Истории и рассказы.

Рассказал(а): hel
О том ,что наш народ матом не ругается,а говорит на ём-знают все.Но ведь мы и Запад к нему приучаем.Рассказ со слов очивидца:Германия,автобан,в одном из "карманов" стоит грузовик с русскими номерами.Морда задрана,водила ,руки по- локти в мазуте,чего то в нём колупается...Германия страна полицейская,конечно же тут они и нарисовались.Два полисмена,молодой и не очень т.е.со стажем.Ну тот что молодой ,начинает грузить напарника-авто капут,вызывай абшлеп(чтобы машину оттащить в мастерскую)...Тут, тот что постарше,подходит к водиле,что то с ним перетирает,садится в свою машину и собирается уезжать.Молодой в растерянности смотрит на него с немым вопросом.Тут полисмен со стажем и говорит:"Он сейчас наладится и уедет".Молодой ему-Ты что,по русски говоришь?!Старый:-нет,просто водила сказал "ху..я",а вот если бы он сказал "пи...ц"-тогда нужно в мастерскую.

Рассказал(а): mfender
У нас в самом центре города на перекрестке светофор сделали для блага водителей и пешеходов трехпозиционный: сначала едут машины по одной улице, потом по другой, потом машины стоят, пешеходы идут по всем направлениям. Благое дело, для избавления сего перекрестка от былых пробок. Но пешеходы - тупые, норовят по-старинке, лезут под колеса... Вобщем, теперь каждый день с утра до вечера дежурит на этом перекрестке наряд ГАИ и тешит почтенную публику, выкрикивая в матюгальник забавные фразы. Вот пара фраз, наиболее выдающихся и запомнившихся:
"Пешеходы, не лезем под колеса! Смотрим на пешеходный светофор: для вас там специально человека повесили! Человека!"
"Стоим, ждем зеленого человечка!"

Рассказал Федотов Н.Н.
Сейчас в Москву приезжает много народу из других городов. Приезжие, как правило, очень слабо знают Москву и попадают из-за этого в смешное положение. Чаша сия не минует и преступников.
Однажды опер с Петровки, взглянув в окно, увидел, что двое неизвестных увлеченно отвинчивают колеса с его машины, которая была припаркована в Колобовском переулке. Разъяренный опер вышел и задержал наглецов. Во время допроса он в сердцах сказал: "Ну хоть на Петровке-38 можно было не грабить?!" "А где Петровка?" - в один голос спросили незадачливые грабители. Узнав, что они находятся в указанном здании, а ранее совершали грабеж под его окнами, те впали в состояние прострации. Знать бы, где упасть...
А несколькими днями позже еще один Митрофанушка преступного мира, прибыв на Белорусский вокзал, отправился на дело. Приглянувшееся ему здание без вывески, но с "видиком", к сожалению, оказалось Фрунзенским райотделом БХСС. Справедливости ради отметим, что смелое предприятие почти удалось. Воришку поймали чисто случайно, при выходе из здания.


Рассказал Andrey Bondarchuk, 2:4651/8.24@fidonet
Пpиходит ко мне вчеpа дpуг и pассказывает историю из жизни, пpо пpапоpщиков(он pаботает в институте и сейчас сидит в пpиемной комиссии).
Так вот, пpиходит к нему пpапоpщик с сыном(вылитый маленький пpапоpщик) подавать документы на поступление. Им дали бланки, объяснили, как заполнять и оставили без пpисмотpа. Чеpез полчаса выясняется, что как заполнять, до них не дошло! Тогда их тыкают лицом в обpазец и объясняют, для чего сей лист тут висит. До них вpоде доходит и они начинают заполнение бланка.
Чеpез час, когда вся пpиемная комиссия потихоньку начинает хихикать, пpапоpщики пpиносят заполненый бланк и удаляются. Дальше пpоисходит самое интеpесное! Вся пpиемная комиссия увидев заполненный бланк, начинает потихоньку сползать со стульев, не обpащая внимание на абитуpиентов, а дело в следующем. Как обpазцовые пpапоpщики, эти pебята заполнили бланк, пpи чем им удалось пpавильно заполнить свои данные, после чего они ПЕРЕЧЕРКHУЛИ ЛИСТ и внизу написали "ОБРАЗЕЦ"!!!


Рассказал Kalashnikov Nikolay 2:5020/400
Эта история произошла со мной лично, при пересечении на поезде белорусско-польской границы.
Все кто ездил знает, что таможенники то ли не сильно загружены работой, то ли просто от природы любопытны. Любопытство, конечно, не порок, но поражает тупость...
Итак, идет обычный досмотр: перетряхиваются все вещи, просматриваются записи в записных книжках, и т.д. Все это сопровождается вопросами "а это что?". Hаконец доходят до кассет для видеокамеры. Hачинается тупой диалог:
- А это что?, - спрашивает таможенник, как будто раньше ничего подобного не видел.
- Кассеты для видеокамеры, - отвечаю я, начиная терять терпение но все же оставаясь в рамках приличия.
- А зачем Вам столько?
- Что бы снимать?
- А они чистые?
- Hет, они грязные и пыльные, - пробовал пошутить я.
- А зачем Вам столько, Вы что, режиссер?
- Hе режиссер, а оператор! Hет я не оператор, - начал срываться я.
- И что на них записано?
- А Вам-то какая разница? - грубо ответил я. И тут таможенник решил меня добить.
- А нет ли на них каких-нибудь компрометирующих записей?
Это вопрос меня застал врасплох, и я не сдержался.
- Есть, Лукашенко голый! - откровенно нахамил я. Hо последовавший ответ меня сразил наповал.
- А Вы что, думаете съемка в голом виде может скомпрометировать нашего президента?

