История в фотографиях. Как люди жили
s
sashokk
а к этому и катимся....
а
агасфер вечный жыд
Наличие в 17 году многочисленных "матросов революции" как бы намекает на это.
в 17 "матросами " наряжались гоп с криком и люмпены, которым по духу были по вкусу идеи жыдо гопников-комунистов
а
агасфер вечный жыд
Вот вам ещё 19 век
почитай рассказы дяди Гиляя, он от Нижнего за Астрахань ходил, амбалом и зимогором, от Астрахани до нижнего последнию расшиву тащил
M
MСM™
Первая не фотка
W
Went Away
21 (08) июня 1911 года
"Московские ведомости"
УСПЕХИ ЯЗЫЧЕСТВА И МУСУЛЬМАНСТВА.
За последние годы среди инородцев Пермской, Уфимской и Вятской губерний наблюдается массовое уклонение из христианства в язычество и мусульманство. От православия отпадают не только новообращенные и выкрещенные, но и те, которые родились и воспитались в Православной Церкви. Об этом свидетельствует вся местная печать, начиная с областных и губернских оффициозов и кончая спокойным и трезвым Казанским телеграфом. Последний в ряде статей (№№5354 - 61) нарисовал картину дикого, почти первобытного невежества, в котором погрязают наши инородцы, не исключая и «обращенных», в частности черемисы. [...]
"Московские ведомости"
УСПЕХИ ЯЗЫЧЕСТВА И МУСУЛЬМАНСТВА.
За последние годы среди инородцев Пермской, Уфимской и Вятской губерний наблюдается массовое уклонение из христианства в язычество и мусульманство. От православия отпадают не только новообращенные и выкрещенные, но и те, которые родились и воспитались в Православной Церкви. Об этом свидетельствует вся местная печать, начиная с областных и губернских оффициозов и кончая спокойным и трезвым Казанским телеграфом. Последний в ряде статей (№№5354 - 61) нарисовал картину дикого, почти первобытного невежества, в котором погрязают наши инородцы, не исключая и «обращенных», в частности черемисы. [...]
и
илич...(проездом на недельку)
при горбачеве я был моложе и жилось мне лучше. Папа и мама все замороки решали
f
fever /девять миллионов доллар...
чоза бред?
1. В то время так отдыхали баре ( тамошние олигархи по нашим меркам)
есть подозрение что "те баре" даже не "олигархи", а "мажоры". Потому как нынешние "олигархи" боролись за свое место, рисковали, зубами выгрызали свое положение, а "те" просто по "праву рождения" дворяне.
П
Пан Щик
Автора надо выпороть как при царе, для его же блага разумеется?
[URL=http://radikal.ru/fp/e67f2fccd9ac411481af2d37efeb2...
[Сообщение изменено пользователем 01.01.2014 12:26]
[URL=http://radikal.ru/fp/e67f2fccd9ac411481af2d37efeb2...
[Сообщение изменено пользователем 01.01.2014 12:26]
П
Пан Щик
[URL=http://radikal.ru/fp/f9eaef860ae84bc7ad0bd1a7c5000...
Для ДамЪ и ГосподЪ
Быдло, которое возжелало о правах, медицине, образовании итд, в конюшню
[Сообщение изменено пользователем 01.01.2014 12:28]
Для ДамЪ и ГосподЪ
Быдло, которое возжелало о правах, медицине, образовании итд, в конюшню
[Сообщение изменено пользователем 01.01.2014 12:28]
С
Сомов С.С.
тема - тест на похмельный синдром..
сколько ж народа взялось доказывать очевидное..
сколько ж народа взялось доказывать очевидное..
W
Went Away
А сколько еще не знает, насколько всё было прогнившим...
---
В 1909-1910 годах в Казани работала обширная комплексная сенаторская ревизия под руководством сенатора и действительного тайного советника Николая Павловича Гарина. Результатом ее стало громкое разбирательство злоупотреблений в приемной комиссии военного округа, завершившееся летом 1913 года судебным процессом, репортажи с которого занимали большое место в ведущих российских изданиях. Самыми громкими были факты периода русско-японской войны, но и последующие годы отличал российский размах лихоимства казанских интендантов.
Чтобы во всяких делах была правда
Вообще сенаторские ревизии - обозрения губерний через посредство сенаторов, членов тогдашнего верховного суда были делом чрезвычайным. Их проводили только тогда, когда дело выходило за все возможные рамки обычных безобразий. Петр, учреждая их, записал в инструкции: «Чтобы во всяких делах была правда». Правда, да еще во всяких делах, преемникам Петра была не нужна. Только Павел вспомнил про нее и в целях искоренения чрезвычайно развившейся при матушке Екатерине коррупции и удаления из администрации маменькиных кадров порешил разделить страну на восемь районов, куда каждые три года должны были посылаться ревизии. Исключительно по делам полиции, правосудия и лихоимства. Но только в 1817 году выбрали ревизоров.
