Требую субъективности!

*Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами*. (с) :-) Друзья, необходимо прояснить, чего мы желаем больше – помочь или *выплеснуть наболевшее*. Критика хороша и продуктивна только тогда, когда она по существу, а не по поводу.

Мой уровень уважения к Алиуче не изменился. Каким был высоким, таким и остался. Т.е. до проявления ею толерантности к неконструктивной критике я уважала ее не меньше. :-) :-)

Мне кажется все же, что в теме О ЧЕМ-ТО достаточно лишь высказать своё мнение, адресованное автору (тем более, по авторовой просьбе), а не пререкаться с теми, кто не разделяет чью-то точку зрения на прЭдмет. :-)
(Так безадресно, глядя в потолок, задумчиво как бы) :-)

Ваше право. :-)

Of course, dear... of course... :-)

Не очень понравилось. Честно. Почему? Потому что строки натянуто-слащавые, потому что некоторые кусочки фраз безжалостно режут уши какой-то наигранностью. Вот смотрю на свой письменный стол. Достоевский лежит… И каждую строчку у него люблю. Каждую. Понимаю, что сравниваю несравнимое… НО… По-моему автору недостаёт зрелости. Что с этим делать? Ничего. Жить и писать. Авось, придёт.
Из «плюсов» – хорошее знание русского языка и неплохой словарный запас.

(сейчас предлагаю всем улыбнуться… никого не хочу обидеть :-)
У одного детского писателя, Папченко, в одной из повестей есть ироничный образ девушки с филологического факультета. Безумно люблю этот «кусочек» текста. Так вот. Эта дамочка любила, стоя на крыльце, читать стихотворения, вроде:

Следы бредущей куропатки
Скрывает призрачный рассвет.
Ах! Эти желтенькие лапки…
Скользнула тень – и птахи нет.
Слеза метнулась к подбородку,
И счастье прыгнуло в лицо –
Ты обронила мне в ладони
Своё куриное яйцо…
О куропатка, дочь полей!
За что ты мучаешь людей!
За что ты мучаешь людей?

Ну и так далее. Это Перевалова женихов заманивает в свои сети таким интересным способом. Замуж ей очень хочется. Недавно вот Петьку Самсонова заманила, студента радиотехнического техникума. Теперь они вместе бормочут, как две куропатки (с)

Может, в рассказе Алейды и есть «шероховатости» – но! Женихов заманить этим – милое дело! (шутка).

Творческих успехов автору ! :flowers:

Поступила просьба вывесить отредактированный вариант
Хотя изменений в нём оч. мало.

