"Пробираясь до калитки"
Б
Барбацуца
Иоан про меня забы-ы-ыл... а-а-а!!!
+1!
Никада ни пращу
Что касается Расула Гамзатова, про него у Веллера хорошо написано, не знаю, правда или нет.
Два неплохих советских поэта, которых никто не печатал, встретили в ресторации дома литераторов юного дагестанского поэта Гамзатова, которого тоже никто не печатал.
— Слушай внимательно. Мы — пишем стихотворение. Ты — переводишь его на свой язык. Своими словами, как умеешь, — это не важно. Потом ты публикуешь его дома. Мы научим как. Позвоним кому надо. Ты только переведи и принеси. А потом мы сразу печатаем его на русском языке в московском журнале!
— Мы составляем из таких стихов книжку. И ты подаешь ее на своем языке в свое издательство. Какой у вас свой самый крупный город?
— Махачкала-а... — протянул с облаков Руслан.
— Махачкала! Гениально! Лучше бы Ханты-Мансийск... ну ладно уж.
— Слушай, чувачок, а ты не чеченец? И не балкарец? Не ингуш? Ну слава богу. А то с репрессированными народами есть трудности. Лучше всего, когда о твоем народе вообще раньше не слышали.
По лицу Руслана было видно, как он молча проглатывает обиду за свой маленький гордый народ, о котором вообще не слышали.
— Зато теперь про твой маленький гордый народ узнают все, — великодушно пообещал Яша-2. — С великого и могучего русского языка — переведут на все языки!
Нюма пояснил:
— Как только твоя книга выходит в Ханкале... что? — в Махачкале, — еще бы не вышла! народу нужен поэт! — мы сдаем ее в московское издательство!
— А у него план по расцвету малых народов при социализме!
— И ты, как представитель малого народа, создающий его литературу, автоматом выставляешься на... Ленинскую премию!
— Которую мы честно делим на четыре части, и ты получаешь столько же, сколько мы!
Остапы вытерли свои благородные лбы.
— Ленинская премия — это сколько? — практично спросил кандидат в лауреаты.
— Вы на него посмотрите. Тебе хватит. Сто тысяч рублей устроит? Двадцать пять — тебе.
Материальная сторона вопроса правильно подействовала на молодого, но кавказского человека. Теперь перед ними сидел бизнесмен и партнер. Бизнесмен прикидывал, в чем прикол и можно ли сорвать больше. Партнер деловито спросил:
— А стихи где?
— В Караганде! — хором ответили поэты. — Стихи завтра. Ну так как, Руслан?
— Я не Руслан.
— То есть? А кто?
— Я Расул.
— А почему сказал — Руслан?
— Вы не расслышали.
— А чего ж не поправил?
— У нас не принято поправлять старших. Невежливо.
— Один хрен, Расул. Фамилия твоя как?
Вот так появилась на свет знаменитая некогда книга стихотворений аварца Расула Гамзатова «Высокие звезды», получившая в 1963 году Ленинскую премию, а сам Гамзатов — орден Дружбы народов и скорую мировую славу. Переводчики Яков Козловский, Яков Хелемский и Наум Гребнев стали маститыми и состоятельными, вошли в реестр поэтического мира, а националы стояли к ним в очередь со своими подстрочниками подмышкой.
Характерно, что собственные стихи под собственными именами трех достойных джентльменов успехом не пользовались по-прежнему. Точно найденный образ и имидж Поэта — великое дело.
Но и Гамзатов без них был как скрипач с губной гармошкой, в которой пацаны спичками заткнули дырочки. К его юбилею редактор аварской многотиражки в Дагестане сдуру решил сделать сюрприз. Он раздобыл аварский текст последней поэмы Гамзатова и напечатал ее во весь разворот в один день с публикацией на русском в «Известиях». Сравнение было не в пользу нервной системы. Родной народ расценил параллельные тексты как плевок в душу. Отдел культуры райкома партии гасил скандал. А разъяренный Гамзатов гонялся по улицам и косогорам за редактором, вопя о кинжале и кровной мести.
М.В.
