Боже, что ЭТО???? (Фото, слабонервным не смотреть)
Меж тем благословенный для Москвы век XVII заканчивался и приближался страшный XVIII век. Из московских дворов начали пропадать, – сначала собаки, девки да свиньи, потом дворовые людишки, а потом и люди уважаемые. Принесёт слуга поутру жбан квасу да чарку бражки – ан хозяина-то и нету, постель
только примята, и палёными перьями пахнет.
Пробовали искать с собаками, да следы непременно обрывались на берегу Яузы. Тогда поймали одного немца, в дознании пытали огнём, и хотели вовсе сжечь для острастки, но ничего не вышло – разбухший от пива немец лопотал непонятно, в огне не горел, и притом беспрестанно мочился, да так, что костёр дымил, а потом и вовсе погас, и люди разбрелись, скучая.
Меж тем вся живность и вправду стекалась в немецкую слободу, в домик на Кукуе. На первом этаже жила кукла Монс, там же частенько гостил Питер, а на ста двадцати двух подземных этажах гнездилась чернокнижная наука, и полным ходом шли страшные, бесчеловечные эксперименты, которые нехристь да нелюдь который уже который год тайно вела над москвичами.
Пробовали искать с собаками, да следы непременно обрывались на берегу Яузы. Тогда поймали одного немца, в дознании пытали огнём, и хотели вовсе сжечь для острастки, но ничего не вышло – разбухший от пива немец лопотал непонятно, в огне не горел, и притом беспрестанно мочился, да так, что костёр дымил, а потом и вовсе погас, и люди разбрелись, скучая.
Меж тем вся живность и вправду стекалась в немецкую слободу, в домик на Кукуе. На первом этаже жила кукла Монс, там же частенько гостил Питер, а на ста двадцати двух подземных этажах гнездилась чернокнижная наука, и полным ходом шли страшные, бесчеловечные эксперименты, которые нехристь да нелюдь который уже который год тайно вела над москвичами.
Трудно говорить об успехах науки, когда вся эта наука совершенно нечеловеческая. Нелюдь не придумывает, как бы улучшить жизнь нашу, а наоборот, старается внести в жизнь смуту и суету. Например, придумывает мелкоскоп, и вот уже глупые людишки приставляют мелкоскопы к носу, и уже не видят всего
славного Русскаго Мiра, а только свой нос, да и то расплывчато. Так и глядят, тщась увидеть невидимое, пока глаза не лопаются от напряжения.
Сделав эту оговорку, надо сказать, что наука в подвалах кукуйского дома добилась немалых успехов и могла кое в чём поспорить с наукой голландской. Первым успехом был человек-собака Меньшиков, сделанный из выкраденного в имении Лопухиных огромного волкодава и немецкого проходимца–пропойцы. Меньшиков не только умел ходить на задних лапах совсем как человек, но мог внятно говорить, при этом выгодно отличаясь от людей беззаветной преданностью хозяину и редкой храбростью. Лишь выпив водки, он забывался и, становясь на четвереньки, лаял и кусал прохожих за ноги. Вскорости он стал любимцем Питера и повсюду за ним бегал, называя хозяина Мин Херц и беспрестанно заглядывая ему в глаза.
Сделав эту оговорку, надо сказать, что наука в подвалах кукуйского дома добилась немалых успехов и могла кое в чём поспорить с наукой голландской. Первым успехом был человек-собака Меньшиков, сделанный из выкраденного в имении Лопухиных огромного волкодава и немецкого проходимца–пропойцы. Меньшиков не только умел ходить на задних лапах совсем как человек, но мог внятно говорить, при этом выгодно отличаясь от людей беззаветной преданностью хозяину и редкой храбростью. Лишь выпив водки, он забывался и, становясь на четвереньки, лаял и кусал прохожих за ноги. Вскорости он стал любимцем Питера и повсюду за ним бегал, называя хозяина Мин Херц и беспрестанно заглядывая ему в глаза.
Меньшиков был настолько хорош, что Питер повелел чернокнижникам изготовить целую армию. Офицеров и генералов делали из московских уважаемых, родовитых людей - Шереметьевых, Репниных, перемешав пополам с немецкой швалью, а для солдат в ход пошла вся живность, которую только можно было стянуть с
московского двора. Поэтому некоторые гвардейцы похрюкивали, другие иногда взрёвывали, третьи были чересчур миловидны и женственны, и стояли на плацу, кто положив руку на крутое бедро, кто нежно склонив голову на плечо товарища. Отсюда и на века было положено начало тому распаду, разврату и
разложению в русской армии, которыя не прекращаются до сих пор.
Бравые усатые, бородатые молодцы - стрельцы, видя такое непотребство, плевались, а когда случилась очередная стрелецкая разборка с авторитетами, и в ход пошла новоизготовленная армия, все стрельцы до единого сочли за благо сложить голову на плахе, нежели зашквариться.
На этом речь о делах Питера до основания Петербурга закончим, а об изотовлении петербуржцев и начале нежизни города Петербурга мы расскажем во второй части второго сказания.
Бравые усатые, бородатые молодцы - стрельцы, видя такое непотребство, плевались, а когда случилась очередная стрелецкая разборка с авторитетами, и в ход пошла новоизготовленная армия, все стрельцы до единого сочли за благо сложить голову на плахе, нежели зашквариться.
На этом речь о делах Питера до основания Петербурга закончим, а об изотовлении петербуржцев и начале нежизни города Петербурга мы расскажем во второй части второго сказания.
О происхождении петербуржцев
Сказание второе, часть вторая.
Порубив стрелецким головы, мин херц Питер сложил их в мешок и увёз на Кукуй. В подвалах дома Монсихи он начал опыты по изготовлению нового народа, которым он втайне решил заселить всю Русь. Задача перед ним стояла трудная: нужно было создать новую тварь такой, чтобы она и от людей не отличалась, и с людьми совокуплялась, но дети чтобы были чисто тварями, а не людьми. Сорок дней и ночей не выходил он из подвала, в доме нехорошим зелёным светом светились окна, из трубы валил густой коричневый дым, а в Яузе издохла вся рыба. На сорок первый день Питер вылез из подвала, держа в руках горшок некоего зелья. Тут же Питер собрал лучший полк своего войска, который он не зря называл Преображенским, ведь в нём состояла тварь преображённая.
Сказание второе, часть вторая.