Первым крупным, на всю Россию, делом стала ревизия 1819 года в Казань, приведшая к отстранению от должности губернатора Ильи Толстого, деда писателя. Губернию этот конфликт между местными олигархами и администрацией края тряс до 1827 года. Казань после того оставили в покое лет на шестьдесят. Впрочем, держали под присмотром. Губернатором в ней одно время был, к примеру, Сергей Шипов, отслуживший пять лет в должности кригс-комиссара, то есть главного по армейскому снабжению. Человек жесткий и бескомпромиссный по отношению к ворам. Ему немало обязана Казань своим быстрым возрождением после знаменитого пожара 1842 года.
Проверку 1909 года инициировала японская война. Факты массового воровства в армии и возмущение общества заставили провести крупные ревизии. Были учреждены специальные комиссии, возглавляемые сенаторами Гариным, Паленом и др. Результаты обследования были настолько разительны, что сам сенатор Пален после ревизии в Туркестане вынужден был в беседе с представителями печати признать, что в России царят «произвол, бесправие и разнузданность».
В Казань тоже не могли не снарядить проверку. Центр крупнейшего тылового округа, где готовились десятки тысяч новобранцев, где производилась широкая заготовка амуниции, материалов и продовольствия для нужд армии, не мог остаться вне поля зрения правительства.
Примечательно, что ревизию поручили провести сенатору Гарину, который перед этим нанес сокрушительный удар по московской администрации, возглавлявшейся в то время бывшим казанским губернатором Анатолием Рейнботом. Видимо, был расчет и с казанского направления подвести под Рейнбота, вызывавшего конкурентные чувства у Столыпина, сокрушительную мину.
Собственно, московская ревизия 1907 года была вызвана состоянием дел в тамошней полиции. Один из крупных сотрудников сыска Стефанов, уволенный Рейнботом со службы, явился в приемную сената с докладной запиской, расписывавшей систему коррупции в Москве. Там сложилась система расхищения грузов со складов и грузовых поездов железной дороги. Реализацией похищенного занимался некий Залман Членов, которого прикрывал начальник московского сыска Моисеенко. Когда Стефанов самостоятельно попытался вскрыть этот гнойник и вошел в сотрудничество с судебным следователем и прокуратурой, Рейнбот его и уволил с «волчьим билетом» - за то, что «якшается с прокурорскою и судебною властью».
По результатам ревизии Гарина около половины чинов московского градоначальства были не только отстранены от службы, но и отданы под суд. Также суду была предана и значительная часть московских сыщиков - 20% сотрудников, в том числе начальник и помощник начальника, поскольку «агенты распустились, чиновники бездельничали, и столичная шпана, учтя столь благоприятную конъюнктуру, обнаглела до крайности».
В Казани против Рейнбота, осужденного, кстати, в 1911 году к году арестантского отделения, ничего такого не нашлось. Но экспедиция сенатских контролеров оказалась небесполезной: расчистились отчасти «авгиевы конюшни» интендантского ведомства.
Хайван норга
Нынешняя улица Муштари когда-то звалась Старо-Комиссариатской - по имени ведомства, занимавшегося снабжением армии. Здесь, в тупичке у сквера, где теперь монумент Баки Урманче, был громадный склад со сводчатыми потолками, где военные снабженцы принимали от поставщиков обмундирование и провиант. Склад включал в себя так называемые «магазины» - сапожный, холщовый, суконный, госпитальный. Когда комиссариат переименовали в интендантство, садик получил прозвище «Интендантский». Склады за колючей проволокой были вплоть до хрущевских времен. Потом ту их часть, где были управление и приемная комиссия, превратили в коммуналку. На месте других построек воздвигли корпус КАИ. С наступлением новых времен «муравейник» расселили и снесли. Теперь, правда, поговаривают, что постройку XVIII века надо восстанавливать, что здесь под караулом сидел сам Пугачев. Сюда, к месту традиционных «троицких гуляний» казанцев, и направились ревизоры сенатора Гарина.
Их появление поначалу произвело на спокойную и сытую публику шоковое впечатление. В конторах самых известных поставщиков интендантства и доверенных крупных фирм были произведены обыски и выемки документов. Были сняты допросы со всех сдатчиков, свидетелей. В результате набрался огромный материал для обвинительного заключения. Он позволил привлечь к ответственности генерал-майора Пилсудского, подполковника Федорова, действительного статского советника Подлесникова, штабс-капитана Мартакова, полковника Синицына, поручика Ермолинского, капитана Афанасьева.