И да, Иван попутал насчет меня. Я не менеджер, я - секретутка при дверях, уборщица по совместительству
И за Корсу тоже от меня фи!
Два неплохих советских поэта, которых никто не печатал, встретили в ресторации дома литераторов юного дагестанского поэта Гамзатова, которого тоже никто не печатал.
— Слушай внимательно. Мы — пишем стихотворение. Ты — переводишь его на свой язык. Своими словами, как умеешь, — это не важно. Потом ты публикуешь его дома. Мы научим как. Позвоним кому надо. Ты только переведи и принеси. А потом мы сразу печатаем его на русском языке в московском журнале!
— Мы составляем из таких стихов книжку. И ты подаешь ее на своем языке в свое издательство. Какой у вас свой самый крупный город?
— Махачкала-а... — протянул с облаков Руслан.
— Махачкала! Гениально! Лучше бы Ханты-Мансийск... ну ладно уж.
— Слушай, чувачок, а ты не чеченец? И не балкарец? Не ингуш? Ну слава богу. А то с репрессированными народами есть трудности. Лучше всего, когда о твоем народе вообще раньше не слышали.
По лицу Руслана было видно, как он молча проглатывает обиду за свой маленький гордый народ, о котором вообще не слышали.
— Зато теперь про твой маленький гордый народ узнают все, — великодушно пообещал Яша-2. — С великого и могучего русского языка — переведут на все языки!
Нюма пояснил:
— Как только твоя книга выходит в Ханкале... что? — в Махачкале, — еще бы не вышла! народу нужен поэт! — мы сдаем ее в московское издательство!
— А у него план по расцвету малых народов при социализме!
— И ты, как представитель малого народа, создающий его литературу, автоматом выставляешься на... Ленинскую премию!
— Которую мы честно делим на четыре части, и ты получаешь столько же, сколько мы!
Остапы вытерли свои благородные лбы.
— Ленинская премия — это сколько? — практично спросил кандидат в лауреаты.
— Вы на него посмотрите. Тебе хватит. Сто тысяч рублей устроит? Двадцать пять — тебе.
Материальная сторона вопроса правильно подействовала на молодого, но кавказского человека. Теперь перед ними сидел бизнесмен и партнер. Бизнесмен прикидывал, в чем прикол и можно ли сорвать больше. Партнер деловито спросил:
— А стихи где?
— В Караганде! — хором ответили поэты. — Стихи завтра. Ну так как, Руслан?
— Я не Руслан.
— То есть? А кто?
— Я Расул.
— А почему сказал — Руслан?
— Вы не расслышали.
— А чего ж не поправил?
— У нас не принято поправлять старших. Невежливо.
— Один хрен, Расул. Фамилия твоя как?
Вот так появилась на свет знаменитая некогда книга стихотворений аварца Расула Гамзатова «Высокие звезды», получившая в 1963 году Ленинскую премию, а сам Гамзатов — орден Дружбы народов и скорую мировую славу. Переводчики Яков Козловский, Яков Хелемский и Наум Гребнев стали маститыми и состоятельными, вошли в реестр поэтического мира, а националы стояли к ним в очередь со своими подстрочниками подмышкой.
Характерно, что собственные стихи под собственными именами трех достойных джентльменов успехом не пользовались по-прежнему. Точно найденный образ и имидж Поэта — великое дело.
Но и Гамзатов без них был как скрипач с губной гармошкой, в которой пацаны спичками заткнули дырочки. К его юбилею редактор аварской многотиражки в Дагестане сдуру решил сделать сюрприз. Он раздобыл аварский текст последней поэмы Гамзатова и напечатал ее во весь разворот в один день с публикацией на русском в «Известиях». Сравнение было не в пользу нервной системы. Родной народ расценил параллельные тексты как плевок в душу. Отдел культуры райкома партии гасил скандал. А разъяренный Гамзатов гонялся по улицам и косогорам за редактором, вопя о кинжале и кровной мести.
М.В.
И да, Иван попутал насчет меня. Я не менеджер, я - секретутка при дверях, уборщица по совместительству
И за Корсу тоже от меня фи!
