Стихи почитать, что ли ...

[Сообщение удалено пользователем 23.04.2003 12:17]

У меня был отец,
В меру ласков и в меру суров,
От него нам досталось!..
А с эпохой они понимали
друг друга без слов...
Где отец мой?
Болезнь. Старость. Смерть.

У меня была мать,
Красивая и молодая,
Такой не увижу её уже
никогда я,
От обид надломилась,
От горя высохла,
Вот что, разве, жива ещё,
Милость беспощадной судьбы...

Был и парень,
Талантами, равный семи,
Да женился на девушке
из хорошей семьи...
Потом и её, правда,
вскоре бросил,
Когда сделал карьеру
по патентованному примера,
Я встречаю его иногда...
А! Е-рун-да!...

У меня подруга была,
Вышла замуж,
Да и плюнула на меня,
Да и мне нет до неё
никакого дела...
Впрочем, что я сказать-то хотела?
Ах, да - подруга была!

Годы шли,
И быль стала небылью,
Что ж, невзгоды,
Дальше карайте!
У меня характера
не было,
Появился характер!
-----
(Юлия Друнина)

Над домами, домами, домами
голубые висят облака —
вот они и останутся с нами
на века, на века, на века.
Только пар, только белое в синем
над громадами каменных плит…
никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.
Пусть разрушатся наши скорлупы,
геометрия жизни земной —
оглянись, поцелуй меня в губы,
дай мне руку, останься со мной.
А когда мы друг друга покинем,
ты на крыльях своих унеси
только пар, только белое в синем,
голубое и белое в си…

Борис Рыжий

ЗОЛОТЫЕ САПОЖКИ

Я умру в старом парке
на холодном ветру.
Милый друг, я умру
у разрушенной арки, —
чтобы ангелу было
через что прилететь.
Листьев рваную медь
оборвать белокрыло.
Говорю, улыбаясь:
"На холодном ветру..."
Чтоб услышать к утру,
Как стучат, удаляясь
по осенней дорожке,
где лежат облачка,
два родных каблучка,
золотые сапожки.

Борис Рыжий.
(1974 - 2001)

Скоро осень. За окнами август.
От дождя потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь,
Как когда-то мне нравился ты.

Отчего же тоска тебя гложет,
Отчего ты так грустен со мной?
Разве в августе сбыться не может,
Что сбывается ранней весной?

За окошком краснеют рябины,
Дождь в окошко стучит без конца...
Ах, как жаль, что иные обиды
Забывать не умеют сердца!

Не напрасно тоска тебя гложет,
Не напрасно ты грустен со мной,
Видно, в августе сбыться не может,
Что сбывается ранней весной.

Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами — противно,
а среди умных — одиноко.
Живя легко и сиротливо,
блажен, как пальма на болоте.
еврей славянского разлива,
антисемит без крайней плоти.

Природа женская лиха,
и много мужеской сильней,
но что у бабы вне греха,
то от лукавого у ней.

Осмотрит с гвоздика портрет
на кручину вдовию.
А миленка больше нет -
скинулся в Жидовию.

Добро со злом природой смешаны,
как тьма ночей со светом дней;
чем больше ангельского в женщине,
тем гуще дьявольское в ней.

Была и я любима,
теперь тоскую дома,
течет прохожий мимо,
никем я не ебома.

Душа болит, свербит и мается,
и глухо в теле канителится,
если никто не покушается
на целомудрие владелицы.

Старушка — воплощенное приличие,
но в память, что была она лиха,
похоже ее сморщенное личико
на спекшееся яблоко греха.

Все переменилось бы кругом,
если бы везде вокруг и рядом
женщины раскинули умом,
как сейчас раскидывают задом.

Мечты питая и надежды,
девицы скачут из одежды;
а погодя — опять в одежде,
но умудреннее, чем прежде.

Носишь радостную морду
и не знаешь, что позор —
при таких широких бедрах
такой узкий кругозор.

Улетел мой ясный сокол
басурмана воевать,
а на мне ночует свекор,
чтоб не стала блядовать.

Родясь из коконов на свет,
мы совершаем круг в природе,
и бабочки преклонных лет
опять на гусениц походят.

Ребро Адаму вырезать пришлось,
и женщину Господь из кости создал;
ребро была единственная кость,
лишенная какого-либо мозга.

Есть бабы — храмы: строг фасад,
чиста невинность красок свежих;
а позади — дремучий сад,
притон прохожих и проезжих.