Порубив стрелецким головы, мин херц Питер сложил их в мешок и увёз на Кукуй. В подвалах дома Монсихи он начал опыты по изготовлению нового народа, которым он втайне решил заселить всю Русь. Задача перед ним стояла трудная: нужно было создать новую тварь такой, чтобы она и от людей не отличалась, и с людьми совокуплялась, но дети чтобы были чисто тварями, а не людьми. Сорок дней и ночей не выходил он из подвала, в доме нехорошим зелёным светом светились окна, из трубы валил густой коричневый дым, а в Яузе издохла вся рыба. На сорок первый день Питер вылез из подвала, держа в руках горшок некоего зелья. Тут же Питер собрал лучший полк своего войска, который он не зря называл Преображенским, ведь в нём состояла тварь преображённая.
А
Андрей (mine) Головин
преступник
да, кстати. уголовное преступление.
Воины! - зычно заорал царь,
- Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. И так не должны вы помышлять, что за Питера идёте на дело, но за государство, Питеру врученное, за своё родное вонькое, за свои дворы, бани, стойла, винокурни и церквы. Не должен вас смущать никакой лихой человек, ни анекдот неприличный, ни злой дух, ни голая баба, ни ребе в чёрной шляпе, ни монах в белой ризе, ни вода, ни огонь, ни белая пентаграмма, ни ом мани падме хум. А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога и знайте же, что никакой жизни нет вообще, а есть вечное возвращение обновлённой России в блаженстве и славе, чтобы вам и нам сладенько было.
Войско прокричало троекратное "ура" и выдвинулось в поход на северозападном направлении. Впереди ехал Питер в чёрной карете, запряженной Монсихой. На запятках трясся верный Меньшиков, а за каретою везли огромную бочку. Чуть поодаль ехал Лефорт в треуголке и генеральском мундире, на чёрном огнедышащем жеребце, а за ним с хряском и уханьем топали гвардейцы. Позади войска скрипели обозные телеги, крытые дерюгою. Если на пути процессии попадались чащи, овраги или непроходимые завалы - Лефорт щёлкал костлявыми пальцами, бормотал, брызгал своей сифилитической слюной, и препятствие немедленно исчезало.
- Вот пришел час, который решит судьбу Отечества. И так не должны вы помышлять, что за Питера идёте на дело, но за государство, Питеру врученное, за своё родное вонькое, за свои дворы, бани, стойла, винокурни и церквы. Не должен вас смущать никакой лихой человек, ни анекдот неприличный, ни злой дух, ни голая баба, ни ребе в чёрной шляпе, ни монах в белой ризе, ни вода, ни огонь, ни белая пентаграмма, ни ом мани падме хум. А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога и знайте же, что никакой жизни нет вообще, а есть вечное возвращение обновлённой России в блаженстве и славе, чтобы вам и нам сладенько было.
Войско прокричало троекратное "ура" и выдвинулось в поход на северозападном направлении. Впереди ехал Питер в чёрной карете, запряженной Монсихой. На запятках трясся верный Меньшиков, а за каретою везли огромную бочку. Чуть поодаль ехал Лефорт в треуголке и генеральском мундире, на чёрном огнедышащем жеребце, а за ним с хряском и уханьем топали гвардейцы. Позади войска скрипели обозные телеги, крытые дерюгою. Если на пути процессии попадались чащи, овраги или непроходимые завалы - Лефорт щёлкал костлявыми пальцами, бормотал, брызгал своей сифилитической слюной, и препятствие немедленно исчезало.
Долго ли, а скорее коротко, ибо шли они со скоростью нечеловеческой, вышел Питер на берег пустынных волн и остановился, дум великих полн, чертя на песке кабаллистические знаки. Войско почтительно молчало в отдалении. Меньшиков, резвясь, облаивал чаек. Наконец, Питер очнулся, обвёл местность тяжёлым
взглядом и отдал первый приказ:
- Рубить лес, робяты!
Робяты начали механически валить лес вокруг. В мгновение ока соорудилась избушка, затем построили крепостцу, тюрьму, баню, стойло для девок.
Питер залез в избушку и отдал оттуда другой приказ:
- Сгоняйте с округи окрестных людей, а также баб и девок.
Вмиг в разные концы побежали гонцы, а впереди всех скакал Меньшиков. Из окрестных сёл дальнего подмосковья, из деревень и выселков стали они тащить и гнать людей- там два, тут три, а также баб, девок и разного другого скота немеряно.
- Рубить лес, робяты!
Робяты начали механически валить лес вокруг. В мгновение ока соорудилась избушка, затем построили крепостцу, тюрьму, баню, стойло для девок.
Питер залез в избушку и отдал оттуда другой приказ:
- Сгоняйте с округи окрестных людей, а также баб и девок.
Вмиг в разные концы побежали гонцы, а впереди всех скакал Меньшиков. Из окрестных сёл дальнего подмосковья, из деревень и выселков стали они тащить и гнать людей- там два, тут три, а также баб, девок и разного другого скота немеряно.
Тем временем Питер отдал третий приказ:
- Разбить бочку!
Хряснули топоры, треснули ободья и на землю пролилось ядовитое зелье. Закурился туман, землю стало на глазах разъедать и вмиг на сухом месте сделалось громаднейшее топкое болото, продолжавшее расти на глазах, а Питер стал на кочку и улыбался так, что у самых прожжёных прохвостов шёл по спине холодок.
Прошло ещё несколько колов времени, и Меньшиков пригнал первую партию народа русского, и осклабился: - "Битте, Мин Херц!" Железною рукою Питер выдернул из толпы здоровенного мужика и швырнул его в болото. Природа вокруг стихла, лишь из болота слышался плеск, хриплый клекот и жуткое бульканье. Мужик тяжело ворочался в болоте, а Мин Херц Питер придерживал его там сапогом. Через минуту мужик уже не шевелился. Питер отнял сапог, выдернул мужика за загривок из топи и грянул его оземь. Тут мужика стало корчить, он закричал на три голоса, сначала петухом, потом кукушкой, а после заговорил человеческим голосом, но словами нечеловеческими:
- "Порёбрик!" - кричал он, трясясь и икая, а потом - "Парадное!" И звучали эти слова страшными клятвами, и многие бабы сделали выкидыш.
Затем он повязал на шею платок щегольким бантом и понёс уже совершеннейшую чепуху:
- Милостивый государь, извольте снять шляпу! Ввиду присутствующих здесь дам не могу допустить!
И девки некоторые покраснели, но большей частью побледнели, да так и остались.
- Разбить бочку!
Хряснули топоры, треснули ободья и на землю пролилось ядовитое зелье. Закурился туман, землю стало на глазах разъедать и вмиг на сухом месте сделалось громаднейшее топкое болото, продолжавшее расти на глазах, а Питер стал на кочку и улыбался так, что у самых прожжёных прохвостов шёл по спине холодок.