Т
Тутта Карлссон
Ну понятно, без трех евреев--переводчиков не было бы ни одного "национального" поэта в России, да что национального поэта.
Зы: Маршак евреем был? Ах, что же это я? Самуил Яковлевич... Господи, куда бы без вас делась вся совеЦкая литература?...
[Сообщение изменено пользователем 12.04.2011 22:05]
Зы: Маршак евреем был? Ах, что же это я? Самуил Яковлевич... Господи, куда бы без вас делась вся совеЦкая литература?...
[Сообщение изменено пользователем 12.04.2011 22:05]
Зы: Маршак евреем был? Ах, что же это я? Самуил Яковлевич... Господи, куда бы без вас делась вся совеЦкая литература?...
Мдя, у меня с чувством юмора бяда, но у Вас-то полный абзац
Я Вас еще расстрою, совецкая музыка на самом деле не совеЦкая
Братья Покрассы, Ян Френкель, Марк Фрадкин, Исаак Дунаевский, Вениамин Басснер, Сигизмунд Кац, Цфасман, Блантер, Шаинский и дры
За все на евреев найдется судья.
За живость. За ум. За сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя,
За то, что она промахнулась.
Игорь Губерман
Характерно, что собственные стихи под собственными именами трех достойных джентльменов успехом не пользовались по-прежнему. Точно найденный образ и имидж Поэта — великое дело.
Шикарная история:-)
Т
Тутта Карлссон
к
ключ
а вы, Ключ, кто по профессии, позвольте полюбопытствовать?
экономист...
Г
Грешник
Папа, наша тетя Клара экономист, каким был Карл Маркс?
Нет, сынок. Карл Маркс был просто экономист, а тетя Клара-старший экономист!
Нет, сынок. Карл Маркс был просто экономист, а тетя Клара-старший экономист!
Т
Тристрам Шенди
экономист...
( потирая руки)
Я так и знал!!!
Значит, свободного времени дофигища на работе, вот и выучили старошотладский, понятненько...
Т
Тутта Карлссон
Ключундра, я-экономист, я эту братию знаю...
Сорри, но-нет, вы-не экономист.
Сорри, но-нет, вы-не экономист.
Т
Тутта Карлссон
Значит, свободного времени дофигища на работе
Иван, или вы берете свои слова обратно, или мы повышаем ставку рефинансирования!!!!!
к
ключ
Сорри, но-нет, вы-не экономист.
ну... в дипломе написано "экономист, преподаватель экономических дисциплин" - это смягчает формулировку?...
Т
Тутта Карлссон
беру свои слова обратно!
.
[Сообщение изменено пользователем 12.04.2011 23:12]
Т
Тристрам Шенди
или мы повышаем ставку рефинансирования!!!!!
отвечаю
карты на стол!
Т
Тутта Карлссон
Все. Повысили. Пока в евровой зоне.
"А будете продолжать, отключим газ!" (с)
"А будете продолжать, отключим газ!" (с)
к
ключ
Нате вот вам, ещё красоту неземную...
She walks in beauty, like the night
Of cloudless climes and starry skies;
And all that's best of dark and bright
Meet in her aspect and her eyes:
Thus mellow'd to that tender light
Which heaven to gaudy day denies.
One shade the more, one ray the less,
Had half impair'd the nameless grace
Which waves in every raven tress,
Or softly lightens o'er her face;
Where thoughts serenely sweet express
How pure, how dear their dwelling-place.
And on that cheek, and o'er that brow,
So soft, so calm, yet eloquent,
The smiles that win. the tints that glow,
But tell of days in goodness spent,
A mind at peace with all below,
A heart whose love is innocent!
Byron, однако... :-)
She walks in beauty, like the night
Of cloudless climes and starry skies;
And all that's best of dark and bright
Meet in her aspect and her eyes:
Thus mellow'd to that tender light
Which heaven to gaudy day denies.
One shade the more, one ray the less,
Had half impair'd the nameless grace
Which waves in every raven tress,
Or softly lightens o'er her face;
Where thoughts serenely sweet express
How pure, how dear their dwelling-place.