В процессе расследования особенно выпукло обрисовался факт сотрудничества означенных лиц и дирекции Алафузовских фабрик в Казани. Один из свидетелей, бывший служащий Меньшутин, прямо поразил следствие, а потом и публику своим откровенным рассказом про нравы и обычаи «делового оборота» этой передовой фирмы. По распоряжению своего начальства он при помощи взяток выкрал из конторы Московско-Брестской железной дороге образцы обмундирования служащих из хорошего сукна и подменил их образцами из сукна низшего достоинства, а уже согласно этим последним Алафузовы выполняли подряд для железной дороги.
Затем Меньшутин рассказал, как была организована выдача взяток в Казанском интендантстве. Когда члены комиссии приезжали в мастерские принимать готовую продукцию, то им непременно выставлялся роскошный и обильный стол чуть не в десять перемен и многочисленные напитки. Никто, правда, не считал это «из ряда вон». Офицеры вполне прониклись купеческим обычаем спрыскивать сделку и без стеснения садились за стол. И совершалось это «столование», как по графику - четыре-пять раз в неделю.
Да и все остальное было неким производственным и весьма четким процессом. Члены комиссии получали от фирмы вполне определенное процентное вознаграждение. Пилсудский, как генерал, имел 1-1,4% от стоимости принимаемой партии. Рядовым членам перепадало от ¼ до 1%. В годы японской войны, когда поставки амуниции шли потоком, эти суммы достигали 10-30 тысяч рублей в месяц, после войны - 5-15 тысяч рублей. Деньги выплачивали ежемесячно, по первому числу - как штатным сотрудникам.
Сдатчик сукон от «Товарищества Акчуриных» был менее сдержан в характеристиках. «Среди них приходилось видеть таких хапуг, которые превзошли гоголевских типов. Все брали и вели дела начистоту, нисколько не стесняясь. А попробуй не дать, таких неприятностей натворят!»
Долгая работа рука об руку отточила до тонкости все стороны, и неясностей практически не возникало. В Казани существовала такса, ниже которой платить было нельзя. Кто не хотел платить и думал мужицким терпением пересидеть военных чиновников, то жестоко бывал наказан за свое легкомыслие. Пилсудский у одних «брал прямо с возов на испытание», а других томил в очереди месяцы. И тогда взятки доходили и до 7%. Если Пилсудский слышал, что его действия незаконны, то свирепо отвечал: «Закон - мой. Что напишу, то и будет».
Причем выяснилось, что брали за приемку - не за качество. Все понимали, что, только сдавая дрянь, можно из казенной копейки сделать источник взяток для чиновников и прибылей для поставщиков. Один давал и легко получал акт комиссии на некачественную и некондиционную продукцию, а другой не давал и сидел сиднем с хорошим товаром.
Самый счастливый сбыт «гнили и разных отбросов», по признанию сдатчиков разных фирм и компаний, наладили фабрики Алафузовых. Доверенный дирекции Пулудис и не отрицал на допросах, что удавались фантастические операции. «Таскал наличные деньги членам комиссии чуть не мешками».
Сами партнеры были друг о друге прескверного мнения. Офицеры-чиновники откровенно презирали коммерсантов, а те, в свою очередь, плевались в их сторону. У сдатчика Юсупова следователи изъяли карманную записную книжку, заполненную по-татарски записями типа: Василий Иванович - 10000, Федор Иванович - 2000… Итог - 77365 руб. 49 коп. А несколько ниже пометка: хайваннорга. Скот, скотина. Сказал и очистился.
Были, понятно, и особые, экстраординарные расходы. По случаю именин членам комиссии оплачивали рестораны, девочек по вызову. Те предпочитали заведения вроде «Биржи» Колесникова на углу Проломной и Гостинодворской - с бильярдными Фрейберга, электрическим освещением, хорошей кухней.
Папа, ты не бесчестный!
В судебном заседании в здании окружного суда подвели черту. Некондиционные поставки доходили до 60% поставок. Мешки, которые лопались при первой засыпке, брезент, который расползался, обувь, которая на сгибе переламывалась. Солдаты, получая такую амуницию, спешили поскорее сбыть ее и купить что-либо за свои деньги взамен казенному довольствию. Недаром газеты острили про японскую кампанию: японцы маневрировали дивизиями обутыми, а наши разутыми.
Пилсудский, как подсчитали по актам, принял вещей на 8125903 рубля. Процентных денег, как предположили, он должен был иметь никак не меньше 49563 рубля. Копнули, конечно, в нескольких банках, но нашли крохи. Суммы вкладов менялись, переходили от генерала к жене, родственникам, кочевали по хранилищам. К слову сказать, строительство колокольни на Проломной обошлось в 50 тысяч рублей.
Статский советник Подлесников подписал акты приемки товара почти на 15 миллионов рублей. Но даже следов денег не нашли. У прочих было, в сущности, то же самое.