Марк Твен. Укрощение велосипеда


Подумав хорошенько, я решил, что справлюсь с этим делом. тогда я пошел
и купил бутыль свинцовой примочки и велосипед. Домой меня провожал
инструктор, чтобы преподать мне начальные сведения. Мы уединились на заднем
дворе и принялись за дело.
Велосипед у меня был не вполне взрослый, а так, жеребеночек - дюймов
пятидесяти, с укороченными педалями и резвый, как полагается жеребенку.
Инструктор кратко описал его достоинства, потом сел ему на спину и проехался
немножко, чтобы показать, как это просто делается. Он сказал, что труднее
всего, пожалуй, выучиться соскакивать, так что это мы оставим напоследок.
Однако он ошибся. К его изумлению и радости обнаружилось, что ему нужно
только посадить меня и отойти в сторонку, а соскочу я сам. Я соскочил с
невиданной быстротой, несмотря на полное отсутствие опыта. Он стал с правой
стороны, подтолкнул машину - и вдруг все мы оказались на земле: внизу он, на
нем я, а сверху машина.
Осмотрели машину - она нисколько не пострадала. Это было невероятно.
Однако инструктор уверил меня, что так оно и есть; и действительно, осмотр
подтвердил его слова. Из этого я должен был, между прочим, понять, какой
изумительной прочности вещь мне удалось приобрести. Мы приложили к синякам
свинцовую примочку и начали снова. Инструктор на этот раз стал с левой
стороны, но и я свалился на левую, так что результат получился тот же самый.
Машина осталась невредима. Мы еще раз примочили синяки и начали снова.
На этот раз инструктор занял безопасную позицию сзади велосипеда, но, не
знаю уж каким образом, я опять свалился прямо на него.
Он не мог прийти в себя от восторга и сказал, что это прямо-таки
сверхъестественно: на машине не было ни царапинки, она нигде даже не
расшаталась. Примачивая ушибы, я сказал, что это поразительно, а он ответил,
что когда я хорошенько разберусь в конструкции велосипеда, то пойму, что его
может покалечить разве только динамит. Потом он, хромая, занял свое место, и
мы начали снопа. На этот раз инструктор стал впереди и велел подталкивать
машину сзади. Мы тронулись с моста значительно быстрее, тут же наехали на
кирпич, я перелетел через руль, свалился головой вниз, инструктору на спину,
и увидел, что велосипед порхает в воздухе, застилая от меня солнце. Хорошо,
что он упал на нас: это смягчило удар, и он остался цел.
Через пять дней я встал, и меня повезли в больницу навестить
инструктора; оказалось, что он уже поправляется. Не прошло и недели, как я
был совсем здоров. Это оттого, что я всегда соблюдал осторожность и
соскакивал на что-нибудь мягкое. Некоторые рекомендуют перину, а по-моему -
инструктор удобнее.
Наконец инструктор выписался из больницы и привел с собой четырех
помощников. Мысль была неплохая. Они вчетвером держали изящную машину,
покуда я взбирался на седло, потом строились колонной и маршировали по обеим
сторонам, а инструктор подталкивал меня сзади; в финале участвовала вся
команда.
Велосипед, что называется, писал восьмерки, и писал очень скверно. Для
того чтобы усидеть на месте, от меня требовалось очень многое и всегда
что-нибудь прямо-таки противное природе. Противное моей природе, но не
законам природы. Иначе говоря, когда от меня что-либо требовалось, моя
натура, привычки и воспитание заставляли меня поступать известным образом, а
какой-нибудь незыблемый и неведомый мне закон природы требовал, оказывается,
совершенно обратного. Тут я имел случай заметить, что мое тело всю жизнь
воспитывалось неправильно. Оно погрязло в невежестве и не знало ничего,
ровно ничего такого, что могло быть ему полезно. Например, если мне
случалось падать направо, я, следуя вполне естественному побуждению, круто
заворачивал руль налево, нарушая таким образом закон природы. Закон требовал
обратного: переднее колесо нужно поворачивать в ту сторону, куда падаешь.
Когда тебе это говорят, поверить бывает трудно. И не только трудно -
невозможно, настолько это противоречит всем твоим представлениям. А сделать
еще труднее, даже если веришь, что это нужно. Не помогают ни вера, ни
знание, ни самые убедительные доказательства; сначала просто невозможно
заставить себя действовать по-новому. Тут на первый план выступает разум: он
убеждает тело расстаться со старыми привычками и усвоить новые.
С каждым днем ученик делает заметные шаги вперед. К концу каждого урока
он чему-нибудь да выучивается и твердо знает, что выученное навсегда
останется при нем. Это не то, что учиться немецкому языку: там тридцать лет
бредешь ощупью и делаешь ошибки; наконец думаешь, что выучился, - так нет
же, тебе подсовывают сослагательное наклонение - и начинай опять сначала.
Нет, теперь я вижу, в чем беда с немецким языком: в том, что с него нельзя
свалиться и разбить себе нос. Это поневоле заставило бы приняться за дело
вплотную. И все-таки, по-моему, единственный правильный и надежный путь
научиться немецкому языку - изучать его по велосипедному способу. Иначе
говоря, взяться за одну какую-нибудь подлость и сидеть на ней до тех пор,
пока не выучишь, а не переходить к следующей, бросив первую на полдороге.
Когда выучишься удерживать велосипед в равновесии, двигать его вперед и
поворачивать в разные стороны, нужно переходить к следующей задаче -
садиться на него. Делается это так: скачешь за велосипедом на правой ноге,
держа левую на педали и ухватившись за руль обеими руками. Когда скомандуют,
становишься левой ногой на педаль, а правая бесцельно и неопределенно
повисает в воздухе; наваливаешься животом на седло и падаешь - может,
