Иллюзия жизни (многабукаф)

Для затравки - нашёл любопытное интервью в "Эксперте" с Минаевым, автором кой-где нашумевшего Духless'а. Сам я его не читал (впрочем, после интервью решил разыскать файлом и прочесть на раз), а интервью показалось заслуживающим внимания и даже форума.

Итак:

========

Трагико медиа
Александр Гаррос

Разобравшись с клубным бизнес-гламуром, Сергей Минаев, автор «Духless», взялся за политтехнологов и масс-медиа. И обнаружил на месте СМИ оруэлловское Министерство Правды

— …И я, короче, спрашиваю официанта: «У вас зарядка для телефона “Нокиа” есть?» — создатель стопудового мегабестселлера и так далее и бла-бла-бла «Духless» подтверждающе покачивает на ладони элегантную сотовую коробочку. — А он отвечает (голос становится медоточиво-манерен): «Нет, вы знаете, у нас еще нету зарядок для телефонов серии “Нокиа сирокко эдишн”»… Да нет, говорю, у меня не сирокко эдишн, у меня обычная «Нокиа». А он мне (голос становится хамски-пренебрежителен): «Ну тада я пойду пасмарю!»

Писатель Сергей Минаев сидит на уютном диванчике на втором этаже кафе «Павильон», в иллюминаторе за его спиной снег забеливает, забалтывает до блеклой однородности промороженные Патриаршие. На столе перед Минаевым миниатюрный ноутбук какого-то модного цвета навроде бордо, и периодически он отвлекается пощелкать клавишами по сетевым ресурсам, коммуницируя с вещной реальностью по поводу отловленного: «Слушайте, а кто-нибудь читал этот вот “Лохness”? Лены Токаревой, а?» Никто не читал. В принципе, думаю я, должно быть приятно, когда конкуренты и эпигоны имитируют заголовок твоего романа: держат, значит, за бренд, коммерчески уважают.

Минаев рассказывает еще одну телефонную историю — про какую-то девицу, поразившую его воображение наличием двух одинаковых телефонов тоже какой-то невероятно продвинутой модели, тра-ла-ла, ну не в состоянии я их запомнить, эти марки и модели: один был просто металлический, другой серебряный. На вопрос, не маловато ли ей телефонов, девица с гордостью проинформировала, что в сумочке у нее еще третий такой же, только золотой. Минаев напористо смеется. Мобильники явно занимают какое-то важное место в его скептической системе координат.

Минаеву в январе исполнилось тридцать два, мы почти ровесники: он старше на полгода. Про литературу историк по образованию и успешный деятель винного бизнеса по жизни до поры не помышлял, «Духлесса» своего, утверждает, сочинил полуслучайно: по совету друзей свел воедино свои газетно-журнальные колонки, вообще какие-то «записки на манжетах»… Получившийся памфлет, патологоанатомическую опись гламурной тусовки на русско-московский лад, напечатал в силу знакомства с издателем, минуя всю редакторскую пирамиду, к которой относится презрительно: «Когда я слышу интервью с главными редакторами издательств — ой, они там так говорят, так про свою миссию рассказывают… Какая миссия, я вас умоляю! Редактора тупо читают первые пять страниц, а потом им домой надо, к жене-мужу, и в “Рамстор” заехать, и в “Икее” распродажа, и до фонаря им все эти миссии».

Результату впору позавидовать: самый коммерчески успешный дебют в новейшей русской беллетристике. Минаев теперь медийная звезда, у него Times интервью берет, издатели рапортуют о проданном полумиллионном тираже, а слухи доносят баснословные суммы якобы выплачиваемых Минаеву гонораров: дескать, он заключил с АСТ контракт на несколько романов ценой в миллион у. е. Про миллион не знаю, даже спрашивать глупо: кто ж суммы называет? Но второй роман и вправду выходит днями, стартует на Святого Валентина, 14?го. Издатели переслали мне текст по почте — без последних глав: это что, скандал с пелевинским «Empire V» всех испортил?