Послабленье народу вредит,
ухудшаются нравы столичные.
Одеваются девки в кредит,
раздеваются за наличные.

Она была собой прекрасна,
и ей владел любой подлец;
она была на все согласна,
и даже — на худой конец.

Ключ к женщине — восторг и фимиам,
ей больше ничего от нас не надо,
и стоит нам упасть к ее ногам,
как женщина, вздохнув, ложится рядом.

У женщин юбки все короче;
коленных чашечек стриптиз
напоминает ближе к ночи,
что существует весь сервиз.

Мой миленький дружок
не дует в свой рожок,
и будут у дружка
за это два рожка.

Я евреям не даю,
я в ладу с эпохою.
Я их сразу узнаю -
по носу и по хую.

Ты, подружка дорогая,
зря такая робкая;
лично я хотя худая,
но ужасно ебкая.

Трепещет юной девы сердце
над платьев красочными кучами:
во что одеться, чтоб раздеться
как можно счастливей при случае?

Вот женщину я обнимаю,
она ко мне льнет, пламенея,
а Ева, я вдруг понимаю,
и яблоко съела, и змея.

Мы дарим женщине цветы,
звезду с небес, круженье бала
и переходим с ней на «ты»,
а после дарим очень мало.

В мужчине ум — решающая ценность,
и сила — чтоб играла и кипела,
а в женщине пленяет нас душевность
и многие другие части тела.

Мои позавчерашние подруги имеют
уже взрослых дочерей
и славятся в безнравственной округе
воинственной моральностью своей.

Быть бабой — трудная задача,
держись графиней и не хнычь;
чужой мужик — что пух цыплячий,
а свой привычный — что кирпич.

Будь опаслив! Извечно готово
люто сплетничать женское племя,
ибо в женщине всякое слово
прорастает не хуже, чем семя.

Есть бабы, очень строгие в девицах,
умевшие дерзить и отвечать,
и при совокуплении на лицах
лежит у них свирепости печать.

Чем сладкозвучнее напевы
и чем банальнее они,
тем легче трепетные девы
скидают платьица на пни.

Есть дамы: каменны, как мрамор,
и холодны, как зеркала,
но чуть смягчившись, эти дамы
в дальнейшем липнут, как смола.

У целомудренных особ
путем таинственных течений
прокисший зря любовный сок
идет в кефир нравоучений.

У женщин дух и тело слитны;
они способны к чудесам,
когда, как руки для молитвы,
подъемлют ноги к небесам.

Все нежней и сладостней мужчины,
женщины все тверже и железней;
скоро в мужиках не без причины
женские объявятся болезни.

Над мужским смеется простодушьем
трепетная живость нежных линий,
от романа делаясь воздушной,
от новеллы делаясь невинней.

Всегда мне было интересно,
как поразительно греховно
духовность женщины — телесна,
а тело — дьявольски духовно.

Блестя глазами сокровенно,
стыдясь вульгарности подруг,
девица ждет любви смиренно,
как муху робко ждет паук.

Бабы одеваются сейчас,
помня, что слыхали от подружек:
цель наряда женщины — показ,
что и без него она не хуже.

Процесс эмансипации не сложен и мною
наблюдался много раз:
везде, где быть мужчиной мы не можем,
подруги ускользают из-под нас.

На женщин сквозь покровы их нарядов
мы смотрим, как на свет из темноты;
увяли бы цветы от наших взглядов,
а бабы расцветают, как цветы.

Бросьте, девки, приставать —
дескать, хватит всем давать:
как я буду не давать,
если всюду есть кровать?

Умерь обильные корма,
возделывай свой сад,
и будет стройная корма
и собранный фасад.

Не тоскуй, старушка Песя,
о капризах непогоды,
лучше лейся, словно песня,
сквозь оставшиеся годы.

Боже, Боже, до чего же
стал миленок инвалид:
сам топтать меня не может,
а соседу — не велит.

О чем ты, божия раба,
Бормочешь стонами своими?
Душа строга, а плоть слаба —
верчусь и маюсь между ними.

Я государство вижу статуей:
мужчина в бронзе, полный властности,
под фиговым листочком спрятан
огромный орган безопасности.

Растет лосось в саду на грядке,
потек вином заглохший пруд;
в российской жизни все в порядке;
два педераста дочку ждут.

На наш барак пошли столбы
свободы, равенства и братства;
все, что сработали рабы,
всегда работает на рабство.