Прошло ещё несколько колов времени, и Меньшиков пригнал первую партию народа русского, и осклабился: - "Битте, Мин Херц!" Железною рукою Питер выдернул из толпы здоровенного мужика и швырнул его в болото. Природа вокруг стихла, лишь из болота слышался плеск, хриплый клекот и жуткое бульканье. Мужик тяжело ворочался в болоте, а Мин Херц Питер придерживал его там сапогом. Через минуту мужик уже не шевелился. Питер отнял сапог, выдернул мужика за загривок из топи и грянул его оземь. Тут мужика стало корчить, он закричал на три голоса, сначала петухом, потом кукушкой, а после заговорил человеческим голосом, но словами нечеловеческими:
- "Порёбрик!" - кричал он, трясясь и икая, а потом - "Парадное!" И звучали эти слова страшными клятвами, и многие бабы сделали выкидыш.
Затем он повязал на шею платок щегольким бантом и понёс уже совершеннейшую чепуху:
- Милостивый государь, извольте снять шляпу! Ввиду присутствующих здесь дам не могу допустить!
И девки некоторые покраснели, но большей частью побледнели, да так и остались.
На глазах у всех собравшихся у мужика вмиг облезла борода, скатился с головы треух, свалился с плеч истлевший зипун, слез армяк, рухнула рубаха, пали порты, обмотки и лапти. Перед изумлённым народом предстала новая тварь в очень срамном партикулярном платье с плечами, подбитыми ватою, в брюках
дудочкой и лаковых туфлях, с лицом, похожим на мужицкое, только голым, как задница. Лицо это стало стремительно бледнеть, затем существо встало на четвереньки, сорвало зубами мухомор, сожрало его и завыло:
- Здесь дворы, как колодцы, но нечего пить!
- Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть!
В толпе послышались истерические женские крики: - "Что они с тобою исделали, Боренька, голубчик ты мой!".
Народ, обуянный смертным ужасом, стал беспорядочно бегать и падать в болото, войско недоумевало, Меньшиков озабоченно обнюхивал бледных девок, и лишь один Питер казался совершенно довольным происходящим.
- Здесь будет город заложён, - меднотрубным голосом сказал он, а затем сквозь зубы добавил: - Назло надменному соседу.
- А будешь прыгать, палкою заеду! - сообщил он заигравшемуся Меньшикову.
Так начался небыть и с этой минуты ведёт отсчёт своей нежизни город, которому имя знал на сей час один лишь Питер.
Сказание третье будет о первых днях и избранных годах Петербурга.
- Здесь дворы, как колодцы, но нечего пить!
- Если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть!
В толпе послышались истерические женские крики: - "Что они с тобою исделали, Боренька, голубчик ты мой!".
Народ, обуянный смертным ужасом, стал беспорядочно бегать и падать в болото, войско недоумевало, Меньшиков озабоченно обнюхивал бледных девок, и лишь один Питер казался совершенно довольным происходящим.
- Здесь будет город заложён, - меднотрубным голосом сказал он, а затем сквозь зубы добавил: - Назло надменному соседу.
- А будешь прыгать, палкою заеду! - сообщил он заигравшемуся Меньшикову.
Так начался небыть и с этой минуты ведёт отсчёт своей нежизни город, которому имя знал на сей час один лишь Питер.
Сказание третье будет о первых днях и избранных годах Петербурга.
По прошествии некоторого времени суматоха вокруг болота улеглась сама собою: предательские зыби поглотили прекрасных людей, а взамен на поросшие осокою берега стали выбираться твари, подобные первой, причём всякие разные нескладные: одни тонкие, другие толстые, одни низенькие, а другие, напротив,
высоченные да костлявые.
Волосы у них сделались прилизаны, завиты и даже как будто побрызганы бриллантином, но появились среди них и невиданные доселе в народе плешивцы. Одеты они были в разнообразные военные и служебные мундиры, партикулярные платья разных фасонов, всё больше чёрные да тёмно-зелёные, будто навечно заляпанные болотной грязью.
Появились и твари ростом поменьше, в плечах поуже, в платьях с фижмами и в юбках на каркасах, а на головах у них были шляпки с цветами да перьями.
Волосы у них сделались прилизаны, завиты и даже как будто побрызганы бриллантином, но появились среди них и невиданные доселе в народе плешивцы. Одеты они были в разнообразные военные и служебные мундиры, партикулярные платья разных фасонов, всё больше чёрные да тёмно-зелёные, будто навечно заляпанные болотной грязью.
Появились и твари ростом поменьше, в плечах поуже, в платьях с фижмами и в юбках на каркасах, а на головах у них были шляпки с цветами да перьями.
Нет, не таков был ещё час назад народ русский!
Прежде человек стоял, скромно опустив глаза долу перед начальством, дожидаясь, когда оно заговорит первым. К уважаемым людям обращались, получив соизволение, с большим почтением: "батюшко наш Ефим Тимофеич, не оставьте своей милостью худого раба своего".
В быту выражались меткими и ёмкими междометиями, не тратя времени попусту, друг друга кликали попросту "Сёмка", или "Прошка", а девки с бабами вообще считались скотом бессмысленным и спорили с ними только люди глупые. Лишь изредка бабе дозволялось тихо прошептать "не надо, Ванечка", когда муж заносил хворостину, да и то неслышно, чтобы понапрасну не сердить хозяина.
В этой же толпе все вертелись, стреляли по сторонам глазами и непрерывно болтали, грассируя и брызгая слюной пополам с болотной водою.
- Ах, милостивый госуда'ь, доннер веттер, какие чудесные погоды стоят!
- И не говорите, Павел Петрович, душевно желаю нох айн маль погулять нынче! Не желаете ли табачку, вот, доставили из аглицких колоний?
Прежде человек стоял, скромно опустив глаза долу перед начальством, дожидаясь, когда оно заговорит первым. К уважаемым людям обращались, получив соизволение, с большим почтением: "батюшко наш Ефим Тимофеич, не оставьте своей милостью худого раба своего".
В быту выражались меткими и ёмкими междометиями, не тратя времени попусту, друг друга кликали попросту "Сёмка", или "Прошка", а девки с бабами вообще считались скотом бессмысленным и спорили с ними только люди глупые. Лишь изредка бабе дозволялось тихо прошептать "не надо, Ванечка", когда муж заносил хворостину, да и то неслышно, чтобы понапрасну не сердить хозяина.
В этой же толпе все вертелись, стреляли по сторонам глазами и непрерывно болтали, грассируя и брызгая слюной пополам с болотной водою.