направо, может, налево, но падаешь непременно. Встаешь - и начинаешь то же
самое сначала. И так несколько раз подряд.
Через некоторое время выучиваешься сохранять равновесие, а также
править машиной, не выдергивая руль с корнем. Итак, ведешь машину вперед,
потом становишься на педаль, с некоторым усилием заносишь правую ногу через
седло, потом садишься, стараешься не дышать, - вдруг сильный толчок вправо
или влево, и опять летишь на землю.
Однако на ушибы перестаешь обращать внимание довольно скоро и
постепенно привыкаешь соскакивать на землю левой или правой ногой более или
менее уверенно. Повторив то же самое еще шесть раз подряд и еще шесть раз
свалившись, доходишь до полного совершенства. На следующий раз уже можно
попасть на седло довольно ловко и остаться на нем, - конечно, если не
обращать внимания на то, что ноги болтаются в воздухе, и на время оставить
педали в покое; а если сразу хвататься за педали, то дело будет плохо.
Довольно скоро выучиваешься ставить ноги на педали не сразу, а немного
погодя, после того как научишься держаться на седле, не теряя равновесия.
Тогда можно считать, что ты вполне овладел искусством садиться на велосипед,
и после небольшой практики это будет легко и просто, хотя зрителям на первое
время лучше держаться подальше, если ты против них ничего не имеешь.
Теперь пора уже учиться соскакивать по собственному желанию;
соскакивать против желания научаешься прежде всего. Очень легко в двух-трех
словах рассказать, как это делается. Ничего особенного тут не требуется, и,
по-видимому, это нетрудно; нужно опускать левую педаль до тех пор, пока нога
не выпрямится совсем, повернуть колесо влево и соскочить, как соскакивают с
лошади. Конечно, на словах это легчелегкого, а на деле оказывается трудно.
Не знаю, почему так выходит, знаю только, что трудно. Сколько ни старайся,
слезаешь не так, как с лошади, а летишь кувырком, точно с крыши. И каждый
раз над тобой смеются.
II
В течение целой недели я обучался каждый день часа по полтора. После
двенадцатичасового обучения курс науки был закончен, так сказать, начерно.
Мне объявили, что теперь я могу кататься на собственном велосипеде без
посторонней помощи. Такие быстрые успехи могут показаться невероятными.
Чтобы обучиться верховой езде хотя бы начерно, нужно гораздо больше времени.
Правда, я бы мог выучиться и один, без учителя. только это было бы
рискованно: я от природы неуклюж. Самоучка редко знает что-нибудь как
следует и обычно в десять раз меньше, чем узнал бы с учителем; кроме того,
он любит хвастаться и вводить в соблазн других легкомысленных людей.
Некоторые воображают, будто несчастные случаи в нашей жизни, так называемый
"жизненный опыт", приносят нам какую-то пользу. Желал бы я знать, каким
образом? Я никогда не видел, чтобы такие случаи повторялись дважды. Они
всегда подстерегают нас там, где не ждешь, и застают врасплох. Если личный
опыт чего-нибудь стоит в воспитательном смысле, то уж, кажется, Мафусаила но
переплюнешь, - и все-таки, если бы старик ожил, так, наверное, первым делом
ухватился бы за электрический провод, и его свернуло бы в три погибели. А
ведь гораздо умнее и безопаснее для него было бы сначала спросить
кого-нибудь, можно ли хвататься за провод. Но ему это как-то не подошло бы:
он из тех самоучек, которые полагаются на опыт; он захотел бы проверить сам.
И в назидание себе он узнал бы, что скрюченный в три погибели патриарх
никогда не тронет электрический провод; кроме того, это было бы ему полезно
и прекрасно завершило бы его воспитание - до тех пор, пока в один прекрасный
день он не вздумал бы потрясти жестянку с динамитом, чтобы узнать, что в ней
находится.
Но мы отвлеклись в сторону. Во всяком случае, возьмите себе учителя -
это сбережет массу времени и свинцовой примочки.
Перед тем как окончательно распроститься со мной, мой инструктор
осведомился, достаточно ли я силен физически, и я имел удовольствие сообщить
ему, что вовсе не силен. Он сказал, что из-за этого недостатка мне первое
время довольно трудно будет подниматься в гору на велосипеде, но что это
скоро пройдет. Между его мускулатурой и моей разница была довольно заметная.
Он хотел посмотреть, какие у меня мускулы. Я ему показал свой бицепс -
лучшее, что у меня имеется по этой части. Он чуть не расхохотался и сказал:
- Бицепс у вас дряблый, мягкий, податливый и круглый, скользит из-под
пальцев, в темноте его можно принять за устрицу и метке.
Должно быть, лицо у меня вытянулось, потому что он прибавил ободряюще:
- Это не беда, огорчаться тут нечего; немного погодя вы не отличите ваш
бицепс от окаменевшей почки. Только не бросайте практики, ездите каждый
день, и все будет в порядке.
После этого он со мной распростился, и я отправился один искать
приключений. Собственно, искать их не приходится, это так только говорится,
- они сами вас находят.
Я выбрал безлюдный, по-воскресному тихий переулок шириной ярдов в
тридцать. Я видел, что тут, пожалуй, будет тесновато, но подумал, что если
смотреть в оба и использовать пространство наилучшим образом, то как-нибудь
можно будет проехать.
Конечно, садиться на велосипед в одиночестве оказалось не так-то легко:
но хватало моральной поддержки, не хватало сочувственных замечаний
инструктора: "Хорошо, вот теперь правильно. Валяйте смелей, вперед!"
Впрочем, поддержка у меня все-таки нашлась. Это был мальчик, который сидел
на заборе и грыз большой кусок кленового сахару.
Он живо интересовался мной и все время подавал мне советы. Когда я
свалился в первый раз, он сказал, что на моем месте непременно подложил бы