Общество полевения
На доске были написаны четыре темы: «Ценности гуманизма и обличение буржуазного общества в творчестве А. Цветкова», «Образ Тайлера Дёрдена как символ нового человека», «Половые искания Ирвина Уэлша» и - Вова Помидоров рассчитывал, что хоть четвёртая окажется темой «свободной» - «Тематика расширенного сознания в русской литературе».
- О, Господи! – согрешил Вова про себя.
Он не читал ни одного из этих авторов. Да что там говорить, Вова давно, уж год почти как перестал верить в официальную идеологию, штудировать литературу по программе и носить на шее металлический лист конопли. Футболку с Че, конечно, приходилось таскать – куда деться, форма, без неё в школу не пустят! – но, лишь придя домой, он первым делом стаскивал с себя эту нелепость.
Ну, ничего, какой-то месяц, и всё, школе конец, свободен как птица, как человек на поле рыночных отношений! Только вот экзамены… Особенно по литературе! Рената Карловна сказала, что сегодняшнее сочинение – последнее, репетиционное перед выпускным. Что ж, если и там окажутся темы в том же духе, Вове несдобровать…
Он глянул на доску. Потом на стену, где висел портрет Уильяма Берроуза. Потом на Агумову, свою соседку. Потом снова на доску. Потом, когда Вова совсем отчаялся найти выход из ситуации, взор его пал на поправляющую джинсы Ренату Карловну. Она вытащила из сумочки белый пакетик с чем-то легализованным, сунула в карман и торопливо вышла из кабинета. Шанс, наконец-то!
Оказавшись посреди мигом поднявшегося страшного шума, Вова с великой кротостью в глазах и чуть меньшей надеждой в сердце бросился к высокомерной соседке:
- Люб! Скажи, про что они там все писали, а? Ну, хоть этот, из первой темы! А то я это… не того…
Агумова отрицательно мотнула синими локонами, и её болтающиеся серёжки в виде «А», взятой в кружок, угрожающие зазвенели.
- Ну, Люба! Подскажи, а? Будь человеком! По гроб жизни благодарен буду! Слышь, нет?
Агумова повернулась, скривила губки, накрашенные под цвет волос, и с презрением выплюнула:
- Книжки читать надо! Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься вместо учёбы? Вот Анне Юрьевне скажу! В комсьюмеристы заделался, тьфу на тебя!
В этот самый миг Володя Помидоров понял, что пора прочно становиться на путь андеграунда.
Вечером он позвонил Арсению.
- А, - сказал тот. – Ну, решился, наконец-то!
- Да, - отвечал Вова. – Приду.
Матери он сказал, что отправляется в ночной клуб, снять пару девчонок. В действительности, прошагав, ссутулившись, пару кварталов в старой куртке и с дурацким рюкзаком, украшенным физиономией Егора Летова – чтобы какая-нибудь Агумова не выследила, не узнала и не донесла – Вова нырнул в неосвещённый двор. Глянул по сторонам, поднялся на крыльцо и быстро набрал номер квартиры.
- Кто там? – спросил приятный женский голос.
- Миллион алых роз, - важно проговорил Вова.
Пароль он получил по Интернету час назад и всю дорогу повторял его взволнованно, чтоб не забыть, в один момент даже с ужасом обнаружив, что произносит заветные слова вслух. К счастию, никого рядом не было.
- Заходи, Володь, - сказала незнакомка.
Помидоров открыл дверь и бегом взошёл на пятый этаж. Там его уже ждали. Дама в пушистой розовой кофточке, с восхитительно пошлым кулоном и сам Арсений – стройный важный, наряженный в шокирующий деловой костюм с белой рубашкой и галстуком – самым настоящим галстуком!
Вова хотел, было, сразу попросить его дать померить – как-никак, первый раз видишь эту штуковину своими глазами! – но побоялся, как бы не подняли на смех. Стараясь не выказывать слишком своего волнения, он скинул рюкзак и забормотал:
- Вы это… не смотрите… он это… для вида…
Арсений положил ему руку на плечо. Стало спокойнее.
Остро осознавая, что обрекает себя на гонения и изматывающую борьбу, Вова переступил порог комнаты.
Первым делом в глаза бросились бесчисленные полки и шкафы с собраниями сочинений Фромма, Ги Дебора и подобных авторов из хрестоматий для пятого класса. «Тоже под лояльных замаскировались, выставили напоказ» - сообразил Вова. Контрастируя со всей этой общепринятостью, в красном углу, прямо под клеткою с канарейкой, высился Телевизор. Не действующий, разумеется: в годы Великой Революции все передающие станции были торжественно уничтожены. Вызывающе толстопузый, крашеный под хохлому самовар красовался посреди стола. Другой, ржавый, служил горшком для фикуса. Расположившись на диване и стульях, Вову уже ждали несколько человек.
Одного он узнал сразу: Паша, сын Ирины Викторовны, которого, все знают, выгнали из института за организацию несанкционированного митинга, празднования годовщины свержения Саддама Хусейна. Помидоров слыхал даже, что этот тихий, на первый взгляд, очкарик, в открытую именует себя американофилом, империалистом и сторонником быстрейшей вырубки тропического леса в Амазонии.
- Ну, знакомимся? – ласково сказала хозяйка. – Меня Эльвира зовут. Это Павел, герой наш. Роман. Лена.
На диване в обнимку сидели юноша – ровесник Вовы, чуть старше, может быть, - и сгусток кружев, меха и бантиков.
- Мы ребят поздравляем. У них два дня назад свадьба была.