- Ах, милостивый госуда'ь, доннер веттер, какие чудесные погоды стоят!
- И не говорите, Павел Петрович, душевно желаю нох айн маль погулять нынче! Не желаете ли табачку, вот, доставили из аглицких колоний?
И это притом, что непрестанно моросило, над болотом стояли миазмы, с моря веяло мертвящим холодком, а чахлое солнце лишь изредка пробивалось сквозь тучи.
Все вразнобой славили Питера, воняли табаком, пили крепкое пиво и кричали "виват нашему Питеру, виват нашему городу!", поздравляя себя со славным событием. Текла тут речка Нава, теряясь в болоте. Вдоль неё натоптали широкую тропу и стали прогуливаться, называя эту тропинку "прошпект". Вышли на прошпект и мелкие выряженные, накрашеные твари, в которых с трудом можно было признать прежних русских девок и баб. Вместо того, чтобы поучить вертихвосток хорошенько, твари мужеска полу почтительно снимали перед ними шляпы и кланялись, пристально разглядывая женские ноги! Мелкие же твари с улыбкою наглейшею говорили "гутен таг, здравствуйте Егор Дмитриевич, извольте к нам на фрыштик" и на глазах у всех делали мужчинам книксен.
С содроганием и душевной тоскою глядит автор на эту картину перевернувшегося мiра. Где ты, народ русский? Увы нам, это новоявленное сборище походило на распущенную голландскую или французскую нелюдь больше, чем на наш любимый народ, разве что в речах этого вертепа ещё часто попадались русские слова.
Все вразнобой славили Питера, воняли табаком, пили крепкое пиво и кричали "виват нашему Питеру, виват нашему городу!", поздравляя себя со славным событием. Текла тут речка Нава, теряясь в болоте. Вдоль неё натоптали широкую тропу и стали прогуливаться, называя эту тропинку "прошпект". Вышли на прошпект и мелкие выряженные, накрашеные твари, в которых с трудом можно было признать прежних русских девок и баб. Вместо того, чтобы поучить вертихвосток хорошенько, твари мужеска полу почтительно снимали перед ними шляпы и кланялись, пристально разглядывая женские ноги! Мелкие же твари с улыбкою наглейшею говорили "гутен таг, здравствуйте Егор Дмитриевич, извольте к нам на фрыштик" и на глазах у всех делали мужчинам книксен.
С содроганием и душевной тоскою глядит автор на эту картину перевернувшегося мiра. Где ты, народ русский? Увы нам, это новоявленное сборище походило на распущенную голландскую или французскую нелюдь больше, чем на наш любимый народ, разве что в речах этого вертепа ещё часто попадались русские слова.
...
Царь Питер стоял на возвышенности, расставив длинные ноги цыркулем, с предовольнейшей улыбкою на устах. Усики топорщились, как воробьиные пёрышки, в одной руке глиняная трубка, в другой - огниво и кисет с крепким табаком. Близ ног его вертелся безродный баловень Меньшиков, справа и пониже стоял Лефорт, положив руку на шпажку и мрачно разглядывая в зеркальце язву на лбу, слева кукла Монс с застывшей похотливой гримасой на восковом лице. Вокруг на походных стульях расположились любимые царёвы генералы и офицеры гвардии, были там и прошедшие через кукуйские подвалы Шереметьев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин, - словом, всякая нежить пополам с нерусью.
Царь Питер стоял на возвышенности, расставив длинные ноги цыркулем, с предовольнейшей улыбкою на устах. Усики топорщились, как воробьиные пёрышки, в одной руке глиняная трубка, в другой - огниво и кисет с крепким табаком. Близ ног его вертелся безродный баловень Меньшиков, справа и пониже стоял Лефорт, положив руку на шпажку и мрачно разглядывая в зеркальце язву на лбу, слева кукла Монс с застывшей похотливой гримасой на восковом лице. Вокруг на походных стульях расположились любимые царёвы генералы и офицеры гвардии, были там и прошедшие через кукуйские подвалы Шереметьев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин, - словом, всякая нежить пополам с нерусью.
- Можете курить, господа - сказал царь нисколько не чинясь. - Отдохнём, а после поразмыслим вместе, как нам дальше строить город и организовать жизнь народа нашего.
- Герр Питер - загнусил сифилитик Лефорт, - Позвольте доставить вам пустяшное удовольствие, и предолжить вам готовый город Питер-бурхх - кху-кхе-кха! тьфу!.
Он сплюнул, прищёлкнул пальцами, цыкнул зубом, и чуть поодаль возник зыбкий контур монументального здания со шпилем, на глазах приобретающий всё более вещественные формы, а следом возикали и другие дома, дворцы, площади, закованные в гранит.
- Государь, и вы господа, вы видите, а скоро сможете и осязать то будущее, в которое вы все и так уже уверовали, а дальнейшее уже достраивает ваше воображение - продолжал Лефорт - И пока хоть кто-то верить будет, этот архитектурный аншамбль будет стоять и даже делаться интереснее век от века. И поверьте моему опыту, всегда найдётся, кто поверит.
- Франц Яковлевич, - промолвил царь, не вынимая трубки изо рта, - Мы не сомневаемся ни в ваших способностях, ни в склонности народа к отвлечённому спиритуализму. Всё ж таки нам хотелось бы иметь в основании будущего государства несколько более осязаемые, укоренённые в прошлом, явления. Я говорю о некоем наборе фактов, опираясь на которые ни у какого историка не останется и капли сомнения в неизбежности великой перемены в жизни державы нашей.
- Дозвольте, мой государь Пётр Михалыч, - сказал Шереметьев благородный, - я мыслю так: надобно нам всем постараться сделать вид, что всё мы делаем по-прежнему, дедовскими методами. И тогда всякий для себя поймёт, что новая Россия выросла сама собой из говн старой, и не посмеет новое похулить, яко естественное по сути. Я сам берусь пригнать со всей Руси мастеровых людей, - будем строить дома, а заодно и корабли, лить пушки, ковать топоры и подковы; и ничего, что людишки погибнут, худые корабли потонут, пушки разорвёт, а дома засосёт болото, - мосье Лефорт поможет нам поставить два новых дома вместо одного старого, и фрегат вместо шлюпки. Вместо погибших же людей из болота выползут новые петербуржцы.