Свидетели, набивавшие карман на таком сотрудничестве, на суде, разумеется, отказались от первоначальных показаний или значительно их смягчили. Первый испуг, вызванный угрозами следователей привлечь за укрывательство правды, прошел, а юристы посоветовали не выставлять себя в роли соучастников разграбления казны. Пулудис, к примеру, признавая, что давал членам комиссии кое-что - без уточнения сумм, пояснял: из жалости, на бедность! Больно уж маленькое жалованье у офицериков было, а они семьями многочисленными обременены. Прямо как нищим на улице гривенник в отверстую руку.
Только один сдатчик, некий Барбариго, хоть и сдержанно, но стоял на прежних показаниях. «Доверенные Алафузовых делили комиссию на «одно- и двуруких». Одни брали вдвое против других. Директор Алафузовских фабрик в Казани Чесноков был вполне осведомлен о каждом рубле, который выплачивался за прием негодной продукции». Но он был, как «белая ворона» в общей стае.
Когда в ходе судебного следствия задавали вопросы генералу Пилсудскому, он разводил руками: как не брать - брал! И с радостью - подарки ведь! Ну, там к празднику, к именинам, в благодарность за большую и трудную работу «в каморках, по 12 часов». При чем тут взятки?
Синицын чуть не плакал: склады наши дрянные! Там что угодно сгниет и сломается. Укорял экспертов от следствия: не дело это - гнуть подошву на испытании более, чем ее гнет ступня солдата на марше.
Речь прокурора генерал-лейтенанта Бронислава Леонардовича Гинейко длилась шесть часов. Изобиловала примерами безобразий, творимых «приемщиками-неспециалистами», была проникнута нескрываемой иронией и сожалениями о повальном беспамятстве как подсудимых, так и свидетелей по делу. Он просил применить к обвиняемым статью о лихоимстве и вымогательстве. Пилсудскому поставил в вину 25 случаев, Подлесникову 31, остальным по 20. Пилсудский, не выдержав, воскликнул в сторону зала: «Сторицею, сторицею искупил вину! Четыре года висел над моей шеей топор следственного судопроизводства». Федоров призывал вспомнить, что председатель приемочной комиссии Карышев выгнал его из ее рядов - как раз в то время, когда там, по расчетам следователей, можно было запросто получать по 1500 рублей в месяц: «Я указал на некондиционность товара!» Статский советник Подлесников стонал: «Сорок лет службы и сплошные благодарности от всех командующих округом - барона Зальца, Мещеринова, Косича, Сандецкого». Ермолинский тряс перед публикой образком, который ему поднесли в знак дружбы сдатчики-коммерсанты… «Сберегите мою честь! Дайте моим детям сказать: папа, ты не бесчестный!»
Полнее и определеннее всех выразился защитник одного из обвиняемых Буков. Он прямо сказал, что ошибки неквалифицированных приемщиков, корысть сдатчиков и поставщиков никогда не сложились бы в Казани в систему, ошарашившую всю Россию, если бы не участие самого могущественного поставщика - фабрик Алафузовых. Это они и вятские кожевенные короли Вахрушевы, обладая самыми большими связями, деньгами, которыми «могли забросать всякого, кто вздумал бы им ножку подставить», создали машину взяточничества и поставок гнилья и дряни в армию. За что судить членов комиссии, если они стали простыми винтиками? Да и свидетели - они все отказались от прежних показаний. А на нет и суда нет.
И суда, если делать выводы по приговорам, и в самом деле как бы и не было. Несмотря на огромную работу следователей в продолжение четырех лет, несмотря на полное ощущение грандиозного скандала, несмотря на долгий изнурительный процесс…
Публика чуяла, что дело готовы спустить на тормозах. Самые большие любители шляться по судебным заседаниям переместились в залу окружного суда, где шло разбирательство Варфоломеева, наборщика университетской типографии, который темным октябрьским вечером зарезал в Пассаже истопника Камаева, высмеявшего его в присутствии дамы сердца - горничной Дарьи Манинковой. Вот где была драма: женщины подсудимого перед заседанием валились в обморок у здания окружного суда, толпы штурмовали залу, репортеры рвались задать вопрос угрюмому нервному парню. Татарскую общественность волновал вопрос, как накажут за убийство члена Государственной думы Сыртланова его шурина Шихалеева, который испытывал неодолимую зависть к успешному политику, не поддержавшему родственника на уездных земских выборах. Кто, в конце концов, займет опустевшее кресло в думе. Много смеялась казанская публика над корыстными купчинами, клюнувшими на рекламу некоего «банкира» Кропотова, обещавшего за пять рублей право на десятую часть барыша по одному лотерейному билету, буде случится выигрыш. В рулетку сыграли сразу несколько человек, но вместо банкирской конторы в Петербурге нашли кухмистерскую.