Называется роман опять же латиницей — «Media Sapiens» и посвящен, ясное дело, тем, кого герой и автор именуют «медийщиками»: политический пиар, ТВ — те, кто вешает нам лапшу на уши в промышленных масштабах. Героя зовут Антон Дроздиков; его, беспринципного пиарщика, вышибают из ФЭПа за то, что Антоновы копирайтерские заготовки для политиков и телеперсон содержали, как выяснилось, пассажи, прямо позаимствованные у доктора Геббельса («А ничего не изменилось с его времен. Он же был гениальным пропагандистом. Он человек труда. Превосходный профессионал. Если бы у него был телевизор, а на планете существовало спутниковое ТВ — ох, неизвестно, что бы получилось!» — довольно комментирует Минаев). И вот пару лет спустя (время действия — онлайн: февраль 2007?го) Дроздикова за большие деньги нанимает некий лощеный господин Вербицкий, представляющий вроде бы лондонских оппозиционных олигархов. Теперь работа Дроздикова — вести информационную войну со своими бывшими хозяевами: противопоставлять пиару Кремля эффективный контрпиар. И все средства в этой грязной войне хороши, точнее, тем и лучше, чем грязней. Например, сымитировать теракт в метро. Или — вылепить из торговавшего автоматами прапора, который, убегая от милиции, обморозил ноги, жертву армейского беспредела (ну да, явный намек на историю несчастного Сычева — и это, поверьте, не единственный тут грубый моветон). Или — напоить знакомого завотделом «Коммерсанта», чтобы спровоцировать банковский скандал. Ну мало ли ходов «ниже пояса».

Маски срываются, масконосители (выведенные иногда и под своими, всей стране известными именами) поливаются ушатами хорошо сбалансированных помоев, герой демонстрирует высокую технику цинизма и впадает в пелевинские, а-ля «Дженерейшн Пэ», галлюцинозы — принципы людоедского всевластия медиа ему периодически разъясняет какой-нибудь Леонид Парфенов, выходящий для диалога прямиком из телеящика; и ничем хорошим все это крошево не кончится, явно ведь тут какая-то подстава и вовсе не верхушку пищевой медиапирамиды представляет самонадеянный Дроздиков… впрочем, оставили же меня издатели без последних глав. Раньше 14?го, значит, не узнаю, чем именно и как накроется все в финале. Но догадаться несложно.

— Сергей, — говорю, — а почему после антигламурного «Духлесса» появляется именно антимедийный «Сапиенс»?

— Во-первых, — Минаев отвлекается от своего ноутбука, — медиа меня всегда интересовали. Во-вторых, все ждали продолжения этой глянцевой картинки, «Духлесс-два-четыре-пять», «Духлесс против Бешеного»… такого чёса по губерниям. Естественно, я в это играть не стал и написал про то, про что хотел написать — про средства массовой информации. Я же сам частично медийщик. Публицистикой занимаюсь. Много контактов в этой — медийной — среде имею. И меня всегда поражали простота, размах и циничность медийной манипуляции. То, как и что именно масштабируется, чтобы появилась большая-большая картинка. Так что тут поработали личные знакомства и большое количество профессиональной литературы. У меня дома две коробки из-под телевизоров забиты литературой, которую я в процессе написания «Медиа сапиенса» прочел. Никакой художественной, только узкопрофессиональная.

— А столь глубокое отвращение ко всему этому медийному миру — оно откуда? (Тут без натяжек: поливший напалмом гламурные пастибща московских духлессов Минаев сектор огня сменил, но плотность едва ли не прибавил: «Медиа сапиенс» — литературно, прямо скажем, незамысловатый, местами откровенно топорный, местами совершенно не дружащий с любой логикой, но очень лобовой и энергичный до неприличия наезд на весь мир СМИ: от несчастного «Коммерса», которому впору бы обидеться — так уж незамысловато развел их козырного аналитика минаевский Антоша, до всех телевизионных «кнопок», от нахрапистых мальчиков-«технологов» из питомников Павловского и Гельмана до отъявленной «демшизы».)

— А это, — отвечает Минаев, — ощущение человека, который стоит на Курском вокзале перед картонкой лохотронщика. Но если у человека на Курском вокзале есть возможность уйти, то от средств массовой информации возможности уйти нет. Можно не смотреть и не слушать ничего, но медиа все равно проникают в тебя. Через друзей, через слухи… ты живешь в Большом Белом Шуме.