And on that cheek, and o'er that brow,
So soft, so calm, yet eloquent,
The smiles that win. the tints that glow,
But tell of days in goodness spent,
A mind at peace with all below,
A heart whose love is innocent!
Byron, однако... :-)
Т
Тутта Карлссон
Протестую! Требую перевода!
"Не знаем, есть ли этот Полюс, мы в университетах не обучались!". Никита говорил сущую правду: он окончил Пажеский корпус.." (с)
"Не знаем, есть ли этот Полюс, мы в университетах не обучались!". Никита говорил сущую правду: он окончил Пажеский корпус.." (с)
Т
Тристрам Шенди
innocent!
имеется в виду папа Иннокентий IV...и Байрон туда же, к виктюкам..
к
ключ
а это - моё второе по любимости (после IF)
It was not dying: everybody died.
It was not dying: we had died before
In the routine crashes-and our fields
Called up the papers, wrote home to our folks,
And the rates rose, all because of us.
We died on the wrong page of the almanac,
Scattered on mountains fifty miles away;
Diving on haystacks, fighting with a friend,
We blazed up on the lines we never saw.
We died like ants or pets or foreigners.
(When we left high school nothing else had died
For us to figure we had died like.)
In our new planes, with our new crews, we bombed
The ranges by the desert or the shore,
Fired at towed targets, waited for our scores-
And turned into replacements and woke up
One morning, over England, operational.
It wasn't different: but if we died
It was not an accident but a mistake
(But an easy one for anyone to make).
We read our mail and counted up our missions-
In bombers named for girls, we burned
The cities we had learned about in school-
Till our lives wore out; our bodies lay among
The people we had killed and never seen.
When we lasted long enough they gave us medals;
When we died they said, “Our casualties were low.”
They said, “Here are the maps”; we burned the cities.
It was not dying-no, not ever dying;
But the night I died I dreamed that I was dead,
And the cities said to me: “Why are you dying?
We are satisfied, if you are; but why did I die?”
When we died they said, “Our casualties were low.”
They said, “Here are the maps”; we burned the cities.
It was not dying-no, not ever dying;
But the night I died I dreamed that I was dead,
And the cities said to me: “Why are you dying?
We are satisfied, if you are; but why did I die?”
Рэндол Джарелл...
какой кошмар....
It was not dying: everybody died.
It was not dying: we had died before
In the routine crashes-and our fields
Called up the papers, wrote home to our folks,
And the rates rose, all because of us.
We died on the wrong page of the almanac,
Scattered on mountains fifty miles away;
Diving on haystacks, fighting with a friend,
We blazed up on the lines we never saw.
We died like ants or pets or foreigners.
(When we left high school nothing else had died
For us to figure we had died like.)
In our new planes, with our new crews, we bombed
The ranges by the desert or the shore,
Fired at towed targets, waited for our scores-
And turned into replacements and woke up
One morning, over England, operational.
It wasn't different: but if we died
It was not an accident but a mistake
(But an easy one for anyone to make).
We read our mail and counted up our missions-
In bombers named for girls, we burned
The cities we had learned about in school-
Till our lives wore out; our bodies lay among
The people we had killed and never seen.
When we lasted long enough they gave us medals;
When we died they said, “Our casualties were low.”
They said, “Here are the maps”; we burned the cities.
It was not dying-no, not ever dying;
But the night I died I dreamed that I was dead,
And the cities said to me: “Why are you dying?
We are satisfied, if you are; but why did I die?”
When we died they said, “Our casualties were low.”
They said, “Here are the maps”; we burned the cities.
It was not dying-no, not ever dying;
But the night I died I dreamed that I was dead,
And the cities said to me: “Why are you dying?
We are satisfied, if you are; but why did I die?”
Рэндол Джарелл...
какой кошмар....
Т
Тристрам Шенди
2-я школа или 13-я, это точно.
к
ключ
вот перевод...
не очень точный по тексту, но очень близкий по самому духу...
Нет, то не смерть: ведь умирают все.