- После на кораблях будем везти сюда разный строительный материал, - продолжал он, - Мрамор из Италии, гранит из Греции; привезём и архитекторов, и художников. Опять же неважно, что мрамор разворуют, а художники будут лишь беспробудно пить и развратничать, - это всё театральный антураж, зрелище. И поставить это зрелище надо душераздирающе, чтобы вера в твоё, государь, величие, и в окнчательную победу нового над старым укоренилась в народе, падком до театра. Ведь чем больше ты народа в этой пьеске погубишь, тем крепче будет корень веры, ибо народ любит глядеть на ужасы пуще всего, надёжнее всего помнит картины страшные, а сильнейшими государями считает самых кровавых."
Окончив речь, Шереметьев сел, перевёл дух, вытер шею платком и взял стакан эля.
- В подсознании народном, эээ.... должна запечатлеться родовая, так сказать, травма. И я проверил, планеты благоволят удачным родам. - Непонятно прибавил чернокнижник Брюс.
- Герр Питер - загнусил сифилитик Лефорт, - Позвольте доставить вам пустяшное удовольствие, и предолжить вам готовый город Питер-бурхх - кху-кхе-кха! тьфу!.
Он сплюнул, прищёлкнул пальцами, цыкнул зубом, и чуть поодаль возник зыбкий контур монументального здания со шпилем, на глазах приобретающий всё более вещественные формы, а следом возикали и другие дома, дворцы, площади, закованные в гранит.
- Государь, и вы господа, вы видите, а скоро сможете и осязать то будущее, в которое вы все и так уже уверовали, а дальнейшее уже достраивает ваше воображение - продолжал Лефорт - И пока хоть кто-то верить будет, этот архитектурный аншамбль будет стоять и даже делаться интереснее век от века. И поверьте моему опыту, всегда найдётся, кто поверит.
- Франц Яковлевич, - промолвил царь, не вынимая трубки изо рта, - Мы не сомневаемся ни в ваших способностях, ни в склонности народа к отвлечённому спиритуализму. Всё ж таки нам хотелось бы иметь в основании будущего государства несколько более осязаемые, укоренённые в прошлом, явления. Я говорю о некоем наборе фактов, опираясь на которые ни у какого историка не останется и капли сомнения в неизбежности великой перемены в жизни державы нашей.
- Дозвольте, мой государь Пётр Михалыч, - сказал Шереметьев благородный, - я мыслю так: надобно нам всем постараться сделать вид, что всё мы делаем по-прежнему, дедовскими методами. И тогда всякий для себя поймёт, что новая Россия выросла сама собой из говн старой, и не посмеет новое похулить, яко естественное по сути. Я сам берусь пригнать со всей Руси мастеровых людей, - будем строить дома, а заодно и корабли, лить пушки, ковать топоры и подковы; и ничего, что людишки погибнут, худые корабли потонут, пушки разорвёт, а дома засосёт болото, - мосье Лефорт поможет нам поставить два новых дома вместо одного старого, и фрегат вместо шлюпки. Вместо погибших же людей из болота выползут новые петербуржцы.
- После на кораблях будем везти сюда разный строительный материал, - продолжал он, - Мрамор из Италии, гранит из Греции; привезём и архитекторов, и художников. Опять же неважно, что мрамор разворуют, а художники будут лишь беспробудно пить и развратничать, - это всё театральный антураж, зрелище. И поставить это зрелище надо душераздирающе, чтобы вера в твоё, государь, величие, и в окнчательную победу нового над старым укоренилась в народе, падком до театра. Ведь чем больше ты народа в этой пьеске погубишь, тем крепче будет корень веры, ибо народ любит глядеть на ужасы пуще всего, надёжнее всего помнит картины страшные, а сильнейшими государями считает самых кровавых."
Окончив речь, Шереметьев сел, перевёл дух, вытер шею платком и взял стакан эля.
- В подсознании народном, эээ.... должна запечатлеться родовая, так сказать, травма. И я проверил, планеты благоволят удачным родам. - Непонятно прибавил чернокнижник Брюс.
Лоб Царя прорезала вертикальная морщина. Минуту он стоял совершенно неподвижно, и на лице его появились металлические отблески.
- Что ж, - сказал Питер твёрдо и решительно, - Дело говорите. Почти так я и собираюсь поступить. Но мало народа вокруг, вообще как-то пустовато; надо всего намного больше. - Царь поднял голову и посмотрел на офицеров.
- Скачите же в Москву и везите оттуда всё полезное, инструмент всякий, посуду, утварь, провиант; людей тоже хватайте. Дома раскатывайте по брёвнышку, не брезгайте ни черепицей, ни соломой. С церквей снимайте колокола, монахов забирайте в солдатщину. Всё свозите сюда, да и валите прямиком в болото. Мы тут с Францем Яковлевичем со всем этим разберёмся."
Неописуема картина страданий народа русского, согнанного изображать строительство нового будущего. Со всех концов Руси потянулись на Питербурх обозы с людьми и скарбом; пустели целые деревни, и лишь могучая Москва стояла, как и прежде, нимало не поколебленная потерей нескольких бойцов. Шли месяцы, по болотам Навы там и сям высились гранитные дворцы, густеющие изо дня в день, а русский человек, чавкая, возился в ледяном болоте, проводя ночи в тесных бараках и землянках и один за другим отдавал Богу души, превращаясь в петербужскую нежить.
- Что ж, - сказал Питер твёрдо и решительно, - Дело говорите. Почти так я и собираюсь поступить. Но мало народа вокруг, вообще как-то пустовато; надо всего намного больше. - Царь поднял голову и посмотрел на офицеров.
- Скачите же в Москву и везите оттуда всё полезное, инструмент всякий, посуду, утварь, провиант; людей тоже хватайте. Дома раскатывайте по брёвнышку, не брезгайте ни черепицей, ни соломой. С церквей снимайте колокола, монахов забирайте в солдатщину. Всё свозите сюда, да и валите прямиком в болото. Мы тут с Францем Яковлевичем со всем этим разберёмся."
Неописуема картина страданий народа русского, согнанного изображать строительство нового будущего. Со всех концов Руси потянулись на Питербурх обозы с людьми и скарбом; пустели целые деревни, и лишь могучая Москва стояла, как и прежде, нимало не поколебленная потерей нескольких бойцов. Шли месяцы, по болотам Навы там и сям высились гранитные дворцы, густеющие изо дня в день, а русский человек, чавкая, возился в ледяном болоте, проводя ночи в тесных бараках и землянках и один за другим отдавал Богу души, превращаясь в петербужскую нежить.
s
sesh
Ни че сибе разошелся :-)
Испокон веку русские люди привольно спали, раскинув руки, каждый при своём деле. Скотник спал в хлеву, кухарка - на кухне на полу, девки в девичьем загончике, поп в церковной пристроечке, бабы на полатях, дедушка на печке, и если хозяину что-то бывало нужно, он и ночью без свечки мог до всего своего
добраться без труда.