Метафора про лохотронщика-наперсточника — это прямая цитата из себя, из текста. В «Сапиенсе» у Минаева длинный такой «прогон» на эту тему. А двумя абзацами выше — вообще медийное антикредо: это главный герой разъясняет своим новым сотрудникам правила игры: «…В информационном бизнесе надо усвоить основное правило: любая аудитория — это лохи и дебилы, которые воспринимают мир через экран телевизора и реагируют на него по команде диктора или ведущего. С аудиторией можно делать все что угодно… В принципе аудитория не достойна никакого уважения, и любой профессиональный политтехнолог докажет вам это за пять секунд. Но тем не менее мы относимся к ней с уважением, называя аудиторией, а раз в четыре года даже электоратом. Не потому что она действительно того достойна, просто мы-то с вами интеллигентные, воспитанные люди. В отличие от всякого быдла. Именно поэтому мы находимся с ними не по разные стороны баррикад (которых, как известно, нет), а по разные стороны экрана, что гораздо важнее».

Вообще-то, наверное, я должен испытывать изрядное раздражение. Ну вот сидит передо мной посреди этого понтующегося «Павильона» (где за соседним столиком имеется Юрий Грымов, а за другим — еще кто-то с растиражированной физиономией) крепенький, ухоженный, имеющий все поводы для довольства собой и — на самом деле — миром (потому что фиг ли нет, коль скоро декларации недовольства миром заставляют этот мир платить тебе столько бабла?) писатель Минаев, при ноутбуке своем и нокии, которая не сирокко, и объясняет мне, фактически, что я по-любому чмо, безвольная матричная монада — как в роли медийного, извините, работника, так и в амплуа медийного потребителя: выбор, дескать, только в том, активно ты прислуживаешь дьявольской Матрице, имея за коллаборационизм свои жалкие «бенефиты» и «профиты», или покорно расслабляешься и получаешь удовольствие, когда «Matrix has You».

Но, видимо, медийная жизнь закалила меня с тех пор, когда преподавательница журналистики на профильном факе МГУ поставила мне трояк за перечисление функций масс-медиа, приговорив: «Функция у масс-медиа, юноша, одна: манипулировать мнением населения в угоду власть имущим». Никакого реального раздражения я не испытываю. А спокойно интересуюсь, вспомнив преподавательницу:

— Сергей, вы полагаете, что в мире СМИ грубая манипуляция настолько тотальна?

— Я полагаю, что большинство событий вообще не имеют места в реальном мире. А происходят только в информационном поле. Мы там сами не были и ничего не знаем — нам можно показать любой пейзаж.

— Это и делается, по-вашему?

— Абсолютно. Конечно. Зачем имитировать процесс, когда можно выстроить декорации?

— Неужто в медийной сфере не случаются просто честные люди?

— Те, кто на виду, — нет. Нет. Чтобы… э-э… получить черный пояс по СМИ, надо быть человеком предельно жестоким и циничным.

— Ну неужто никого нет, кому вы более или менее доверяете? Про кого думаете: ну этот вот вряд ли будет продаваться…

— Нет. Нет таких персонажей. Мы все работаем за деньги. Поэтому можно продавать себя — свое тело… но гораздо дороже — собственные взгляды, если ты уже достиг статуса opinion maker`а. Вообще нельзя доверять людям, которые получают зарплату. Они же действуют всегда в интересах чего-то и кого-то. Их нельзя за это корить — это их бизнес. Но доверять тем более нельзя.

— Я вообще разных работников медиа встречал, в том числе и вполне приличных, — не выдерживаю все-таки. В конце концов, есть же в нашем цеху люди, которых я уважаю; я же точно знаю, что не все сводится к тому, под кого в данный момент выгоднее пиаровски лечь, что можно пока, при желании, действительно писать то, что думаешь (а не только думать то, что пишешь), мне, в конце концов, и самому никто пять тонн гринов за «правильную» публикацию не скидывал, я, в конце концов, за все тринадцать лет журналистской работы одну «джинсу» написал — в первый год, про то, что Otard XO действительно вкусный коньяк: и что теперь — записываться в лохотронщики? Ага, уже.

— Ну, — откликается Минаев, — есть люди, которые рисуют картинку. Есть — которые ее транслируют. Но они не главные. Главные — которые ее сочиняют. А это другой уровень. Мы с вами — такие… маленькие приемники. Через нас это приходит к потребителю. А сценаристы — люди совершенно другого порядка. А без сценаристов не бывает.