себе подушки спереди и сзади - вот что! Во второй раз он посоветовал мне
поучиться сначала на трехколесном велосипеде. В третий раз он сказал, что
мне, пожалуй, не усидеть и на подводе. В четвертый раз я кое-как удержался
на седле и поехал по мостовой, неуклюже виляя, пошатываясь из стороны в
сторону и занимая почти всю улицу. Глядя на мои неуверенные и медленные
движения, мальчишка преисполнился презрения и завопил:
- Батюшки! Вот так летит во весь опор!
Потом он слез с забора и побрел но тротуару, не сводя с меня глаз и
порой отпуская неодобрительные замечания. Скоро он соскочил с тротуара и
пошел следом за мной. Мимо проходила девочка, держа на голове стиральную
доску; она засмеялась и хотела что-то сказать, но мальчик заметил
наставительно:
- Оставь его в покое, он едет на похороны. Я с давних пор знаю эту
улицу, и мне всегда казалось, что она ровная, как скатерть: но, к удивлению
моему, оказалось, что это неверно. Велосипед в руках новичка невероятно
чувствителен: он показывает самые тонкие и незаметные изменения уровня, он
отмечает подъем там, где неопытный глаз не заметил бы никакого подъема; он
отмечает уклон везде, где стекает вода. Подъем был едва заметен, и я
старался изо всех сил, пыхтел, обливался потом, - и все же, сколько я ни
трудился, машина останавливалась чуть ли не каждую минуту. Тогда мальчишка
кричал:
- Так, так! Отдохни, торопиться некуда. Все равно без тебя похороны не
начнутся.
Камни ужасно мне мешали. Даже самые маленькие нагоняли на меня страх. Я
наезжал на любой камень, как только делал попытку его объехать, а не
объезжать его я не мог. Это вполне естественно. Во всех нас заложено нечто
ослиное, неизвестно по какой причине.
В конце концов я доехал до угла, и нужно было поворачивать обратно. Тут
нет ничего приятного, когда приходится делать поворот в первый раз самому,
да и шансов на успех почти никаких. Уверенность в своих силах быстро
убывает, появляются всякие страхи, каждый мускул каменеет от напряжения, и
начинаешь осторожно описывать кривую. Но нервы шалят и полны электрических
искр, и кривая живехонько превращается в дергающиеся зигзаги, опасные для
жизни. Вдруг стальной конь закусывает удила и, взбесившись, лезет на
тротуар, несмотря на все мольбы седока и все его старания свернуть на
мостовую. Сердце у тебя замирает, дыхание прерывается, ноги цепенеют, а
велосипед все ближе и ближе к тротуару. Наступает решительный момент,
последняя возможность спастись. Конечно, тут все инструкции разом вылетают
из головы, и ты поворачиваешь колесо от тротуара, когда нужно повернуть к
тротуару, и растягиваешься во весь рост на этом негостеприимном, закованном
в гранит берегу. Такое уж мое счастье: все это я испытал на себе. Я вылез
из-под неуязвимой машины и уселся на тротуар считать синяки.
Потом я пустился в обратный путь. И вдруг я заметил воз с капустой,
тащившийся мне навстречу. Если чего-нибудь не хватало, чтоб довести
опасность до предела, так именно этого. Фермер с возом занимал середину
улицы, и с каждой стороны воза оставалось каких-нибудь четырнадцать -
пятнадцать ярдов свободного места. Окликнуть его я не мог - начинающему
нельзя кричать: как только он откроет рот, он погиб; все его внимание должно
принадлежать велосипеду. Но в эту страшную минуту мальчишка пришел ко мне на
выручку, и на сей раз я был ему премного обязан. Он зорко следил за
порывистыми и вдохновенными движениями моей машины и соответственно извещал
фермера:
- Налево! Сворачивай налево, а не то этот осел тебя переедет.
Фермер начал сворачивать.
- Нет, нет, направо! Стой! Не туда! Налево! Направо! Налево, право,
лево, пра... Стой, где стоишь, не то тебе крышка!
Тут я как раз заехал подветренной лошади в корму и свалился вместе с
машиной. Я сказал:
- Черт полосатый! Что ж ты, не видел, что ли, что я еду?
- Видеть-то я видел, только почем же я знал, в какую сторону вы едете?
Кто же это мог знать, скажите, пожалуйста? Сами-то вы разве знали, куда
едете? Что же я мог поделать?
Это было отчасти верно, и я великодушно с ним согласился. Я сказал,
что, конечно, виноват не он один, но и я тоже.
Через пять дней я так насобачился, что мальчишка не мог за мной
угнаться. Ему пришлось опять залезать на забор и издали смотреть, как я
падаю.
В одном конце улицы было несколько невысоких каменных ступенек на
расстоянии ярда одна от другой. Даже после того, как я научился прилично
править, я так боялся этих ступенек, что всегда наезжал на них. От них я,
пожалуй, пострадал больше всего, если но говорить о собаках. Я слыхал, что
даже первоклассному спортсмену не удастся переехать собаку: она всегда
увернется с дороги. Пожалуй, это и верно; только мне кажется, он именно
потому не может переехать собаку, что очень об этом старается. Я вовсе не
старался переехать собаку. Однако все собаки, которые мне встречались,
попадали под мой велосипед. Тут, конечно, разница немалая. Если ты
стараешься переехать собаку, она сумеет увернуться, но если ты хочешь ее
объехать, то она не сумеет верно рассчитать и отскочит не в ту сторону, в
какую следует. Так всегда и случалось со мной. Я наезжал на всех собак,
которые приходили смотреть, как я катаюсь. Им нравилось на меня глядеть,
потому что у нас по соседству редко случалось что-нибудь интересное для
собак. Немало времени я потратил, учась объезжать собак стороной, однако
выучился даже и этому.
Теперь я еду, куда хочу, и как-нибудь поймаю этого мальчишку и перееду
его, если он не исправится.
Купите себе велосипед. Не пожалеете, если останетесь живы.

