И снова о вреде алкоголя...

к Magnid
Всем понятно вы из Единой России, причём активист которых поискать надо. Действительно ли план Путина настолько хорош? По поводу плана вы можете привести доводы что он вот этим хорош, вот это вот в нём здорово и т.д. ?

А может он сдает пустую тару, и вырученные средства отправляет голодающим Африки?

Отчего же...
Только никак не могу установить причинно-следственную связь между употреблением










Можно подумать, если я выпью бутылку кефира, то от этого в Африке несколько детей насытятся.

на всех алкоголь действует, женщины хотят под всех ...
и мужчины однозначно,
плохо
:-d

При стольких голодающих в Африке это Ваше меню - неописуемый РАЗВРАТ !

компания-закусь... Я этим только хотел сказать, что это - на третьем месте, главное что и сколько...
но вы как всегда решили меня лягнуть левой задней...

Фотография из Фотогалереи на E1.ru

Magnid вреден или полезен?

.... могу сравнить
как детя вреден или полезен ?

это Вы, милый Комкон, за меня решили...
я ведь всех беспрестанно задираю, ага?

ЗЫ прям, как БИ... ей тоже что-то такое показалось (или выдается желаемое за действительное?)

Детишек в Африке жаль, спору нет, но я не вижу связи с моей бутылкой вина. Детишки в Италии тоже голодать не должны.

Пусть африканские папы выпускают хорошие вина, а не убивают друг друга, тогда и у них детишки голодать не будут.

в Италии ...
Италия, страна богатых

Им марсиане подарили деньги?

... Италии
подарили нищету
подарили классику
подарили чувства

Вином Россию не сгубить. Это уже историей доказано. Надо бороться с другими факторами. К примеру: производство паленой водки попадает под статью криминал и казнокрадство. Сильная власть должна прежде всего бороться с криминалом. А народ за ее здравие пить хорошую государственную водку.
" А Русь все так же будет пить...
Плясать и плакать под забором" (с)

И вообще, говорил Перхушков, давясь тоскою, как страшно и трудно жить на свете, друзья! Какие драмы, коллизии, ураганы, бури, смерчи, циклоны, антициклоны, тайфуны, цунами, мистрали, баргузины, хамсины и бореи, не говоря уж о лон-жень-фынах, случаются на каждом шагу в духовной нашей жизни! О!

Вот буквально только что этим летом, да что там, в августе, вот в этом самом августе Перхушков пережил драму, описать которую не возьмется ничье перо – еще не ослеп такой Гомер, чтобы поднять эту тему. Ад, – горько рассказывал Перхушков, – это просто вечеринка с девушками, это, не сказать худого слова, ЦПКиО им. Горького на фоне того, что с ним было! Да этот всемирный дурачок Данте, якобы шаставший со своим дружком Вергилькой по адским кругам, случись ему пережить такое, просто удавился бы на месте, не стал бы зря мучиться! С первого по четырнадцатое августа – траурные дни, недели плача – Перхушков пережил разлуку с родиной. Да. В Италию. Да. Туда – самолетом, а назад – чтобы умножить муки – поездом. И вот – ранняя седина (Перхушков отодвинул Светлану и показал седину) и горькие, испещрившие буквально все лицо, уши и даже затылок морщины.

Как описать – ведь Перхушков не Гомер, не Лопе де Вега и даже не поэты Плеяды – это одиночество, эту разбитость, эту глубокую, безысходную депрессию? А этот гнет, как бы разлитый в воздухе? В Италии всегда серое, серое небо, – описывал Перхушков, – низкие свинцовые тучи сгустились над плоскими крышами и так тяжело давят, давят. Вой ветра едва оживляет пустые и жалкие улочки. Пройдет, сгорбившись, старуха, проползет нищий, помахивая окровавленной культей, обернутой в грязную тряпицу, и вновь – тишина. Редкие снежинки, медленно кружась, падают в ужасающей духоте.

Густой промышленный дым черными клубами застилает кривые переулки городов, так что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не видно, да и смотреть там не на что. Итальянцы – угрюмый, мрачный народ, сгорбленный от многовекового непосильного труда, с впалой чахоточной грудью и постоянным кровохарканьем, так что все улицы покрыты кровавыми туберкулезными плевками. Редко-редко слабая улыбка освещает бледное, испитое лицо итальянца, обнажая бескровные десны, лишенные зубов, – и то, лишь если встретит нашего, советского, – тогда тянет итальянец свои худые руки в обрывках лохмотьев и тихо хрипит: «товарищ! Кремль!» – и вновь бессильно роняет ослабевшие конечности.