Вот у тебя стоит задача противодействовать какому-то медийному событию. Для того чтобы люди перестали обсуждать некую тему, надо подбросить другую: более ужасную, отвратительную, шокирующую. И чтобы придумать ее, чтобы сгенерить этот проект, надо обладать талантом Мефистофеля. И его же ценностями.

— Кажется, все-таки демонизируете вы их, — говорю мстительно.

— Они склонны демонизировать сами себя. Вот если вы общаетесь с политтехнологами — они же слишком заигрались в масонство. Может, конечно, они масоны и есть на самом деле… Вы понимаете, о ком я говорю, кто они — все эти вот… надстройки: ореол таинственности, естественно, и демонизация… Ну приятно же себя чувствовать властителем дум. А властитель дум — он, как известно, всегда в черном и с алым подбоем. Конечно, это штука все виртуальная: на экранах и страницах газет они одни люди, в жизни — совсем другие и зачастую очень мелкие. Но они наделены полномочиями и правом нажимать кнопки, определяя, что мы видим и как понимаем… Я очень люблю Пелевина. Но у Пелевина в «Дженерейшн Пэ» все очень сложно: оцифрованные клоны, декорации… А в «Медиа сапиенс» все проще и куда циничней. Не надо тратить бабки на эти красоты, гораздо проще завалить сто пятьдесят человек в реале и показать. Бабы еще нарожают. И есть еще вторая составляющая в «Медиа сапиенс» — это аудитория. Которая, по большому счету, заслуживает всего, что с ней делают. Потому что она глупа и склонна все принимать на веру. Так что не зря у меня эпиграф из Гитлера: «Чем чудовищнее солжешь, тем скорее тебе поверят…» и так далее.

— Мрачная у вас получается, Сергей, картинка «аудитории».

— Да не мрачная. Это картинка реальности. Двадцать первый век. Человек максимально туп. Оболванен до конца. Ему так проще намного. Думать вообще очень трудное занятие. Не надо думать. Всем управляют СМИ. Регулируют потоки. Простой пример: вчера вот были у меня дебаты в «Билингве» с Константином Крыловым по поводу национальной идеи. Ну и пошла шарманка заводная: нацидея… русских унизили… русские должны поднять голову… А можно аргументацию, говорю? Я тоже хочу, чтобы русские подняли голову. Ну вот что вы для этого каждый день делаете — вы, называющие себя национал-патриотами? «Вы антинародный космополит…» — шарманка в ответ продолжается. И все. То есть со времен Тиберия Гракха ничего не изменилось: достаются из карманов пригоршни камней и бросаются в толпу. Этими словами «духовность», «национальная идея», «самосознание» можно мостовые мостить, потому что люди, которые ими оперируют, совершенно безответственны, а люди, которые их слушают, их не понимают. Ну вот прикольно же — «Россия для русских». Правда, «Германия для немцев» уже была — но только никто этого не помнит. И того, что из этого получилось.

…Тут, сдается, с Минаевым не особо поспоришь. Муляжность — главное свойство нового русского существования, в культуре ли, в политике: обмен пустотелыми имитациями, лихорадочное мельтешение кажимостей. Когда можно пафосно искать нацидею, на деле занимаясь по преимуществу распилом нефтянки, можно бескомпромиссно отстаивать народные интересы, зарабатывая политической проституцией, или защищать нравственность во время, свободное от передела собственности, — и как бы все нормально, никто не удивляется, даже если узнаёт.

— А как вы, — спрашиваю, — Сергей, относитесь вообще ко всем этим нашим нынешним поискам национальной идеи — в культуре и не только?

— Ну он, поиск, по-моему, у нас со времен княгини Ольги не заканчивался. Равно как и поиск «собственного пути». Но все-таки человеческому социуму проще существовать в синергии. Мы вот с вами сидим и занимаемся каким-то делом. А если мы начнем искать к этому делу «собственные пути», мы его никогда не сделаем… Вообще же я склонен думать, что рядовой обыватель в Небраске и в Тамбове приблизительно одинаков. У него такая же классовая ненависть. Такая же нетерпимость. Он в большинстве случаев ксенофоб — причем не на уровне национальных противоречий, а по принципу «у кого из соседей забор выше». Это везде одинаково. Что в Москве, что в Лионе. Люди — они завистливые, и недобрые, и зачастую иррациональные… нормальная человеческая составляющая. Ничего с этим не поделать.