Панда "Пиковый Мучачо"



— Раньше где-нибудь публиковались? — спросил он, срывая скрепку и разнимая
мой рассказ на три сиротливых листочка. Я молча помотал головой. Редактор
бросил листочки на свой стол, снова подошел ко мне и ткнул мне кулаком в
грудь.
— Все равно, не волнуйтесь вы так! Видели бы вы, что нам иногда
приносят... И все себя великими писателями считают. Вас хотя бы Артем
рекомендовал, а он кое-что понимает в рассказах. Впрочем, сейчас сам
прочитаю...
— Может, мне потом зайти? Чтобы вы не торопясь, в спокойной обстановке...
— робко начал я.
— Ха-ха-ха... если бы я каждый рассказ не торопясь читал, журнал бы
никогда не вышел. Да что тут читать? Три листка, тьфу... Вы не обижаетесь,
что я так о вашем рассказе?
— Владимир Витальевич! — в дверь заглянула женщина. — Я поменяла местами
куски, как вы просили...
— А, сделала? Давай сюда. — Редактор выхватил у нее какие-то листки
углубился в них.
Я встал и начал прохаживаться по кабинету. Справиться с волнением не
удавалось. Вчера, когда Артем прочитал мой рассказ и вдруг предложил
пристроить его в какой-нибудь журнал, я с энтузиазмом воспринял эту идею.
Если другие могут, почему я не смогу? Всю ночь не спал, переживал... Но
теперь все почему-то показалось таким глупым. Ну с чего я взял, что я умею
писать рассказы? Сейчас редактор будет при мне читать его, может быть,
комментировать вслух. Конечно, журнал не особенно филосовский, так...
анекдоты, картинки, рассказики. Вдруг и вправду проскочу?
Тем временем редактор колдовал над своими листками, с молниеносной
скоростью делая какие-то пометки.
— Вот это объявление подвинуть правее... Разрядку убрать, сами, что ли, не
видите? Этот рисунок переделать, плохое качество!
— Но у оригинала плохое качество, — попыталась возразить женщина.
— Так сделайте его хорошим! — загремел редактор. — Все, идите, работайте.
Я занят!
Редактор всучил ей листки и выпихал из кабинета.
— Ни минуты покоя... На чем мы остановились? Ах, да! Я собирался прочитать
ваш рассказ. "Пиковый туз"? Многообещающее название.
Я почувствовал, что у меня запылали уши. Внезапно на столе редактора
зазвонил телефон. Не отрываясь от рассказа, он схватил трубку и прижал ее
к уху.
— Алло... Пусть подождет десять минут. Я сейчас не могу...
Он бросил трубку обратно на рычаг и несколько секунд молча читал.
— Ха-ха-ха... прелестно, прелестно... правда сами написали? — редактор
швырнул на стол первый листок рассказа и схватил второй. Кто-то приоткрыл
дверь, но редактор что-то рявкнул, и дверь захлопнулась. Редактор
мгновенно дочитал второй листок и пробежал глазами третий, последний.
— Просто замечательно! — он подбежал ко мне, схватил за плечи и встряхнул.
— Здорово пишете, читается легко.
— Неужели подойдет? — прошептал я.
Во рту почему-то сразу пересохло.
— Чертовски жалко, не подойдет! — чтобы показать, как ему жалко, редактор
хлопнул ладонью по столу. — Три года назад пошел бы "на ура". А сейчас -
не подойдет!
Пол начал уходить у меня из под ног, а лицо редактора как будто заволокло
туманом.
— Но... почему? Вы ведь сами сказали?
— Читателю не понравится. Уж я то знаю. У нас сформировалась определенная
читательская аудитория. Я вам точно говорю: читатель не примет!
— Ну... хорошо. Жалко, конечно... — я нерешительно протянул руку к своей
рукописи.
— Да не торопитесь вы! Черт... Ведь пишете неплохо. А у нас как раз со
следующим номером аврал. Автора нашего переманили, перебиваемся, как
можем... Слушайте, у меня идея. Давайте, вы этот рассказ переделаете? Я
вам посоветую, что изменить, чтобы читателю понравилось.
— Ладно, я согласен.
Я уцепился за этот шанс. В конце концов, почему бы и нет? Первая
публикация, можно и пожертвовать своей авторской гордостью.
— Тогда смотрите! — редактор схватил рукопись и ткнул в нее пальцем. —
Во-первых, нельзя обманывать ожидания читателей. Если в рассказе
присутствует женщина, главный герой должен с ней переспать. Читатель хочет
этого.
— Но по сюжету...
— Вот здесь неплохая завязка, — он прищурился и начал читать вслух.