Посреди Италии возвышается угрюмая черная крепость – Ватикан. Страшные зловонные рвы окружают крепость с четырех сторон, и лишь скрипучий подъемный мост раз в год опускается на ржавых цепях, чтобы впустить грузовики с золотом. Воронье кружит над Ватиканом, зловеще каркая, а выше носятся вертолеты, а еще выше – Першинги. Изредка из-за стен крепости раздается хриплый смех – это смеется папа римский, мрачный старик, которого никто никогда не видел. Уж он-то сыт и богат, у него свои стада и поля, так что ест он каждый день и колбасу, и сало, и пельмени, а по праздникам – пиццу.

В подвале Ватикана – гарем, там томятся сотни прекрасных девушек, среди которых есть и наши, советские, променявшие родные просторы на чечевичную похлебку. Да просчитались – чечевицу им дают раз в год, на Восьмое марта, а так – одну баланду. Да и парашу не каждое утро выносят.

Стража Ватикана ужасающа – кто ни приблизится, стреляют без предупреждения. Шаг влево, шаг вправо тоже считается попыткой покушения на папу римского. Вот почему никто с ним ничего поделать не может. Хорошо тренированные овчарки и колючая проволока под током довершают гнетущее впечатление.

Крысы в Италии шныряют так густо, что автомобили практически не могут проехать. Да и у кого есть деньги на автомобили? – горько вскричал Перхушков. – Разве у толстосумов и богатеев! Эти-то катаются как пармезан в масле, день и ночь попивая вино в пышных дворцах и соборах и громко смеясь над простыми итальянцами, а те лишь бессильно сжимают исхудавшие кулаки. Полки магазинов пусты, и часто, а вернее постоянно, можно видеть, как маленькие дети, – все, кстати, как один на костылях, – дерутся у помойных бачков из-за куска хлеба.

– Кто же выбрасывает хлеб, если в магазинах ничего нет? – встрепенулась в ужасе Антонина Сергеевна.
– Мафия, – строго сказал Перхушков. – Хлеб выбрасывает мафия.
– Бож-же…
– Да. И вот я вам это смело говорю, потому что нам с вами бояться нечего, но за разоблачение этой ее тайны мафия убила всех комиссаров полиции, всех прокуроров республики, всех карабинеров и теперь держит в непрекращающемся страхе членов их семей – вплоть до двою родных бабушек. А сама живет в пышных дворцах и соборах и громко смеется.

Перхушков был настолько расстроен видом пышных дворцов и соборов, с отвращением возведенных простыми средневековыми угнетенными, что не мог даже смотреть на эти омерзительные постройки, еле видные сквозь дым, и закрывал глаза руками, вся наша делегация тоже ходила, крепко зажмурившись. Совсем другое, светлое чувство охватывало его при взгляде на покосившиеся лачуги простого итальянского люда, и уж по-особому тепло, с умилением провожал он глазами простых безработных и простых угнетенных, ползущих мимо на костылях, а одного он даже догнал и дал ему рубль с профилем Ломоносова. Если же встречал кого побогаче – в гневе стискивал кулаки и скрежетал зубами, а меж бровей у него немедленно залегала суровая складка, окончательно разгладившаяся лишь на обратном пути, в Чопе, при смене колес.

С самого начала Перхушкова мучила тоска по родине. Еще при оформлении документов он начал тосковать и не находить себе места. Более того! Едва слово «Италия» было произнесено в первый раз, как Перхушкова пронзила такая нестерпимая тоска, что он как птеродактиль вылетел во двор и мертвой хваткой обхватил березку, посаженную на недавнем субботнике, так что пришлось его отдирать вместе с листочками и корой, – перед разлукой Перхушков хотел хотя бы насосаться березового сока. И, сидя в самолете, он тосковал: жадно прильнул к иллюминатору и следил распухшими глазами, как убегает назад родная земля. Когда же самолет пересек границу, Перхушкова обожгло как раскаленным прутом, ударило, подбросило, он сорвался с кресла, расшвыривая сахар и соль в пакетиках, пластмассовый стаканчик с минеральной водой, котлетку в томате – таком родном! – и кинулся, рыдая, к запасному выходу, откручивать засовы, так что его с трудом удержали две стюардессы, бортмеханик и второй пилот, тоже распухшие от слез и тоски по гречневым просторам.

Такие же приступы ностальгии, все учащаясь, настигали его и в Италии, так что ночами он метался и кусал стиснутые, побелевшие кулаки, а днем сидел в своем номере на койке с потухшим взглядом, опустив голову и свесив плетьми руки, беспрестанно бормоча: «Родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина, родина». Товарищи звали его в покосившиеся театры, пить неприятное вино, кататься в дырявой гондоле – куда там. Так что понятно, что, встретив соотечественника – нашего, тверского, – Перхушков бросился к нему и так крепко стиснул, что задушил в объятиях, в связи с чем были даже небольшие неприятности с трупом, пришлось писать объяснительную записку в учреждение, командировавшее покойника в капстрану, и немножко хлопотать о пенсии вдове и сиротам, но это неважно, важно нестерпимое патриотическое чувство, охватившее Перхушкова при возвращении: чувство гордости за родину, за ее небеса и другие аналогичные просторы, за ее величественные свершения, широкий шаг, уверенную поступь и высокиенадои.

