может быть как трагическое, так и оптимистическое, но в любом случае глубокое переживание. Плохого и среднего всегда больше, чем выдающегося. Принципиальное отличие нашего времени в том, что посредственное, никакое, неполное искусство создается сознательно: оно и не собиралось сделать вас счастливыми. Среднее становится эстетической нормой - его накопилось столько, что многие уже и забывают, что бывает по-другому. «Что-то есть», «кое-что понравилось», «есть один-два момента». Плохое может служить антипримером, который, по крайней мере, тренирует чувство. А вот посредственное вызывает ощущение несерьезности, шаткости - ни много ни мало - бытия. Иммаунил Кант считал: человек создан так, что он во всем стремится дойти до совершенства. А если человеческая природа работает вхолостую (при постоянном столкновении с посредственным), она отрицает сама себя, что ложно, как пишут в таких случаях философы. Ощущение ложной, пустой жизни - вот что вызывает посредственное искусство.
<….>
В сущности, Долгин давно подбирался к этой теме. Прежде он изучал индустрию развлечений и пришел к выводу, что она перестает быть выгодной с экономической точки зрения именно потому, что перестала делать человека счастливым. Предыдущую книгу Долгина - «Экономика символического обмена» - я считаю главной работой десятилетия в области философии и социологии: это вклад России в мировую копилку научной мысли. Например, Долгин первым в России ввел в научный оборот понятие постфактумной оплаты. Что это такое? Искусство до последнего времени продавали так: вначале деньги - потом удовольствие. При всей кажущейся простоте эта схема абсурдна: вы, фактически, не знаете, за что платите деньги. Получите вы удовольстви, или нет - это уже никого не колышет, это сугубо ваше личное дело. А раз так, массовое искусство более всего озабочено тем, как сбыть себя, как побыстрее и побольше продать, а не тем, принесет ли оно счастье зрителю, слушателю, читателю. В результате человек перестал получать то самое ощущение полноты-счастья, на которое рассчитывал.
http://vz.ru/columns/2010/6/10/408507.html
Б
Безрюмки-Встужева
Что-то у меня совершенство не стыкуется с избыточностью.
скорее с достаточностью
им не пресытиться
полнота вкуса не есть пресыщение
когда
- ДА
а не то чтобы
- ну, да, что-то есть
И потом, как можно рассчитывать на какую-то полноту счастья?! Ну да, мы все хотим счастья абстрактно, но это совсем не значит, что воплощение тщательно продуманного сценария счастья сделает нас счастливыми.
E
Exitus lethalis
Я его уже читала
ладна...
теперь помолись...
умер он сегодня
два года назад...
Б
Безрюмки-Встужева
И потом, как можно рассчитывать на какую-то полноту счастья?! Ну да, мы все хотим счастья абстрактно, но это совсем не значит, что воплощение тщательно продуманного сценария счастья сделает нас счастливыми.
та он о счастьи от искусства пишет
не вообще о счастии
___
счастье - это платок у бабы Маши, как сказала одна маленькая девочка в поезде, задавшись ненадоглго вопросом что такое счастье, услышав это слово в названии сказки Как ослик счастья искал (это я уже писала)
никогда не понимала Пелевина....
Вы еще маленькая, поймете. ;-)
И потом, как можно рассчитывать на какую-то полноту счастья?! Ну да, мы все хотим счастья абстрактно, но это совсем
не значит, что воплощение тщательно продуманного сценария счастья сделает нас счастливыми.
Весь вечер теперь буду думать над смыслом этой загадочной и слишком сложной для меня фразы.
Б
Безрюмки-Встужева
а еще мне не понятно
искусство всё должно приносить счастье?
камертонить в дУше понимаю
но всякий ли отзыв души - счастье?
а если это очень больно, например от того как похоже, как пережито? и не катарсисом замыкается? это счастье - боль такая?
искусство всё должно приносить счастье?
камертонить в дУше понимаю
но всякий ли отзыв души - счастье?
а если это очень больно, например от того как похоже, как пережито? и не катарсисом замыкается? это счастье - боль такая?
искусство всё должно приносить счастье?
Конечно нет!
Искусство создано все же не для счастья.
Искусство - это выжимка из человеческого гения, и рождается часто в муках.
Хорошо, когда оно иногда приносит счастье.
Авторизуйтесь, чтобы принять участие в дискуссии.