Славка начал сдавать карты, и я отметил еще одну особенность, о которой
мне ничего не говорили. Оказывается, пока сдающий раскладывает карты,
следующие за ним двое игроков должны непрерывно целоваться. Это меня
порадовало, тем более, что после Славки должен был сдавать Володя.

— Видите! — вскричал редактор. — Вы абсолютно правильно намекаете... Но
почему так робко? Не стесняйтесь. Напишите что-нибудь вроде

"Я почувствовал, что внутри у меня все закипает. Как смеет этот жирный
негодяй лапать ее своими грязными руками? Мне захотелось убить его, но я
ничем не выдал своих чувств, а только скрипнул зубами."

— Постойте, постойте! — перебил его я. — Что у меня должно закипать?
Почему вы решили, что он жирный? И с какой стати я должен его так
ненавидеть?
— Как это с какой стати? — опешил редактор. — Разумеется, потому что он
стоит между вами. А вы почему уверены, что он не жирный? Об этом в
рассказе не сказано.
Я покраснел и что-то промямлил. Редактор расхохотался.
— Реальную историю описывали? Да вы не переживайте, имеете полное право!
Только теперь, когда рассказ написан, можно и немного отойти от фактов.
Как я там сказал, "...сдержался и только скрипнул зубами"? Добавьте еще:

"Я понимал, что если сорвусь сейчас, то десять тысяч долларов, так
необходимые мне, будут безвозвратно потеряны"

— Какие еще десять тысяч долларов? — жалобно завопил я. — Мы же в рассказе
не на деньги играем! И вообще, смысл рассказа в другом. У главного героя
хорошее комбинаторное мышление. Трое друзей учат его играть в преферанс.
Он каждый раз абсолютно правильно просчитывает количество взяток, но его
друзья постоянно сбивают его неправильными подсказками. Из за того, что
ему все время неправильно подсказывают, он ничего не понимает и во всем
ищет подвох. В конце концов он проигрывает и делает вывод, что эта игра
слишком сложна для него. Хотя на самом деле мог бы без усилий обыграть
всех троих, если бы не слушал их советов. В этом юмор рассказа.
— Да понял я, понял! — редактор забегал по комнате. — Я сам играю в
преферанс. Но это никуда не годится!

"Единственный расклад, который меня не устраивал - четыре пики на одной руке,
но даже при таком раскладе я мог взять недостающую взятку на короля треф,
разумеется, если у Оли не осталось козырей".

Да читатель просто заснет, читая эти ваши описания игры.
— Что же делать? Как еще продемонстрировать, что герой с ходу просчитывает
все варианты?
— Давайте попробуем немножко по-другому. Например: "Я посмотрел в свои
карты и не поверил своим глазам. Четыре короля! Единственное, чем Володя
мог перебить - тузовым каре, но такое совпадение было бы настолько
невероятным...". Так читателю будет понятнее.
— Но это же покер! — заспорил я. — В покере вообще просчитывать нечего.
Там главное - уметь блефовать. А мой главный герой - математик, умеет
мгновенно производить вычисления в уме...
— Выкиньте из головы своего математика! Математик - это не модно! Пусть
будет инструктор по рукопашному бою. Попытался заняться бизнесом, но
прогорел и остался должен десять тысяч долларов. Если он их не вернет, его
убьют. Теперь единственный его шанс - выполнить заказ Вячеслава, который
хочет устранить своего конкурента бизнесмена Володю. Для этого он решает
использовать его жену, Ольгу, но по ходу дела влюбляется в нее и
выигрывает ее в покер у Володи.
— В каком смысле "выигрывает в покер"?
— Ну, пусть у Володи кончатся деньги, и он в азарте поставит на кон Ольгу.