Не тиражируй, друг мой, слухов,
компрометирующих власть;
ведь у недремлющего уха
внизу не хер висит, а пасть.

Открыв сомкнуты негой взоры,
Россия вышла в неглиже
навстречу утренней Авроры,
готовой к выстрелу уже.

День Конституции напомнил мне
усопшей бабушки портрет:
портрет висит в парадной комнате,
а бабушки давно уж нет.

Россия — странный садовод
и всю планету поражает,
верша свой цикл наоборот:
сперва растит, потом сажает.

Всю жизнь философ похотливо
стремился истине вдогон;
штаны марксизма снять не в силах —
чего хотел от бабы он?

Смешно, когда толкует эрудит
о тяге нашей к дружбе и доверию;
всегда в России кто-нибудь сидит:
одни — за дух, другие — за материю.

Плодит начальников держава,
не оставляя чистых мест;
где раньше лошадь вольно ржала,
теперь начальник водку ест.

Ошалев от передряг,
спотыкаясь, как калеки,
мы вернули бы варяг,
но они сбежали в греки.

Моей бы ангельской державушке —
два чистых ангельских крыла;
но если был бы хуй у бабушки,
она бы дедушкой была.

Российская лихая птица-тройка
со всех концов земли сейчас видна,
и кони бьют копытами так бойко,
что кажется, что движется она.

Моя империя опаслива:
при всей своей державной поступи
она привлечь была бы счастлива
к доносной службе наши простыни

И Губерман

Умер дед.
В больнице сбор
родно в три,
Родня,
Венок звенящий...
Вижу братьев и сестёр
На похоронах - не чаще!
Господи, ты ж Боже мой!
А росли одной семьёй,
Словно льдину разломало,
Кровь родная...
Разве мало?!
...Снег рождественски

...Снег рождественский идёт,
На столе закуска ждёт,
День не будний, а суббота,

...Из присутствующих кто-то
Снова всех нас соберёт!

Мне тебя сравнить бы надо
С песней соловьиною,
С тихим утром, с майским садом,
С гибкою рябиною,

С вишнею, черемухой,
Даль мою туманную,
Самая далекая,
Самая желанная.

Как это случилось?
В какие вечера?
Три года ты мне снилась,
А встретилась вчера.

Не знаю больше сна я,
Мечту свою храню,
Тебя, моя родная,
Ни с кем я не сравню.

Мне тебя сравнить бы надо
С первою красавицей,
Что своим веселым взглядом
К сердцу прикасается,

Что походкой легкою
Подошла нежданная,
Самая далекая,
Самая желанная.

(А.Фатьянов)

Ни разу не заглянула ни
в одну мою тетрадь.
Тебе уже вставать, а мне
пора ложиться спать.
А то б взяла стишок, и так
сказала мне: дурак,
тут что-то очень Пастернак,
фигня, короче, мрак.
А я из всех удач и бед
за то тебя любил,
что полюбил в пятнадцать лет,
и невзначай отбил
у Гриши Штопорова, у
комсорга школы, блин.
Я, представляющий шпану
спортсмен-полудебил.
Зачем тогда он не припёр
меня к стене, мой свет?
Он точно знал, что я боксёр.
А я поэт, поэт.

Б. Рыжий

Носик гоголевский твой,
Жанна, ручки, Жанна, ножки...
В нашем скверике листвой
все засыпаны дорожки.
Я брожу по ним один,
ведь тебя со мною нету.
Так дотянем до седин,
Жанна, Жанночка, Жаннетта —
говорю почти как Пруст,
только не кропаю прозы.
Без любимой даже куст
может вызвать наши слезы.
...Достаю, взирая вдаль,
папиросы из кармана —
Жанна, Жанна, как мне жаль,
как мне больно, Жанна, Жанна.

Борис Рыжий

Я пройду, как по Дублину Джойс,
сквозь косые дожди проливные.
Где когда-то бывать мне пришлось,
попроведаю точки пивные.
Чего было, того уже нет,
и поэтому очень печально —
заявил бы уральский поэт.
У меня получилось случайно.
Подвозили наркотик к пяти,
а потом до утра танцевали,
и кенту с портаком “ЛЕБЕДИ”
неотложку в ночи вызывали.
А теперь кто дантист, кто говно
и владелец нескромного клуба.
Идиоты. А мне всё равно.
Обнимаю, целую вас в губы.
И иду, как по Дублину Джойс,
смрадный ветер вдыхаю до боли.
I am loved. That is why I rejoice.
I remember my childhood only.