— Мизантропический взгляд на человека, а?

— Он обусловлен моими жизненными ситуациями. У меня в студенческие годы тоже был выбор — поесть или купить пачку сигарет, потому что они забивают аппетит… Я, в общем, оказывался в ситуации того парня из «Духлесса», который выбирал — купить «Балтику» номер семь или номер девять… Впрочем, пива я не пью, так что это плохой пример… Но я к тому, что вот мне говорят: «Духлесс» написан о богатых, «Духлесс» написан о гламуре… Все это бред, он написан об эмоциях универсальных. Люди везде одинаковы, кризисы — они что на Рублевке, что в Текстильщиках одни. Только там делят роллс-ройсы и восемь ярдов состояния, а тут стиральную машинку и плиту. А суть одинакова. Как в литературе: схема конфликта выстроена давно, есть составляющие — любовь, ненависть, зависть, дружба. Меняются только декорации. Ситуация Печорина или Онегина типична что для СССР семидесятых годов, что для нынешней России. Литература вообще как история, которая, как известно, учит только тому, что никого ничему не учит. Те задачи, которые пытались решать Грибоедов или Достоевский, — они не решены: общество меняется, а проблемы остаются те же, и каждый поколенческий роман пишется об одном и том же. Это не какой-то русский эксклюзив, вовсе нет. В «Путешествии на край ночи» Селин буквально препарировал французское общество — но шестьдесят лет спустя Фредерик Бегбедер делает то же самое.

— Ну а может, литература и не должна окончательно решать никаких задач, а только предлагать новому поколению читателей новый инструментарий для их решения — тоже неминуемо локального, не насовсем?

— Ну да, литература и впрямь дает некий «гайд лайн»: вот так себя стоит вести, а так нет… Но ведь и в Библии все guide lines уже даны. И в Талмуде. И в Коране.

— Но новая литература предлагает для них, неизменных, новые кодировки — нет?

— Ага, как у Пелевина: ты можешь русскую идею на одном листе изложить так, чтоб пацанам растереть можно было? Вот литература тем и занимается, что «растирает пацанам».

— А у вас, — спрашиваю вдруг, — политические взгляды есть?

— У меня? Ну… Сейчас все так смешалось и перепачкалось… Когда ты видишь, как человек, два года назад стоявший на одной «политиссьской платформе», сейчас стоит на совсем другой… Чувак, думаешь, у тебя есть вообще какие-то принципы? Нет, я бы состоял только в одной партии — логики и здравого смысла.

— Я почему спросил — в «Медиа сапиенс» даже непонятно, кто вызывает у автора большее омерзение: «партия власти» или «либеральная оппозиция».

— Основная задача «Медиа сапиенс» — создание культа ненависти к средствам массовой информации. Они в любых проявлениях отвратительны: что в газете «Гудок», что в журнале «Гламур». Они просто говорят с разными социальными слоями их языком. Не важно, что ты имеешь в виду, — важно, чтобы аудитория считывала эмоциональный посыл: вперед, назад, свои, враги, душить, погром…

— Короче, — резюмирую, — писатель Минаев вообще не верит в возможность какого-то превращения большей части населения из закодированных зомби в осмысленных и ответственных людей?

— А ему это не нужно, населению, — откликается писатель Минаев. — Не надо думать за большую часть. Им, этим людям, это не нужно. Их это напрягает. Это как если мне кто-то начнет часами рассказывать про квантовую механику: ох, скажу, мне это неинтересно. Вот им это неинтересно. Им интересно Машку за ляжку. Это называется простые человеческие fuckin’ радости. А думать тяжело и вредно. Морщины на лбу появляются, если смотреть с точки зрения гламура… и вообще это гиморно.

— Но вы-то зачем-то пишете свои тексты? Именно к этому — подумать — пытаетесь кого-то побудить?

— А это просто такая болезнь. Кто-то марки коллекционирует. Кто-то думает. Но вообще идеальный человек двадцать первого века в моей версии — конченый идиот. И ему так проще. И для мира проще: им же проще управлять, впаривать ему. Управление массами ведь скучная штука. Это как затянувшаяся партия в преферанс — когда понятно, что все останутся при своих, но доиграть надо. А тут партия никогда не кончается. Такое «безумное чаепитие».