— А Ольга согласится? — осторожно спросил я.
— А куда она денется? Ведь она прекрасно понимает, что в противном случае
не получит очередную дозу наркотиков. Улавливаете мою мысль? Ладно,
садитесь и пишите. Меня уже там заждались, я выйду на минутку. Не забудьте
постельную сцену!
Я посмотрел на закрывшуюся за редактором дверь и придвинул к себе лист
бумаги. Вначале было трудно, но потом я разошелся. В постельной сцене я
решил придумать что-нибудь оригинальное. Пусть это произойдет в лесу, на
природе.

"Как я люблю лето! — проворковала Оля, сбрасывая босоножки. — так приятно
побегать босиком по травке" Я посмотрел на ее стройные загорелые ноги и
...

В общем-то, это оказалось проще, чем я думал. Главное - дать волю
фантазии. Пожалуй, я даже слишком увлекся...
— Ну как? — заглянул редактор. — Получается?
— Ага, — я зачитал ему отрывок.
— Потрясающе. А вы уверены, что так можно? — редактор слегка покраснел.
— Я не проверял, — признался я. — Только что придумал. А вы думаете,
гибкости не хватит?
— Я проверю. Как-нибудь вечерком. С женой, — пообещал редактор, скрываясь
за дверью. — У меня предложение: сделайте в этой сцене условия
поэкстремальнее. А то на травке, в солнечный день - это слишком банально.

"Ненавижу! Ненавижу! - сказала Оля, снимая валенок и подтягивая намокший
носок. - Какого черта мы поперлись в этот лес, ночью?". "Это единственное
место, где нас не смогут найти и убить, - сказал я, утаптывая снег. -
Сейчас я поставлю палатку." В палатке было холодно, и, чтобы согреться, мы
прижались друг к другу...

Следующий кусок я оставил без изменения, заменив только "постоянно лезущую
в нос траву" на "лезущие в лицо ботинки".
Так, что там еще у нас запланировано? Перестрелки, насилие, беспредел...
Готово. Интриги, заговоры... Моя фантазия здорово разыгралась, идеи так и
лезли мне в голову.

Я прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Раздался громкий выстрел,
и Володю отбросило к стен...

— Кстати, — редактор просунул голову в дверь. — Придумайте что-нибудь
поэкзотичнее. А то эти пистолеты и автоматы уже поднадоели.
Раздался свист отравленной стрелы, и Володю отбросило к стен...
— Мне пришла в голову идея. — Редактор подошел и заглянул мне через плечо.
— Пусть Слава передумает и сговорится с Володей. И они вместе решат убить
главного героя.

Тетива щелкнула, но выстрела не последовало. Я понял, что Славка подсунул
мне испорченные стрелы. Володя схватил табуретку и медленно пошел на меня.

— А Ольга пусть в тебя влюбится, — продолжал подсказывать редактор. — И
спасет.

Внезапно Ольга схватила со стола бутылку и ударила Володю по голове. Он
упал. Она двинулась ко мне, и я раскрыл ей свои объятья...
— А потом предаст. За дозу героина.

... но она внезапно подняла с пола табуретку, размахнулась и...

— Ей это будет тяжело сделать. Она будет сильно страдать, ей будет
неприятно. Пусть читатель до последнего момента не верит, что она на это
пойдет.

...заколебалась. Губы ее задрожали. "Прости... Мне очень неприятно
предавать тебя... Но героин я люблю больше!" - прошептала она и ударила
меня по голове табуреткой. В глазах у меня потемнело...

— Спецэффектов побольше. Пусть главный герой попадет в безвыходное
положение...

Очнувшись, я почувствовал, что мои ноги болтаются в пустоте. Я посмотрел
вниз и понял, что я привязан к шпилю Адмиралтейства...

— Стоп! Стоп! Где происходит действие?
— Здесь, в Питере.
— Слишком избито. Образ криминальной столицы... Это уже не оригинально.
Пусть будет дикий запад. Или Мексика.

...что я привязан к кактусу над глубокой пропастью... Иголки больно
впивались в мое тело.

— А они пусть над ним глумятся! — подсказал женский голос. Я обернулся и
увидел, что вся редакция столпилась у меня за спиной и с интересом
наблюдает за написанием рассказа.
— Кстати, если все происходит в Мексике, надо переименовать героев...
— И пусть его пытаются расстрелять из пулемета...
— Нет, лучше уморить голодом...
Советы так и сыпались со всех сторон.
Я думал, что меня хотят уморить голодом, но вдруг увидел, как Че-Славво
достал пулемет и прицелился в меня. Конанерро злобно усмехнулся...
— Имейте в виду, — забеспокоился редактор, — главный герой должен
победить! А вы не оставляете ему шансов.
Мне стало смешно. Неужели он думает, что мой герой не выпутается? Ведь он
всегда носит в рукаве перочинный нож, которым сейчас разрежет веревки...
Еще пара штрихов для правдоподобия... И, пожалуй, пора закругляться.