Борис Рыжий

Ты почему-то покраснела,
а я черёмухи нарвал,
ты целоваться не умела,
но я тебя поцеловал.
Ребята в сквере водку пили,
играли в свару и буру,
крутили Токарева Вилли
и матерились на ветру.
Такой покой в волнах эфира,
ну а пока не льётся кровь,
нет ничего уместней, Ира,
чем настоящая любовь.

Борис Рыжий

Доблестно и отважно, зла сокрушая рать
Рыцарю очень важно шпоры не обосрать...


тоже Губерман

17 ИЮЛЯ

Как мальчик, сытый по горло
учебой, что-то рисует -
без цели и без сюжета,
так и я бездумно тасую
птиц безголосых,
тучу безгрозовую, пустую
комнату без отголосков
и цветы без цвета...

...Сколько слов туманных,
произнесенных всуе!..

Тоскуют земля и небо,
и я
тоскую.
[Хименес]

Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей
и обеими руками обнимал моих друзей —
Черепа и Водяного, щуря детские глаза.
Над ушами и носами пролетали небеса.
Можно лечь на воздух синий и почти что полететь,
на бескрайние просторы влажным взором посмотреть:
лес налево, луг направо, лесовозы, трактора .
Вот бродяги-работяги поправляются с утра.
Вот с корзинами маячат бабки, дети — грибники.
Моют хмурые ребята мотоциклы у реки.
Можно лечь на синий ветер и подумать-полежать:
может, правда, нам отсюда никогда не уезжать.
А иначе даром, что ли, жёлторотый ротозей —
я на крыше паровоза ехал в город Уфалей?
И на каждом на вагоне, волей вольною пьяна,
“Приму” ехала курила вся свердловская шпана

Борис Рыжий

=Порки 23 Апр 2003 12:19
Вся губерманова Россия
сейчас напыжилась .Цветет?
И тот он был ещё мессия,
имел всЁ,а не наоборот.

Бедняжке памятником станет кол, что высоко он вознёс ...
для порки ( от своих колес),
да призадумался... -Понос .

[Сообщение удалено пользователем 23.04.2003 19:39]

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель.

Что ни век, нам ясней и слышней
сквозь надрыв либерального воя:
нет опасней и нету вредней,
чем свобода совсем без конвоя.

По крови проникая до корней
равнодушная тень утомления -
историческая усталость
бесноватого поколения.

Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.

Мне повезло: я знал страну,
одну-единственную в мире,
в своем же собственном плену
в своей живущая квартире.

Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно;
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.

Где лгут и себе и друг другу,
и память не служит уму,
история ходит по кругу
из крови - по грязи - во тьму.

Когда клубится страх кромешный
И тьму пронзает лай погонь
благословен любой, посмевший
не задувать в себе огонь.

Все социальные системы -
от иерархии до братства -
стучатся лбами о проблемы
свободы, равенства и блядства.

Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы -
это девка, брошенная в полк.

Привычные безмолвствуют народы,
беззвучные горланят петухи;
мы созданы для счастья и свободы,
как рыба - для полета и ухи.

Дороги к русскому ненастью
текли сквозь веру и веселье;
чем коллективней путь ко счастью,
тем горше общее похмелье.

В кромешных ситуациях любых,
запутанных, тревожных и горячих,
спокойная уверенность слепых
кошмарнее растерянности зрячих

На крестины
добрую фею позвать забыли -
позвали злую.
И с тех пор я сплю,
а во сне - колдую.

Не буди меня поцелуем,
не жалоби взором птичьим.
В моей сказке кровь - это кровь,
а не сок брусничный.

Меня крестная наделила
тяжким горгоньим взглядом,
и когда я проснусь, станет камнем тот,
кто случайно рядом.


Клер Грин

= Порки -23 Апр 2003 19:50
Конечно, девка не идея,Ея всяк знает как иметь.

От примитива до злодея
ползти не дальше чем, лететь
обтруханым с губерских строчек
в ближайший гаденький лесочек
и там повеситься с тоски...
..но ведь ещё есть Время. ..лепестки
дрожжат ещё , живет ручей
свекая не от желчи - от золотых лучей.

Дон, Вы не боитесь? Если определенное животное проглотит расбросанный Вами бисер, оно может и умереть... Блок и Брюсов в большом количестве - это все равно, что пурген в стакане чая...

Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна,

Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами,
Дальними странами.

В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,

Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.

Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,

Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!

(Ю.Визбор)