Так что приговор особого присутствия военно-окружного суда, оглашенный его председателем генерал-лейтенантом Сергеем Федоровичем Креховецким-Ющенко, особых чувств не вызвал: «Вымогательства не было. Лихоимство имело место, но за давностью лет наказанию не подлежит».
Сергей Витте крайне уничижительно отозвался об инспекциях Гарина: «Это тот Гарин, который теперь стреляет дробью мелкую интендантскую сошку, это обыкновенный прием столыпинского министерства, чтобы наивным показать - вот мы какие, но, конечно, эта охота на интендантскую сошку тем и кончится и не коснется никого не только из высокопоставленных, но хотя бы из среднепоставленных лиц для того, чтобы не делать недоброжелателей». Но вот парадокс: русская армия в смысле амуниции в войне 1914 года выглядела совсем неплохо.
---
В 1909-1910 годах в Казани работала обширная комплексная сенаторская ревизия под руководством сенатора и действительного тайного советника Николая Павловича Гарина. Результатом ее стало громкое разбирательство злоупотреблений в приемной комиссии военного округа, завершившееся летом 1913 года судебным процессом, репортажи с которого занимали большое место в ведущих российских изданиях. Самыми громкими были факты периода русско-японской войны, но и последующие годы отличал российский размах лихоимства казанских интендантов.
Чтобы во всяких делах была правда
Вообще сенаторские ревизии - обозрения губерний через посредство сенаторов, членов тогдашнего верховного суда были делом чрезвычайным. Их проводили только тогда, когда дело выходило за все возможные рамки обычных безобразий. Петр, учреждая их, записал в инструкции: «Чтобы во всяких делах была правда». Правда, да еще во всяких делах, преемникам Петра была не нужна. Только Павел вспомнил про нее и в целях искоренения чрезвычайно развившейся при матушке Екатерине коррупции и удаления из администрации маменькиных кадров порешил разделить страну на восемь районов, куда каждые три года должны были посылаться ревизии. Исключительно по делам полиции, правосудия и лихоимства. Но только в 1817 году выбрали ревизоров.
Первым крупным, на всю Россию, делом стала ревизия 1819 года в Казань, приведшая к отстранению от должности губернатора Ильи Толстого, деда писателя. Губернию этот конфликт между местными олигархами и администрацией края тряс до 1827 года. Казань после того оставили в покое лет на шестьдесят. Впрочем, держали под присмотром. Губернатором в ней одно время был, к примеру, Сергей Шипов, отслуживший пять лет в должности кригс-комиссара, то есть главного по армейскому снабжению. Человек жесткий и бескомпромиссный по отношению к ворам. Ему немало обязана Казань своим быстрым возрождением после знаменитого пожара 1842 года.
Проверку 1909 года инициировала японская война. Факты массового воровства в армии и возмущение общества заставили провести крупные ревизии. Были учреждены специальные комиссии, возглавляемые сенаторами Гариным, Паленом и др. Результаты обследования были настолько разительны, что сам сенатор Пален после ревизии в Туркестане вынужден был в беседе с представителями печати признать, что в России царят «произвол, бесправие и разнузданность».
В Казань тоже не могли не снарядить проверку. Центр крупнейшего тылового округа, где готовились десятки тысяч новобранцев, где производилась широкая заготовка амуниции, материалов и продовольствия для нужд армии, не мог остаться вне поля зрения правительства.
Примечательно, что ревизию поручили провести сенатору Гарину, который перед этим нанес сокрушительный удар по московской администрации, возглавлявшейся в то время бывшим казанским губернатором Анатолием Рейнботом. Видимо, был расчет и с казанского направления подвести под Рейнбота, вызывавшего конкурентные чувства у Столыпина, сокрушительную мину.
Собственно, московская ревизия 1907 года была вызвана состоянием дел в тамошней полиции. Один из крупных сотрудников сыска Стефанов, уволенный Рейнботом со службы, явился в приемную сената с докладной запиской, расписывавшей систему коррупции в Москве. Там сложилась система расхищения грузов со складов и грузовых поездов железной дороги. Реализацией похищенного занимался некий Залман Членов, которого прикрывал начальник московского сыска Моисеенко. Когда Стефанов самостоятельно попытался вскрыть этот гнойник и вошел в сотрудничество с судебным следователем и прокуратурой, Рейнбот его и уволил с «волчьим билетом» - за то, что «якшается с прокурорскою и судебною властью».
По результатам ревизии Гарина около половины чинов московского градоначальства были не только отстранены от службы, но и отданы под суд. Также суду была предана и значительная часть московских сыщиков - 20% сотрудников, в том числе начальник и помощник начальника, поскольку «агенты распустились, чиновники бездельничали, и столичная шпана, учтя столь благоприятную конъюнктуру, обнаглела до крайности».