Нет, то не смерть: мы умирали раньше,
Во время тренировочных полетов;
Мы разбивались, и аэродром,
Найдя бумаги, сообщал родным;
Росли налоги — тоже из-за нас.
Мы погибали не на том листке
Календаря, врезались в горы, в сено;
Мы полыхали над учебной целью.
Дрались с товарищами, погибали,
Как муравьи, собаки и чужие.
Ведь, кроме них, никто не умирал,
Когда мы были в средней школе! С чьей же
Теперь сравнить мы можем нашу смерть?
На новых самолетах мы бомбили
Объекты на пустынном побережье,
Вели учебные бои, стреляли
И ждали результатов. Так мы стали
Резервом, и одним прекрасным утром
Мы пробудились на войне в Европе.
Все было так же. Только гибли мы
Не по оплошности, а по ошибке,
(Которую так просто совершить).
Читали почту, вылеты считали
И называли именами женщин
Бомбардировщики, и истребляли
Изученные в школе города,—
Покуда наши трупы не валялись
Среди убитых нами незнакомцев.
Когда мы жили чуть подольше, нам
Давали ордена; когда мы гибли,
Считалось, что потери небольшие,
Нам говорили: «Здесь, на карте», мы же
Сжигали города.
Нет, то не смерть,
Совсем не смерть. Когда меня подбили,
Я вдруг увидел сон, что я погиб,
И города, разрушенные мною,
Шептали: «Почему ты умираешь?
Мы, впрочем, рады, что и ты погиб.
Но почему ты погубил меня?»
Перевод А. Сергеева
не очень точный по тексту, но очень близкий по самому духу...
Нет, то не смерть: ведь умирают все.
Нет, то не смерть: мы умирали раньше,
Во время тренировочных полетов;
Мы разбивались, и аэродром,
Найдя бумаги, сообщал родным;
Росли налоги — тоже из-за нас.
Мы погибали не на том листке
Календаря, врезались в горы, в сено;
Мы полыхали над учебной целью.
Дрались с товарищами, погибали,
Как муравьи, собаки и чужие.
Ведь, кроме них, никто не умирал,
Когда мы были в средней школе! С чьей же
Теперь сравнить мы можем нашу смерть?
На новых самолетах мы бомбили
Объекты на пустынном побережье,
Вели учебные бои, стреляли
И ждали результатов. Так мы стали
Резервом, и одним прекрасным утром
Мы пробудились на войне в Европе.
Все было так же. Только гибли мы
Не по оплошности, а по ошибке,
(Которую так просто совершить).
Читали почту, вылеты считали
И называли именами женщин
Бомбардировщики, и истребляли
Изученные в школе города,—
Покуда наши трупы не валялись
Среди убитых нами незнакомцев.
Когда мы жили чуть подольше, нам
Давали ордена; когда мы гибли,
Считалось, что потери небольшие,
Нам говорили: «Здесь, на карте», мы же
Сжигали города.
Нет, то не смерть,
Совсем не смерть. Когда меня подбили,
Я вдруг увидел сон, что я погиб,
И города, разрушенные мною,
Шептали: «Почему ты умираешь?
Мы, впрочем, рады, что и ты погиб.
Но почему ты погубил меня?»
Перевод А. Сергеева
R
Retropar
Иван! А вот и не угадали...нет у меня Томминой мечты
[Сообщение изменено пользователем 13.04.2011 14:04]
[Сообщение изменено пользователем 13.04.2011 14:04]
Т
Тристрам Шенди
14:00
в смысле- не по железякам завод? ну, это дела не меняет.
я просто думал - если раньше в литейке трудился, то. может быть, Элем - романтик металлургии, "в мире нет прекрасней красоты, чем красота горячего металла!" и так далее.
[Сообщение изменено пользователем 13.04.2011 14:07]
R
Retropar
Нет никакого завода
и фабрик нет, и пароходов и газет..
и фабрик нет, и пароходов и газет..
Т
Тристрам Шенди
Нет никакого завода
не отпирайтесь, сказано - "есть завод", значит, так тому и быть.
Авторизуйтесь, чтобы принять участие в дискуссии.