Если понимаешь-меняй
Л
Ли(и)сса
Кстати, девочки, моему ребенку сегодня 28 лет... В 2,55 он родился.
А
Ален@.
Поздравляю с рождением сына.
Л
Ли(и)сса
Спасибо, Аленушка!
Конечно, а как иначе? Зачем иначе?
Ну.. а нахрена работа от звонка до звонка? Не, я и так работала, но это самые скучные из моих работ, сфера обслуживания. Ни увлеченные работой творческие люди, ни хозяева своего дела так не работают. Лучше больше занятости, но больше свободы и интереса. Иначе жаль же треть суток убивать просто ради денег.
Л
Ли(и)сса
Ну.. а нахрена работа от звонка до звонка
Каждому свое. Моя работа мне раньше приносила ужасное удовольствие, но все равно Жизнь моя текла вне ее. А сейчас - это просто процесс зарабатывания денег, для многочисленных увлечение, не приносящих дохода. Уже не любимая, но и не обрыдлая.
Поздравляю!
Спасибо!
[Сообщение изменено пользователем 26.12.2013 10:45]
А
Ален@.
Я ушла с работы, которая позволяла работать с 9 до 6. Правда, особых денег не приносила. А у меня ребенок, которого, кроме меня, кормить некому. И ему лучше видеть меня пусть и меньше, но более счастливой, чем с 6 вечера дома, раскладывающей пасьянс из 15 тысяч, чтоб он сошелся, сложив коммуналку,
одежду, еду, платежи в сад/школу и хоть что-то на отпуск.
И, опять же, уверена, что в общении с детьми качество важнее количества.
Я когда захожу к своему немаленькому уже ребенку в спальню, смотрю, как он сопит, вспоминаю, какой был мелкий, тоже становится грустно, что время идет, он растет, все меняется. И тоже иногда хочется разбудить и начать тискать.... Припадок сентиментальности. Целую тихонько и ухожу. И тоже гоняю мысли в голове: не так воспитываю, так себе мать, можно было бы гораздо больше времени уделять ребенку.... Да мне кажется, всегда найдешь в чем себя упрекнуть, о чем пожалеть. Мы ж не роботы, люди. И живем со своими ошибками и тараканами. Но если ты засыпаешь с дикой головной болью, а просыпаешься от запаха цветов на подушке, купленных ребенком просто так, чтоб тебе стало легче и приятнее, если ты приходишь, а дочь криво-косо, но режет салат для тебя и накрывает на стол, старается, если кухня покрыта слоем муки и пахнет горелым на всю квартиру, но дочь гордо выносит кривой пирог с сияющим лицом - для тебя, мама - то наплевать на все, значит - ты хорошая мать и делаешь все правильно, что бы там ни говорили окружающие.
И, опять же, уверена, что в общении с детьми качество важнее количества.
Я когда захожу к своему немаленькому уже ребенку в спальню, смотрю, как он сопит, вспоминаю, какой был мелкий, тоже становится грустно, что время идет, он растет, все меняется. И тоже иногда хочется разбудить и начать тискать.... Припадок сентиментальности. Целую тихонько и ухожу. И тоже гоняю мысли в голове: не так воспитываю, так себе мать, можно было бы гораздо больше времени уделять ребенку.... Да мне кажется, всегда найдешь в чем себя упрекнуть, о чем пожалеть. Мы ж не роботы, люди. И живем со своими ошибками и тараканами. Но если ты засыпаешь с дикой головной болью, а просыпаешься от запаха цветов на подушке, купленных ребенком просто так, чтоб тебе стало легче и приятнее, если ты приходишь, а дочь криво-косо, но режет салат для тебя и накрывает на стол, старается, если кухня покрыта слоем муки и пахнет горелым на всю квартиру, но дочь гордо выносит кривой пирог с сияющим лицом - для тебя, мама - то наплевать на все, значит - ты хорошая мать и делаешь все правильно, что бы там ни говорили окружающие.
Л
Ли(и)сса
[Сообщение удалено пользователем 26.12.2013 11:38]
А
Ален@.
Хорошие у Алены получились дети
У меня один. А салаты - пироги это у других девочек с форума.
Правда, и мой готовил иногда. Или, хотя бы, на стол накрывал, пока я переодеваюсь и руки мою.
[Сообщение изменено пользователем 26.12.2013 12:36]
Л
Ли(и)сса
У моего фирменная пицца.
Л
Ли(и)сса
Чет под новый год светлая грусть одолела, вспомнилось, когда жили вместе будила сына так: подойду к нему и как собачки под руку нос начинаю засовывать и дальше подлазить.... он еще не окончательно проснулся, а уже волосы мне гладит... Сейчас сноха моя его оглаживает.... Хорошая девочка нам
досталась. Наконец-то она к нему прописалась, я звоню сватье: все! наконец мы у вас девочку совсем забрали! Наша теперь она!
Д
Дoчь самурая
«Послушай, сын. Я произношу эти слова в то время, когда ты спишь; твоя маленькая рука подложена под щечку, а вьющиеся белокурые волосы слиплись на влажном лбу. Я один прокрался в твою комнату. Несколько минут назад, когда я сидел в библиотеке и читал газету, на меня нахлынула тяжелая волна
раскаяния. Я пришел к твоей кроватке с сознанием своей вины.
Вот о чем я думал, сын: я сорвал на тебе свое плохое настроение. Я выбранил тебя, когда ты одевался, чтобы идти в школу, так как ты только прикоснулся к своему лицу мокрым полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я сердито закричал на тебя, когда ты бросил что-то из своей одежды на пол.