В Питер-бурхе мир распался и пришёл в неописуемое движение. Люди и нелюди стали жаться друг к другу и тайком сосать друг у друга кровь, - от голода, холода и скуки в течение длинных ночей. Не имея своего хозяйства, всякий, пока светло, принужден был бегать службам, а после по магазинам, покупая там хлеба, тут водки, здесь свечку. Вечера проводили они в ассамблеях и собраниях, тщетно изображая веселие и тоскливо подвывали, выпив горького пива с водкой и одурманив голову табаком, либо же плясали с непотребными самками своими. Словом, суета стояла вокруг необыкновенная, и только по ночам в Питер-бурхе всё стихало и стояла мрачная кладбищенская торжественность, нарушаемая лишь изредка гулкими потусторонними звуками.
В Питер-бурхе мир распался и пришёл в неописуемое движение. Люди и нелюди стали жаться друг к другу и тайком сосать друг у друга кровь, - от голода, холода и скуки в течение длинных ночей. Не имея своего хозяйства, всякий, пока светло, принужден был бегать службам, а после по магазинам, покупая там хлеба, тут водки, здесь свечку. Вечера проводили они в ассамблеях и собраниях, тщетно изображая веселие и тоскливо подвывали, выпив горького пива с водкой и одурманив голову табаком, либо же плясали с непотребными самками своими. Словом, суета стояла вокруг необыкновенная, и только по ночам в Питер-бурхе всё стихало и стояла мрачная кладбищенская торжественность, нарушаемая лишь изредка гулкими потусторонними звуками.
О, знаете ли вы настоящую петербуржскую ночь? Нет, вы не знаете настоящей петербуржской ночи, когда в каналах рыдают и хлюпают утопленники, по граниту цокают медные копыта, а беззвёздное, низкое свинцовое небо чертит фигура Лефорта, перебирающего тонкими ногами, то скрываясь, то появляясь из-за
облаков. А на крыше своего дома уродливой гаргульей торчит колдун Яков Брюс, наблюдая звёзды в трубу. Редкий заплутавший путник, объятый ужасом, добежит до середины Невского, увидав и услыхав всё это. А если и добежит, то упадёт бездыханным. И прилетит тогда за ним Лефорт с отгнившим носом, брызнет
болотной водой из канала, и шепнёт на ухо: "Восстань, ты дома, ты теперь наш, петербуржец!".
Привыкнув к баракам, питерцы и после строили похожие на бараки дома, в которых по крошечным квартиркам спали вповалку мастеровые, писари, дьячки, вчерашние холопы и даже бабы с девками. Генералы заказывали себе каменные дворцы, но вместо крепкого московского хозяйства там была одна лишь питерская видимость. Ни винокурни, ни церквы, ни скотного двора при домах не было, зато всюду были расставлены идолы, а на стенах висели итальянские похабные картинки. Меньшиков повелел устроить себе громадный дом, похожий на конуру, и тащил туда всё, что ни попадя, от костей и тряпок до золотых денег. Царь Питер, равнодушный до мирских благ, жил в маленькой избушке со своею куклой, усердно занимаясь некромантией, геологией, навигацией и алхимией. Повсюду бродил Лефорт, совал свой нос в строительство, бормоча и наводя злые чары, и там, где не помогали ни топор, ни мотыга, действовал своими гнилыми слюнями и гипнозом. В гавани заходили призрачные корабли с золотом и заморскими диковинами в трюмах и с командами полуистлевших зомби в бушлатах. По свежевымощенным улицам бродили страхолюдные матросы, торговались с непотребными девками, ругаясь по-французски, распространяя герпес и плеская в прохожих вонючим ромом. Одним словом, Питербурх рос, сгущаясь из болотных туманов и приобретая истинно нерусское обличие. "Питербурх - это Немосква!" - таков был тайный девиз строителей.
Привыкнув к баракам, питерцы и после строили похожие на бараки дома, в которых по крошечным квартиркам спали вповалку мастеровые, писари, дьячки, вчерашние холопы и даже бабы с девками. Генералы заказывали себе каменные дворцы, но вместо крепкого московского хозяйства там была одна лишь питерская видимость. Ни винокурни, ни церквы, ни скотного двора при домах не было, зато всюду были расставлены идолы, а на стенах висели итальянские похабные картинки. Меньшиков повелел устроить себе громадный дом, похожий на конуру, и тащил туда всё, что ни попадя, от костей и тряпок до золотых денег. Царь Питер, равнодушный до мирских благ, жил в маленькой избушке со своею куклой, усердно занимаясь некромантией, геологией, навигацией и алхимией. Повсюду бродил Лефорт, совал свой нос в строительство, бормоча и наводя злые чары, и там, где не помогали ни топор, ни мотыга, действовал своими гнилыми слюнями и гипнозом. В гавани заходили призрачные корабли с золотом и заморскими диковинами в трюмах и с командами полуистлевших зомби в бушлатах. По свежевымощенным улицам бродили страхолюдные матросы, торговались с непотребными девками, ругаясь по-французски, распространяя герпес и плеская в прохожих вонючим ромом. Одним словом, Питербурх рос, сгущаясь из болотных туманов и приобретая истинно нерусское обличие. "Питербурх - это Немосква!" - таков был тайный девиз строителей.
Прошёл год, минул другой, и по русской земле пошла дурная, но громкая слава о новом городе. Люди передавали друг другу известия о негоциантах, объехавших весь мир за восемьдесят дней, о светящемся по ночам небе, о летащих по воздуху кораблях, о скачущих по ночным улицам статуях, о ночных ассамблеях,
в которых сам царь-батюшка Питер вытворяет чудеса с куклой, трубкой и бутылкой рому, а также и о невиданных девках, которых понюхаешь только - и всё, пропала душа христианская; нормальных московских чувих уже никогда не захочет. Молодые люди из Москвы и её окрестностей, даже таких далёких, как
Украина, стали тайком собираться в путь. В самой Москве давно уже копились дела, которые царь побросал, уезжая, и без его царской подписи эти дела никуда не двигались. Торговцы, обнаглев, продавали в Москве тухлую селёдку. На границах шалили турки и шведы; через границы с великой наглостью пёр
немец, прослышав о том, что Питер немецкой нелюди благоволит особо.
Авторитеты собрали круг, скинулись и решили направить к царю посольство из людей самых что ни на есть крутых и авторитетных, бояр да старых дворян. Заодно с сотнею юношей из уважаемых семейств пошли они путешествовать из Москвы в Петербурх по первопутку. И был это год 1705, другие же говорят, что 1715, а третьи утверждают, что 1725, а кто из них врёт, про то нам неведомо.