В Казани против Рейнбота, осужденного, кстати, в 1911 году к году арестантского отделения, ничего такого не нашлось. Но экспедиция сенатских контролеров оказалась небесполезной: расчистились отчасти «авгиевы конюшни» интендантского ведомства.
Хайван норга
Нынешняя улица Муштари когда-то звалась Старо-Комиссариатской - по имени ведомства, занимавшегося снабжением армии. Здесь, в тупичке у сквера, где теперь монумент Баки Урманче, был громадный склад со сводчатыми потолками, где военные снабженцы принимали от поставщиков обмундирование и провиант. Склад включал в себя так называемые «магазины» - сапожный, холщовый, суконный, госпитальный. Когда комиссариат переименовали в интендантство, садик получил прозвище «Интендантский». Склады за колючей проволокой были вплоть до хрущевских времен. Потом ту их часть, где были управление и приемная комиссия, превратили в коммуналку. На месте других построек воздвигли корпус КАИ. С наступлением новых времен «муравейник» расселили и снесли. Теперь, правда, поговаривают, что постройку XVIII века надо восстанавливать, что здесь под караулом сидел сам Пугачев. Сюда, к месту традиционных «троицких гуляний» казанцев, и направились ревизоры сенатора Гарина.
Их появление поначалу произвело на спокойную и сытую публику шоковое впечатление. В конторах самых известных поставщиков интендантства и доверенных крупных фирм были произведены обыски и выемки документов. Были сняты допросы со всех сдатчиков, свидетелей. В результате набрался огромный материал для обвинительного заключения. Он позволил привлечь к ответственности генерал-майора Пилсудского, подполковника Федорова, действительного статского советника Подлесникова, штабс-капитана Мартакова, полковника Синицына, поручика Ермолинского, капитана Афанасьева.
В процессе расследования особенно выпукло обрисовался факт сотрудничества означенных лиц и дирекции Алафузовских фабрик в Казани. Один из свидетелей, бывший служащий Меньшутин, прямо поразил следствие, а потом и публику своим откровенным рассказом про нравы и обычаи «делового оборота» этой передовой фирмы. По распоряжению своего начальства он при помощи взяток выкрал из конторы Московско-Брестской железной дороге образцы обмундирования служащих из хорошего сукна и подменил их образцами из сукна низшего достоинства, а уже согласно этим последним Алафузовы выполняли подряд для железной дороги.
Затем Меньшутин рассказал, как была организована выдача взяток в Казанском интендантстве. Когда члены комиссии приезжали в мастерские принимать готовую продукцию, то им непременно выставлялся роскошный и обильный стол чуть не в десять перемен и многочисленные напитки. Никто, правда, не считал это «из ряда вон». Офицеры вполне прониклись купеческим обычаем спрыскивать сделку и без стеснения садились за стол. И совершалось это «столование», как по графику - четыре-пять раз в неделю.
Да и все остальное было неким производственным и весьма четким процессом. Члены комиссии получали от фирмы вполне определенное процентное вознаграждение. Пилсудский, как генерал, имел 1-1,4% от стоимости принимаемой партии. Рядовым членам перепадало от ¼ до 1%. В годы японской войны, когда поставки амуниции шли потоком, эти суммы достигали 10-30 тысяч рублей в месяц, после войны - 5-15 тысяч рублей. Деньги выплачивали ежемесячно, по первому числу - как штатным сотрудникам.
Сдатчик сукон от «Товарищества Акчуриных» был менее сдержан в характеристиках. «Среди них приходилось видеть таких хапуг, которые превзошли гоголевских типов. Все брали и вели дела начистоту, нисколько не стесняясь. А попробуй не дать, таких неприятностей натворят!»
Долгая работа рука об руку отточила до тонкости все стороны, и неясностей практически не возникало. В Казани существовала такса, ниже которой платить было нельзя. Кто не хотел платить и думал мужицким терпением пересидеть военных чиновников, то жестоко бывал наказан за свое легкомыслие. Пилсудский у одних «брал прямо с возов на испытание», а других томил в очереди месяцы. И тогда взятки доходили и до 7%. Если Пилсудский слышал, что его действия незаконны, то свирепо отвечал: «Закон - мой. Что напишу, то и будет».
Причем выяснилось, что брали за приемку - не за качество. Все понимали, что, только сдавая дрянь, можно из казенной копейки сделать источник взяток для чиновников и прибылей для поставщиков. Один давал и легко получал акт комиссии на некачественную и некондиционную продукцию, а другой не давал и сидел сиднем с хорошим товаром.
Самый счастливый сбыт «гнили и разных отбросов», по признанию сдатчиков разных фирм и компаний, наладили фабрики Алафузовых. Доверенный дирекции Пулудис и не отрицал на допросах, что удавались фантастические операции. «Таскал наличные деньги членам комиссии чуть не мешками».