– Родина, – закричал взволнованный Перхушков, – да что же может быть дороже родины в свете последних постановлений? Ничего! И ведь сколь мудры эти золотые Последние Постановления с их пронзительным светом, как вовремя и в то же время неожиданно они случаются, каким глубоким ожогом прожигают нам душу, аки меч блистающий, обоюдоострый, взаимоволнистый, несказанным сиянием исполненный, несокрушимый, неразъемный, непобедимый паки и паки! И то – как жили бы мы без Постановлений, мы, жалкие, белые, нагие, слепые и дрожащие, подобные хладным червям и безногим водяным личинкам?

О, уподобить ли нас тлям прозрачным, в дремучем невежестве и животном безверии зеленый лист грызущим; о, уподобить ли нас инсектам простейшим, в капле колодезной воды без понятия толкущимся? О, сравнить ли нас с амебами неразличимыми, жаждущими и страшащимися разделения в самих себе, – и попусту, греховно жаждущими, ибо ничто, разделившееся в себе, не устоит; о, как темно, пусто и страшно нам без Постановлений, как робко ползаем мы, пугаясь шорохов и скрипов, меж каменистых пустынных отрогов, как жалобно скулим, протягивая руки, щупальца, членики, жвальца, хватальца и осязательные волоски во тьму кромешную, откуда лишь хлад и рык зловонный: просвети! о, просвети!..

И как тускло, словно подернутые туманом и ржавчиной, светят нам остывшие, отгоревшие, прежние Последние Постановления, утратившие свою актуальность и злободневность, как дева – цвет юности, как розан – весеннюю пыльцу…
http://fictionbook.ru/author/tolstaya_tatyana/ne_k...

[Сообщение изменено пользователем 15.09.2007 11:03]

И поделом.

Татьяна Толстая, совершенно очевидно, очень много читала Аверченко и Тэффи. Очень много, практически до наизусть.

Пить нужно. Но в меру. Как и говорить о вреде стаканов- глупо, так и вреде спиртного. Почему все время в истории человека было веселящее зелье? А потому, что надо. (делаю умное лицо, будто знаю хитрый секрет.) :-)

Да. Возможно.
Но, согласитесь, лучше уж читать их, нежели Постановления (партийных-ли съездов, национальных-ли соборов). ...тем более - людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают свои собственные штаны!

Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев!

Я вам скажу, ... что ничто не изменится к лучшему в нашем доме, да и во всяком другом доме, до тех пор, пока не усмирят этих певцов! Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему.

Не гуляй-ворье не спит.
Не греши-получишь СПИД.
Не грызи-сотрешь эмаль.
Не беги-коленку жаль.
Не сиди, а то тобой завладеет геморрой.
Не лежи-протрешь бедро.
Не рожай-порвешь нутро.
Не целуй-зараза в рот изо рта переползет.
Не гоняй-аварий тьма.
Не люби-сойдешь с ума.
Не танцуй-мозоль натрешь.
Не плыви-ко дну пойдешь.
Не дыши-задушит смог.
Не женись-подарят рог.
Не работай-плата пшик.
Не рядись-недешев шик.
И не ешь-кишка тонка.
И не пей-дадут пинка.
Не читай-ослабишь глаз.
Не помри-забудут враз.
Не прельщайся бытием:
Не родись-и нет проблем!!!

Алкаголь убивает нервные клетки...это верно. Теперь представьте картину: народ бросил пить и сильно поумнел. Умными управлять трудно. и практически невозможно. И что за страна такая получится? Интелектуальная анархия? Осознанное. самоуправляемое общество без явных лидеров? Жуть...мрак...блеск! У Элочки Щукиной бы не худо спросить...

ну спасибо... прям очень благодарен... сравнили меня с... теперь решили правой задней лягнуть повторно...

мне ничего не кажется, реал в факт превращать нет необходимости, я просто отдыхаю... между стаканами...

Дункан, какая компания? Вы же па жизни в адну каску бухаете.

Вы как ослик с морковкой. Хотите пару адресов, где ваша стратегия мозгое...(вупс, сорри)...промывания наконец таки возымеет действие?
Есть ещё варианты с легкими наркотиками. Не желаете?

Высокая оценка!

Далее уже не к автору темы. Дискуссия, а равно и изучение культуры еды и пития вполне рациональны. Осмысленный поиск ощущений сам по себе сдерживает от жвачного поглощения, и, что немаловажно, отвлекает от бредовых идей. Что может быть лучше неторопливой беседы во время скромной, но достойной трапезы с каплей напитка, сделанного чьими-то заботливыми руками?