О том, что они увидали по дороге, и о том, что с ними случилось в Петербурхе, о том, что произошло немного спустя с Москвой, а также о некоторых других событиях, мы расскажем немного погодя.
Авторитеты собрали круг, скинулись и решили направить к царю посольство из людей самых что ни на есть крутых и авторитетных, бояр да старых дворян. Заодно с сотнею юношей из уважаемых семейств пошли они путешествовать из Москвы в Петербурх по первопутку. И был это год 1705, другие же говорят, что 1715, а третьи утверждают, что 1725, а кто из них врёт, про то нам неведомо.
О том, что они увидали по дороге, и о том, что с ними случилось в Петербурхе, о том, что произошло немного спустя с Москвой, а также о некоторых других событиях, мы расскажем немного погодя.
О происхождении петербуржцев
Сказание третье, часть вторая.
Путешествие из Москвы в Петербурх
Мерин плелся дорожной рысцой, ветви задевали высокую боярскую шапку. По бокам дороги стоял русский лес. На проезжих с любопытством глядели белки, зайцы, медведи, лоси, кабаны, волки, лисы. Русское посольство ехало не спеша, свой интерес соблюдая и останавливаясь в каждом селении, чтобы отведать местный харч, попариться и пощупать девок. В придорожных кабаках подавали им обыкновенные русские блюда, как то: кислые щи, мозги с горошком, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, наливали браги. Русский путешественник сыто отдувался, удовлетворённо цыкал зубом, шёл спать на свежее сено.
С посольством ехал царевич Алексей, сын Питера, прижитый с московской чувихой ещё тогда, когда Питер был просто Петей, золотым московским парнем. Он почти не знал и плохо помнил непутёвого отца. Алёша Романов воспитывался русскими людьми и рос хорошим мальчиком. Он слушался маму, старших уважаемых людей, а также и попов, и чёрных, и белых; часто ходил в церковь и в баню, много молился и посещал правильные тусовки. Он любил русскую природу и не жаловал ни немецкого пива, ни немецкой нечестивой науки.
Сказание третье, часть вторая.
Путешествие из Москвы в Петербурх
Мерин плелся дорожной рысцой, ветви задевали высокую боярскую шапку. По бокам дороги стоял русский лес. На проезжих с любопытством глядели белки, зайцы, медведи, лоси, кабаны, волки, лисы. Русское посольство ехало не спеша, свой интерес соблюдая и останавливаясь в каждом селении, чтобы отведать местный харч, попариться и пощупать девок. В придорожных кабаках подавали им обыкновенные русские блюда, как то: кислые щи, мозги с горошком, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, наливали браги. Русский путешественник сыто отдувался, удовлетворённо цыкал зубом, шёл спать на свежее сено.
С посольством ехал царевич Алексей, сын Питера, прижитый с московской чувихой ещё тогда, когда Питер был просто Петей, золотым московским парнем. Он почти не знал и плохо помнил непутёвого отца. Алёша Романов воспитывался русскими людьми и рос хорошим мальчиком. Он слушался маму, старших уважаемых людей, а также и попов, и чёрных, и белых; часто ходил в церковь и в баню, много молился и посещал правильные тусовки. Он любил русскую природу и не жаловал ни немецкого пива, ни немецкой нечестивой науки.
...
Тем временем на краю русской земли град Питербурх разбухал нежитью и царь пополнял своё войско самыми отборными питерскими упырями. Набрав немалую армию, осадил он шведа под Нарвой. Подобные разборки бывали и раньше, но ни шатко, ни валко: авторитеты договаривались между собой, слабейшая сторона платила выкуп или отдавала крепость с парой деревень впридачу, и, войско, освежённое прогулкой, с песней возвращались восвояси. На этот раз дело пошло совсем иначе.
С привинченными багинетами на шведа двинулись мертвяки. "Братцы! - натужным голосом кричал Шереметьев посреди вурдалаков. - Братцы! Ударьте хорошенько на шведа, да напьёмся сегодня свежей кровушки вдоволь!.." Быстро наступали сумерки, озарявшиеся вспышками выстрелов. Шведы попытались отойти с боем, но едва печальные горны запели отступление, - упыри, вурдалаки, кикиморы во главе с Меньшиковым, обернувшимся в сумерках огромным волкодавом, с новой яростью налетели со всех сторон на пятящиеся, ощетиненные четырехугольники шведов, прорвали их, смяли. Началось пиршество... Шведы потеряли до пяти с половиной тысяч заживо съеденными и обескровленными, а Шереметьев повёл войско дальше. Европа задрожала.
Тем временем на краю русской земли град Питербурх разбухал нежитью и царь пополнял своё войско самыми отборными питерскими упырями. Набрав немалую армию, осадил он шведа под Нарвой. Подобные разборки бывали и раньше, но ни шатко, ни валко: авторитеты договаривались между собой, слабейшая сторона платила выкуп или отдавала крепость с парой деревень впридачу, и, войско, освежённое прогулкой, с песней возвращались восвояси. На этот раз дело пошло совсем иначе.
С привинченными багинетами на шведа двинулись мертвяки. "Братцы! - натужным голосом кричал Шереметьев посреди вурдалаков. - Братцы! Ударьте хорошенько на шведа, да напьёмся сегодня свежей кровушки вдоволь!.." Быстро наступали сумерки, озарявшиеся вспышками выстрелов. Шведы попытались отойти с боем, но едва печальные горны запели отступление, - упыри, вурдалаки, кикиморы во главе с Меньшиковым, обернувшимся в сумерках огромным волкодавом, с новой яростью налетели со всех сторон на пятящиеся, ощетиненные четырехугольники шведов, прорвали их, смяли. Началось пиршество... Шведы потеряли до пяти с половиной тысяч заживо съеденными и обескровленными, а Шереметьев повёл войско дальше. Европа задрожала.
Царь Питер метался меж войском, Питербурхом, флотом, наукой, политикой и безудержным разгулом. Ежеминутно его видели в десятке разных мест. Он принимал посланников со всего мира, много читал, писал, пил кофе, курил, нюхал марафет. В нервном возбуждении хватался он за шпагу и совершал военные
подвиги, а потом брал топор и тесал брёвна на карандаши, а то брал кузнечный молот и тут же бросал, прыгал в шлюпку и грёб веслами, гнул подковы, надувал паруса, чертил лекалами, а потом плясал в ассамблее, в иную же ночь перечитывал всего Аристотеля и издавал два десятка новых законов. Голова его
тряслась, щека дёргалась, глаза выпучивались, зубы лязгали, руки выбивали барабанную дробь по столу, ноги притоптывали. Как далёк был его страшный облик от благообразных царей Русских!