Сами партнеры были друг о друге прескверного мнения. Офицеры-чиновники откровенно презирали коммерсантов, а те, в свою очередь, плевались в их сторону. У сдатчика Юсупова следователи изъяли карманную записную книжку, заполненную по-татарски записями типа: Василий Иванович - 10000, Федор Иванович - 2000… Итог - 77365 руб. 49 коп. А несколько ниже пометка: хайваннорга. Скот, скотина. Сказал и очистился.
Были, понятно, и особые, экстраординарные расходы. По случаю именин членам комиссии оплачивали рестораны, девочек по вызову. Те предпочитали заведения вроде «Биржи» Колесникова на углу Проломной и Гостинодворской - с бильярдными Фрейберга, электрическим освещением, хорошей кухней.
Папа, ты не бесчестный!
В судебном заседании в здании окружного суда подвели черту. Некондиционные поставки доходили до 60% поставок. Мешки, которые лопались при первой засыпке, брезент, который расползался, обувь, которая на сгибе переламывалась. Солдаты, получая такую амуницию, спешили поскорее сбыть ее и купить что-либо за свои деньги взамен казенному довольствию. Недаром газеты острили про японскую кампанию: японцы маневрировали дивизиями обутыми, а наши разутыми.
Пилсудский, как подсчитали по актам, принял вещей на 8125903 рубля. Процентных денег, как предположили, он должен был иметь никак не меньше 49563 рубля. Копнули, конечно, в нескольких банках, но нашли крохи. Суммы вкладов менялись, переходили от генерала к жене, родственникам, кочевали по хранилищам. К слову сказать, строительство колокольни на Проломной обошлось в 50 тысяч рублей.
Статский советник Подлесников подписал акты приемки товара почти на 15 миллионов рублей. Но даже следов денег не нашли. У прочих было, в сущности, то же самое.
Свидетели, набивавшие карман на таком сотрудничестве, на суде, разумеется, отказались от первоначальных показаний или значительно их смягчили. Первый испуг, вызванный угрозами следователей привлечь за укрывательство правды, прошел, а юристы посоветовали не выставлять себя в роли соучастников разграбления казны. Пулудис, к примеру, признавая, что давал членам комиссии кое-что - без уточнения сумм, пояснял: из жалости, на бедность! Больно уж маленькое жалованье у офицериков было, а они семьями многочисленными обременены. Прямо как нищим на улице гривенник в отверстую руку.
Только один сдатчик, некий Барбариго, хоть и сдержанно, но стоял на прежних показаниях. «Доверенные Алафузовых делили комиссию на «одно- и двуруких». Одни брали вдвое против других. Директор Алафузовских фабрик в Казани Чесноков был вполне осведомлен о каждом рубле, который выплачивался за прием негодной продукции». Но он был, как «белая ворона» в общей стае.
Когда в ходе судебного следствия задавали вопросы генералу Пилсудскому, он разводил руками: как не брать - брал! И с радостью - подарки ведь! Ну, там к празднику, к именинам, в благодарность за большую и трудную работу «в каморках, по 12 часов». При чем тут взятки?
Синицын чуть не плакал: склады наши дрянные! Там что угодно сгниет и сломается. Укорял экспертов от следствия: не дело это - гнуть подошву на испытании более, чем ее гнет ступня солдата на марше.
Речь прокурора генерал-лейтенанта Бронислава Леонардовича Гинейко длилась шесть часов. Изобиловала примерами безобразий, творимых «приемщиками-неспециалистами», была проникнута нескрываемой иронией и сожалениями о повальном беспамятстве как подсудимых, так и свидетелей по делу. Он просил применить к обвиняемым статью о лихоимстве и вымогательстве. Пилсудскому поставил в вину 25 случаев, Подлесникову 31, остальным по 20. Пилсудский, не выдержав, воскликнул в сторону зала: «Сторицею, сторицею искупил вину! Четыре года висел над моей шеей топор следственного судопроизводства». Федоров призывал вспомнить, что председатель приемочной комиссии Карышев выгнал его из ее рядов - как раз в то время, когда там, по расчетам следователей, можно было запросто получать по 1500 рублей в месяц: «Я указал на некондиционность товара!» Статский советник Подлесников стонал: «Сорок лет службы и сплошные благодарности от всех командующих округом - барона Зальца, Мещеринова, Косича, Сандецкого». Ермолинский тряс перед публикой образком, который ему поднесли в знак дружбы сдатчики-коммерсанты… «Сберегите мою честь! Дайте моим детям сказать: папа, ты не бесчестный!»