- Свадьба? – не понял Вова. – В каком смысле?
Сгусток тоненько рассмеялся:
- В прямом! С кольцами, с росписями, даже с венчанием!
- А разве эта услуга ещё где-то оказывается в наши дни?..
- Можно, можно, господин, найти места такие… - проговорил муж.
И Вова ощутил, что просто полностью сражён антиобщественной решимостью новых знакомых.
- И вы не побоялись, как окружающие отреагируют? – спросил он.
- Ну, были некоторые трудности, - ответил Роман. – Родственники возмущались, ретроградом звали, обывателем лицемерным… Мать за голову взялась, кричала, что ханжу, мол, вырастила, мещанина... Но я ей сказал: «Что волнуешься, это же просто печать в паспорте»!
- Ах! – Лена жалась к Роману, ещё больше заворачивая его в облако оборочек, локонов и духов. – С этим старшим поколением… Никаких сил нет! В доме вечно орёт эта так называемая их «музыка»... Ну, а что все диваны-то анашой провоняли – я и не говорю.
- Крепитесь, мадам, наша победа уже не так уж и далека! – весело произнёс Арсений за спиной Вовы. – И разрешите наше заседание считать открытым.
Все сели в кружок и приняли выражения лиц, самые решительные и самые мещанские, насколько возможно. Арсений, руководитель ячейки, принялся важно рассказывать про свои впечатления от столицы.
- Н-да, впечатлений много. Не верьте ничему, что пишут у нас тут по поводу реглобалистов! Это не те бездельники, которые ломают всё, что придётся, от нечего делать. Встретился с начальником тамошнего отделения. У них уже связи с западными коллегами. На следующий месяц планируются масштабные акции… Символическая встреча в бывшем Давосе.
- А в Мексике-то, в Мексике-то как дела? Новости есть? – важно забеспокоилась Лена.
Арсений взволнованно принялся поправлять галстук:
- Эх… Маркоса так просто не скинешь с президентского… тьфу, забыл, как это нынче называют у них… ну, сверху, словом. Но люди сражаются, есть успехи. В Чьяпас уже провели электричество, вещание нашего телеканала. Примерно раз в месяц в Лакадонскую сельву сбрасывают стратегические грузы: прошлый раз, кажется, это были четыре контейнера прокладок с крылышками… Ну, и литература, конечно. Ром, кстати, как идёт твой перевод Донцовой на язык кечуа?
- Почти готово, - сказал тот.
- Молодец, господин! Ещё несколько лет, и вся Мезоамерика будет на нашей стороне… Чуть не забыл! Двадцать шестого – митинг за её досрочное освобождение и легализацию детективов. Всем быть!
Вова чуть-чуть испугался. Арсений заметил:
- Не бойся, приходи тоже. Милиция нам ничего сделать не сможет. Ну, подержат в отделении час-другой – а состава преступления-то нету!
Дамы ласково поглядели на Вову. Он приосанился, осмелел.
- Ну, а теперь к делу, - сказал Арсений. – Мы ведь договорились встречаться тут для взаимного просвещения. Сегодня начнём книгу нашего столичного коллеги, мыслителя. Она, ясно, не издана. Я привёз вам экземпляр рукописи.
- Как автора зовут? – спросил Павел.
- Кузьма. Марков, Кузя.
Вова весь вжался в диван и с восторженным содроганием принялся слушать одну за другой главы из книги светоча новой обывательской мысли:
- «Наше общество является ни чем иным, как обществом тотального и всеобъемлющего полевения…»
С великим упоением, с необыкновенно новым чувством того, что перед ним, здесь и сейчас, раскрывает свои лепестки цветок Подлинной Истины, Вова потреблял ушами одну за другой фразы из философического сочинения Кузьмы. Он чувствовал, что отрывается от тверди приевшейся повседневности и плывёт по морю нескованного интеллекта. Чувствовал, что вступил в новую жизнь. Что никогда более, даже под страхом получить «два» на экзамене не откроет книгу Лимонова, на которого молится – или прикидывается, что молится – Рената Карловна. Чувствовал, что всем своим существом ненавидит шипастый кожаный ошейник Агумовой, пирсинг в носу Анны Юрьевны, вечные акции и сборы средств в пользу народов банту или же вымирающих амурских тигров, навязчивое «Команданте навсегда», льющееся каждое утро из радиоприёмника, полки в книжным, однообразно уставленные «Ультра.Культурой»… Он всей душой желал гибели прогнившему обществу полевения. Он решил завтра же зашить, пусть вручную, все лишние отверстия на своих рваных джинсах. Он уже видел мир будущего…
Уже видел, когда голос Эльвиры мягко вошёл в монотонный поток мудрости и предложил сделать маленький перерыв:
- А то мне кажется, все уже устали, а Вова так и вообще спит.
Принесли чаю. Плетёное блюдо со всяческими угощениями поместилось около самовара. Нежные Эльвирины руки незаметно сунули в проигрыватель кассету с контрпротестной музыкой, и трели Киркорова заполнили помещение…
Вова испытывал подлинное блаженство. Он выловил из блюда один «Сникерс», радостно откусил от него и вдруг вспомнил, что будто бы в старые времена этот продукт, так же как и Донцова с Кирковым, служил символом всего обывательского, а, стало быть, контрпротестного, реглобалистского. Между тем, он не запрещён, он популярен не менее «Кока-колы» Говорят, это случилось из-за того, что…
Впрочем, не важно.
Хорошо, что в этом мире есть вечные вещи.