За завтраком я тоже к тебе придирался. Ты пролил чай. Ты жадно глотал пищу. Ты положил локти на стол. Ты слишком густо намазал хлеб маслом. А затем, когда ты отправился поиграть, а я торопился на поезд, ты обернулся, помахал мне рукой и крикнул: «До свидания, папа!», я же нахмурил брови и отвечал: «Распрями плечи!»
Затем, в конце дня, все началось снова. Идя по дороге домой, я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики. На твоих чулках были дыры. Я унизил тебя перед товарищами, заставив идти домой впереди меня. Чулки дорого стоят — и если бы ты должен был покупать их на собственные деньги, то был бы более аккуратным! Вообрази только, сын, что это говорил твой отец!
Помнишь, как ты вошел потом в библиотеку, где я читал,- робко, с болью во взгляде? Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздраженный тем, что мне помешали, ты в нерешительности остановился у двери. «Что тебе нужно?»- резко спросил я.
Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки сжали меня с любовью, которую бог вложил в твое сердце и которую даже мое пренебрежительное отношение не смогло иссушить. А затем ты ушел, семеня ножками, вверх по лестнице.
Так вот, сын, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук и мною овладел ужасный, тошнотворный страх. Что со мною сделала привычка? Привычка придираться, распекать — такова была моя награда тебе за то, что ты маленький мальчик. Нельзя ведь сказать, что я не любил тебя, все дело в том, что я ожидал слишком многого от юности и мерил тебя меркой своих собственных лет.
А в твоем характере так много здорового, прекрасного и искреннего. Твое маленькое сердце столь же велико, как рассвет над далекими холмами. Это проявилось в твоем стихийном порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы поцеловать меня перед отходом ко сну. Ничто другое не имеет сегодня значения, сын. Я пришел к твоей кроватке в темноте и, пристыженный, преклонил перед тобой колени!
Это слабое искупление. Я знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы я тебе сказал все это, когда ты проснешься. Но завтра я буду настоящим отцом! Я буду дружить с тобой, страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу свой язык, когда с него будет готово сорваться раздраженное слово. Я постоянно буду повторять как заклинание: «Он ведь только мальчик, маленький мальчик!»
Боюсь, что я мысленно видел в тебе взрослого мужчину. Однако сейчас, когда я вижу тебя, сын, устало съежившегося в твоей кроватке, я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера ты был на руках у матери, и головка твоя лежала на ее плече. Я требовал слишком многого, слишком многого…»
У. Ливингстон Ларнед(c)
Вот о чем я думал, сын: я сорвал на тебе свое плохое настроение. Я выбранил тебя, когда ты одевался, чтобы идти в школу, так как ты только прикоснулся к своему лицу мокрым полотенцем. Я отчитал тебя за то, что ты не почистил ботинки. Я сердито закричал на тебя, когда ты бросил что-то из своей одежды на пол.
За завтраком я тоже к тебе придирался. Ты пролил чай. Ты жадно глотал пищу. Ты положил локти на стол. Ты слишком густо намазал хлеб маслом. А затем, когда ты отправился поиграть, а я торопился на поезд, ты обернулся, помахал мне рукой и крикнул: «До свидания, папа!», я же нахмурил брови и отвечал: «Распрями плечи!»
Затем, в конце дня, все началось снова. Идя по дороге домой, я заметил тебя, когда ты на коленях играл в шарики. На твоих чулках были дыры. Я унизил тебя перед товарищами, заставив идти домой впереди меня. Чулки дорого стоят — и если бы ты должен был покупать их на собственные деньги, то был бы более аккуратным! Вообрази только, сын, что это говорил твой отец!
Помнишь, как ты вошел потом в библиотеку, где я читал,- робко, с болью во взгляде? Когда я мельком взглянул на тебя поверх газеты, раздраженный тем, что мне помешали, ты в нерешительности остановился у двери. «Что тебе нужно?»- резко спросил я.
Ты ничего не ответил, но порывисто бросился ко мне, обнял за шею и поцеловал. Твои ручки сжали меня с любовью, которую бог вложил в твое сердце и которую даже мое пренебрежительное отношение не смогло иссушить. А затем ты ушел, семеня ножками, вверх по лестнице.
Так вот, сын, вскоре после этого газета выскользнула из моих рук и мною овладел ужасный, тошнотворный страх. Что со мною сделала привычка? Привычка придираться, распекать — такова была моя награда тебе за то, что ты маленький мальчик. Нельзя ведь сказать, что я не любил тебя, все дело в том, что я ожидал слишком многого от юности и мерил тебя меркой своих собственных лет.
А в твоем характере так много здорового, прекрасного и искреннего. Твое маленькое сердце столь же велико, как рассвет над далекими холмами. Это проявилось в твоем стихийном порыве, когда ты бросился ко мне, чтобы поцеловать меня перед отходом ко сну. Ничто другое не имеет сегодня значения, сын. Я пришел к твоей кроватке в темноте и, пристыженный, преклонил перед тобой колени!
Это слабое искупление. Я знаю, ты не понял бы этих вещей, если бы я тебе сказал все это, когда ты проснешься. Но завтра я буду настоящим отцом! Я буду дружить с тобой, страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу свой язык, когда с него будет готово сорваться раздраженное слово. Я постоянно буду повторять как заклинание: «Он ведь только мальчик, маленький мальчик!»
Боюсь, что я мысленно видел в тебе взрослого мужчину. Однако сейчас, когда я вижу тебя, сын, устало съежившегося в твоей кроватке, я понимаю, что ты еще ребенок. Еще вчера ты был на руках у матери, и головка твоя лежала на ее плече. Я требовал слишком многого, слишком многого…»
У. Ливингстон Ларнед(c)
Авторизуйтесь, чтобы принять участие в дискуссии.