...
...
...
Посольство неторопливо прошло славные русские города Тверь, Торжок и Вышний Волочок. Чем дальше, тем тревожнее становилось на сердце у бояр. Чем дальше от Кремля, тем местные люди становились неприветлевее. Местная братва неохотно и скудно отстёгивала, девки пытались дерзить, в кабаках не пускали без очереди ни за авторитет, ни за денежку; московские им показывали из-под полы волыну, те доставали доставали из-под прилавка ружжо.
Надвигалась осень.
Посольство подступало к Новгороду. Стали попадаться болота, курившиеся ядовитым паром; под колесом чавкало и выбивались фонтанчики дурной воды. Леса скудели, меньше стало любимых москвичами медведей, а в реках среди белорыбицы и осетра всё чаще попадалась обгрызенные утопленники. Ночью в лесу нехорошо ухало, эхо отзывалось сразу десятком насмешливых голосов. Спали чутко; в одну ночь юный Василий Лавров вышел из палатки по нужде и услыхал вдалеке тихое мелодичное пение. Осторожно посвечивая фонариком, Вася дошёл до освещённой костром поляны. Вокруг костра сидели волосатые неопрятные люди и простоволосые девки, один волосан тренькал на мандолине и дрожащим голосом выводил:
"Под небом голубым
Есть город золотой.."
На миг перед глазами Васи мелькнуло видение призрачного города с ботаническим садом и зоопарком, потом его сознание помутилось, и он упал бездыханным у корней сосны. Очнувшись на следующее утро он был бледен, задумчив и разговаривал с собой вслух о мистических судьбах России, её метафизическом пространстве и её людях с непознанной душой. "Повредился парень, беда-то какая" - качали головами бояре, но многие товарищи с жадностью ловили каждое Васино слово.
Посольство неторопливо прошло славные русские города Тверь, Торжок и Вышний Волочок. Чем дальше, тем тревожнее становилось на сердце у бояр. Чем дальше от Кремля, тем местные люди становились неприветлевее. Местная братва неохотно и скудно отстёгивала, девки пытались дерзить, в кабаках не пускали без очереди ни за авторитет, ни за денежку; московские им показывали из-под полы волыну, те доставали доставали из-под прилавка ружжо.
Надвигалась осень.
Посольство подступало к Новгороду. Стали попадаться болота, курившиеся ядовитым паром; под колесом чавкало и выбивались фонтанчики дурной воды. Леса скудели, меньше стало любимых москвичами медведей, а в реках среди белорыбицы и осетра всё чаще попадалась обгрызенные утопленники. Ночью в лесу нехорошо ухало, эхо отзывалось сразу десятком насмешливых голосов. Спали чутко; в одну ночь юный Василий Лавров вышел из палатки по нужде и услыхал вдалеке тихое мелодичное пение. Осторожно посвечивая фонариком, Вася дошёл до освещённой костром поляны. Вокруг костра сидели волосатые неопрятные люди и простоволосые девки, один волосан тренькал на мандолине и дрожащим голосом выводил:
"Под небом голубым
Есть город золотой.."
На миг перед глазами Васи мелькнуло видение призрачного города с ботаническим садом и зоопарком, потом его сознание помутилось, и он упал бездыханным у корней сосны. Очнувшись на следующее утро он был бледен, задумчив и разговаривал с собой вслух о мистических судьбах России, её метафизическом пространстве и её людях с непознанной душой. "Повредился парень, беда-то какая" - качали головами бояре, но многие товарищи с жадностью ловили каждое Васино слово.
В Новгороде им попались первые питерцы, бледные, вихлястые, по-немецки одетые. В городе стоял гарнизон из преображенских, в гавани стояли чужие корабли, по улицам бродили безбородые типы, звучала странная речь. Впрочем, русских постоялых дворов было вдосталь и путешественники расположились с
удобством. Кабатчик рассказал свежую сплетню про Ромодановского, который в Москве оставался заместо царя. Мол, князь-кесарь заморским порошком оживил чучело медведя, так что гостям теперь спасу нет. Проклятое чучело, раньше державшее поднос для украшения кабака, теперь ходит и этот поднос со штофом
злой голландской водки каждому под нос суёт. А кто пить отказывается - того загрызает на месте.
Спали плохо, всех мучили дурные сны. Ночью кто-то выл и скрёбся в двери, в окно заглядывала мёртвенно-бледная луна, кони беспокоились. Поутру недосчитались двоих дворян. Вернулись они через неделю, оборванные, исхудалые и исцарапанные. На вопросы отвечать отказались и держались с той поры особняком.
Послов мучали дурные предчувствия, очень хотелось домой, под бочок к своей бабе. Но хотя позади была Москва, назад дороги не было. Братва засмеёт и авторитет опустит ниже плинтуса.
Немало времени ушло на починку тачек, смазку волынов и перетирания с местными авторитетами, которые московских традиционно не жаловали. Пытались вызнать побольше про Петербурх, но рассказы были самые нелепые. Продолжали пропадать люди: некоторые возвращались и были очень странные, другие же исчезали бесследно. Когда подморозило, москвичи поспешили двинуться в путь.
В заключительной, третьей части третьего сказания пойдёт речь о первых затруднениях, которые испытал Петербурх, о встрече посольства с Питером, о свежей крови, юных героях и многом другом.
Спали плохо, всех мучили дурные сны. Ночью кто-то выл и скрёбся в двери, в окно заглядывала мёртвенно-бледная луна, кони беспокоились. Поутру недосчитались двоих дворян. Вернулись они через неделю, оборванные, исхудалые и исцарапанные. На вопросы отвечать отказались и держались с той поры особняком.
Послов мучали дурные предчувствия, очень хотелось домой, под бочок к своей бабе. Но хотя позади была Москва, назад дороги не было. Братва засмеёт и авторитет опустит ниже плинтуса.
Немало времени ушло на починку тачек, смазку волынов и перетирания с местными авторитетами, которые московских традиционно не жаловали. Пытались вызнать побольше про Петербурх, но рассказы были самые нелепые. Продолжали пропадать люди: некоторые возвращались и были очень странные, другие же исчезали бесследно. Когда подморозило, москвичи поспешили двинуться в путь.
В заключительной, третьей части третьего сказания пойдёт речь о первых затруднениях, которые испытал Петербурх, о встрече посольства с Питером, о свежей крови, юных героях и многом другом.
Обсуждение этой темы закрыто модератором форума.