Че-Славво вел огонь длинными очередями. Конанерро распаковывал новый ящик
с патронами... Пули так и щелкали вокруг меня. Я спрятался за камень и
вытащил из расселины припасенный заранее гранатомет. Потом встал в полный
рост и прицелился. Даже с такого расстояния я заметил растерянность в
глазах Кончиты... Я вспомнил, что у нас с ней произошло в ту ночь в
вигваме Апачей и на секунду заколебался. Но только на секунду. В следующий
момент граната с шипением полетела в цель. Раздался оглушительный взрыв, и
эхо гулко разнеслось по прерии. Я медленно подошел к тому, что осталось от
этой троицы и оставил на месте трагедии свою подпись — пикового туза.
Больше я не буду ни от кого прятаться! Пусть другие прячутся от меня. Я
буду звать себя "Пиковый Мучачо", и слава о моих кровавых деяниях будет
греметь по всей Мексике. Если мир так несправедлив ко мне, почему я должен
кого-то щадить? Мир еще пожалеет о том, что осмелился бросить мне вызов.
Так решил я, Пиковый Мучачо. И так будет всегда.

Я поставил жирную точку и отложил ручку. Несколько секунд в комнате стояла
тишина.
— Блеск! — сказал наконец редактор. — Кое-где еще подшлифуем, но уже и так
ясно, что надо печатать. В следующем же номере. Не хотите заключить с нами
долгосрочный контракт? Я бы хотел, чтобы вы написали побольше рассказов
про Пикового Мучачо. Что-нибудь этакое... "Заговор против Мучачо"...
"Мучачо наносит ответный удар"... "Пиковый Мучачо против Кровавого
Джексона"... Мы могли бы печатать их в каждом номере...
— Боюсь, в ближайшее время меня не будет в городе. — сказал я. —
Понимаете, они читают ваш журнал. По крайней мере двое. Они наверняка
догадаются. А если они меня поймают... У них тоже богатая фантазия.
— Может, вам напечататься под псевдонимом? — спросил редактор.
— И это тоже, — сказал я. — Придумайте какой-нибудь. Только мне не
говорите.

А. Огурцов "Коврик"



Сон - штука полезная и нужная. Поэтому, когда мне его перебивают, я
пребываю в бешенстве, ибо сны мне сняться забавные, например... Ну, нет,
этот сон я вам не расскажу. Ну да ладно. Однажды я проснулся от того, что
кто-то очень рьяно выбивал за окном ковер Все бы ничего, но живу я на 5
этаже, а выбивали ковер прямо под окном.
Выбивальщик явно никакого отношения к музыкантам и им подобным не имел,
ибо в его какофонии не улавливалась хотя бы какая-нибудь нота ша-бемоль. Я
надеялся, что через 5 минут этот "музыкант" закончит свою музыку, но через
семь минут надежда рухнула, как.… Не важно.
Я мгновенно пришел в бешенство и, не выясняя тайн и загадок природы, начал
быстро спускаться вниз. Через полчаса я уже стоял на пороге дома моего, у
которого есть крыша дома моего, которая имела обыкновение иногда
сомнамбулически съезжать. Вот только от моей она отличалась тем, что ее
все-таки иногда чинили.
Я обошел вокруг дома и увидел мужичка, который мерно маша рукой, выбивал
небольшой ковер. Мужичок состоял из усов, бороденки и большой кепки. Зубы
его были подвязаны носовым платком в горошек. Видимо, для конспирации или
чтобы зубы не жали. Мужичонка был добрый на вид, однако это меня не
разжалобило. Я подбежал к нему и прямо спросил:
- Ты что?!
Сразу он не понял и сощурил глаза. Видимо, вспомнил, что его дедушка
китаец. Глаза стали добрыми и еще более доверчивыми.
- Я извиняюсь, ковгик выбиваю.
- А мен плевать!
Мой мощный кулак врезался в чукотско-плоское лицо и начал его портить.
Потом в дело пошел второй кулак, нога, потом другая. В конце концов все
мои конечности и фаланги пошли в ход.
Оттянувшись на полную катушку, я собрал части мужчинки, завернул их в
ковер и по дороге домой бросил все это в мусорный бак. Сборник ковра и
мужчинки начал шевелиться и я не знаю, чем все это закончилось, ибо я
пошел домой. Около выхода из дома, который был в моей доме совмещен со
входом, стоял мой сосед. Его глаза показывали полвосьмого.
- Ты шо? - удивился он, чем и остановил меня.
- А шо?
- Это ж Владимир Ильич Ленин!
- Кто???
- Владимир Ильич Ленин.
- А мне плевать, он мне спать мешал.
- Ушел я. А сам все думал: ну почему спать мне помешал именно Ленин? Ну
почему не кто-нибудь другой?

[Сообщение удалено создателем темы 24.02.2007 00:41]

спокойной ночи...

прочитал все через телефон. Можно писать еще

Тема автоматически закрыта.