Полнее и определеннее всех выразился защитник одного из обвиняемых Буков. Он прямо сказал, что ошибки неквалифицированных приемщиков, корысть сдатчиков и поставщиков никогда не сложились бы в Казани в систему, ошарашившую всю Россию, если бы не участие самого могущественного поставщика - фабрик Алафузовых. Это они и вятские кожевенные короли Вахрушевы, обладая самыми большими связями, деньгами, которыми «могли забросать всякого, кто вздумал бы им ножку подставить», создали машину взяточничества и поставок гнилья и дряни в армию. За что судить членов комиссии, если они стали простыми винтиками? Да и свидетели - они все отказались от прежних показаний. А на нет и суда нет.
И суда, если делать выводы по приговорам, и в самом деле как бы и не было. Несмотря на огромную работу следователей в продолжение четырех лет, несмотря на полное ощущение грандиозного скандала, несмотря на долгий изнурительный процесс…
Публика чуяла, что дело готовы спустить на тормозах. Самые большие любители шляться по судебным заседаниям переместились в залу окружного суда, где шло разбирательство Варфоломеева, наборщика университетской типографии, который темным октябрьским вечером зарезал в Пассаже истопника Камаева, высмеявшего его в присутствии дамы сердца - горничной Дарьи Манинковой. Вот где была драма: женщины подсудимого перед заседанием валились в обморок у здания окружного суда, толпы штурмовали залу, репортеры рвались задать вопрос угрюмому нервному парню. Татарскую общественность волновал вопрос, как накажут за убийство члена Государственной думы Сыртланова его шурина Шихалеева, который испытывал неодолимую зависть к успешному политику, не поддержавшему родственника на уездных земских выборах. Кто, в конце концов, займет опустевшее кресло в думе. Много смеялась казанская публика над корыстными купчинами, клюнувшими на рекламу некоего «банкира» Кропотова, обещавшего за пять рублей право на десятую часть барыша по одному лотерейному билету, буде случится выигрыш. В рулетку сыграли сразу несколько человек, но вместо банкирской конторы в Петербурге нашли кухмистерскую.
Так что приговор особого присутствия военно-окружного суда, оглашенный его председателем генерал-лейтенантом Сергеем Федоровичем Креховецким-Ющенко, особых чувств не вызвал: «Вымогательства не было. Лихоимство имело место, но за давностью лет наказанию не подлежит».
Сергей Витте крайне уничижительно отозвался об инспекциях Гарина: «Это тот Гарин, который теперь стреляет дробью мелкую интендантскую сошку, это обыкновенный прием столыпинского министерства, чтобы наивным показать - вот мы какие, но, конечно, эта охота на интендантскую сошку тем и кончится и не коснется никого не только из высокопоставленных, но хотя бы из среднепоставленных лиц для того, чтобы не делать недоброжелателей». Но вот парадокс: русская армия в смысле амуниции в войне 1914 года выглядела совсем неплохо.
С
Сомов С.С.
А сколько еще не знает, насколько всё было прогнившим
Проверку 1909 года инициировала японская война. Факты массового воровства в армии и возмущение общества заставили провести
крупные ревизии
ну дак этож за 300 лет до демократии.. )
У
Урал-с
аффтар давай еще портяночку, а то слишком кратко
Ч
Чумаcher2
Потому как нынешние "олигархи" боролись за свое место, рисковали, зубами выгрызали свое положение
Нельзя те думать - занесет на сухом асфальте....
...Если и выгрызали со страстью. то пуговку на ширинке властьпредержащего начальства....
Если и рисковали, то лишь ничего не значащим своим именем. под прикрытием пузатого дядьки - бывшего (перелицевавшегося в угоду ельцинскому ветру) партийца, осваивая непаханную целину ваучеризации....
Или луща семечки собирали дань с бессловесной тогда черножопой и розовожопой толпы на рынках под незримым прикрытием серых дерматиновых тужурок с погонами.....
С
-=Связной=-
В 19 веке при царе люди жили так:
Чо правда? В каждой деревне прям такие танцы были?
i
igormail
По-моему вторая фотография сделана еще при царизме. А на первой фото веселятся на балу тогдашние детки-мажоры получающие деньги от своих папашек-помещиков или новоявленных буржуев безжалостно эксплуатирующих русских людей.
С
Серый Австрийский Лис
Вот Россиия при царе
U
[ \/\/\/\ ]
[Сообщение удалено пользователем 02.01.2014 21:58]
Н
Начальник ЖКХ
В 19 веке при царе люди жили так:
Фотография из Фотогалереи на E1.ru
Кто на балах, кто в дерьме. Ничего не поменялось.
T
TURBOхОМЯК
На фото "Светлореченский" или "Академ"?
[Сообщение изменено пользователем 01.01.2014 14:28]
С
Сомов С.С.
назревает 2014й срач..
i
igormail
Россия при большевиках 30е годы!
Сегодня еще больше можно найти таких же худых детей. Четверть населения просто нищенствует.
Обсуждение этой темы закрыто модератором форума.