Литература же для меня… ну да — возможность высказаться. Литература, мне кажется, — всегда сеанс массового психоанализа, когда аудитория используется как коллективный психиатр либо как помойное ведро… но в основном как способ выговориться. И я не думаю, что литераторы любой степени величия имели какие-то сверхзадачи, когда садились писать. Я думаю, они писали для пяти своих знакомых. И им просто надо было что-то сказать в этот момент. А сверхзадач не было. Я уверен, побеседуй мы с Достоевским, спроси его: «Федор Михалыч, а вот вы зачем..?», и он бы нам рассказал какую-то совершенно простую историю. Хотя, может быть, я ошибаюсь.

…Может быть, он ошибается. Мне так кажется. Но и другое кажется: что правы, увы, и доктор Геббельс со своими мефистофельскими посылами, и охотно цитирующий его Минаев. Что, конечно, «лучше быть, чем казаться» — но сплошь и рядом наше представление о вещах значимее самих вещей. И что глупо обижаться на «феномен Минаева», как бы ни были справедливы наши суждения об объективном литературном качестве его текстов.

Ну да, вторично безумно; да, написано неважно; да, конъюнктурно бесстыдно. Но беспробудную мерзость «Духless» в качестве формулы, адекватно описывающей действительность, оказались готовы принять и золотые мальчики, вяло переползающие из «Порша» в «Ваниль», и нищие провинциальные пролы, с завистью-ненавистью подглядывающие за «столичным зажором» в замочную скважину беллетристики. А информационный морок «Сапиенса» охотно примут и те, кто натужно генерирует ложную реальность в ньюсрумах и студиях, и те, кто ежевечерне вгоняет себе ее дозы через останкинскую иглу.

Мало ли какие мы там на самом деле; но мы согласны увидеть себя так — а значит, играть по описанным правилам. Кто признает тотальность лжи и безальтернативность продажности, тот в них и существует, такой вот примат субъективного над объективным. И если в чем-то я и разделяю минаевский медийный трагизм, то именно в этом.

— Литература может заставить человека задуматься. Посмотреть на себя в зеркало. На ситуацию — под другим углом. Не больше. Ну и не меньше… — говорит вдруг Минаев перед тем, как я выключаю диктофон. Это малость противоречит сказанному ранее, да; но я уже не пытаюсь ловить собеседника на нестыковках. «Вполне приличный финал», — говорю я.

Снаружи холодно, снег перестал, зато смеркается — и в сизом мареве совсем уже ничего не различить в выморочном, фантомном городе Москве.

==========

Подумалось - чем он кончит, Минаев? Членством в жюри Букера и медленным бронзовением? Петлёй в "Англетере"?


[Сообщение изменено пользователем 20.03.2007 12:48]

"Произведение искусства, литература в особенности и стихотворение в частности, обращается к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения. За это-то и недолюбливают искусство вообще, литературу в особенности и поэзию в частности ревнители всеобщего блага, повелители масс, глашатаи исторической необходимости."

"Великий Баратынский, говоря о своей Музе, охарактеризовал ее как обладающую "лица необщим выраженьем". В приобретении этого необщего выражения и состоит, видимо, смысл индивидуального существования,"

"Эстетический выбор всегда индивидуален, и эстетическое переживание - всегда переживание честное. Всякая новая эстетическая реальность делает человека, ее переживающего, лицом еще более частным,, и частность эта, обретающая порою форму литературного (или какого-либо иного) вкуса, уже сама по себе может оказаться если не гарантией, то формой защиты от порабощения. Ибо человек со вкусом, в частности литературным, менее восприимчив к поворотам и ритмическим заклинаниям, свойственным любой форме политической демагогии"

(Иосиф Бродский НОБЕЛЕВСКАЯ ЛЕКЦИЯ )

сиюминутное интервью сиюминтуного выскочки "по знакомству"

Тут надысь путинская встреча была с мастерами литературы, там задачи литературе ставились... :-)

Мне кажется, литература не должна давать ответы. Она должна ставить вопросы. Поэтому литература - не просто зеркало.

Что касается Минаева, я всё думаю, человек с таким мощным нигилистическим зарядом, с таким отношением к своему контексту, - чем он кончит?

Время покажет
А почему Вас это озадачивает т.е. почему думаете об этом ?

Потому что меня поразил этот заряд. Потому что я думаю, что Кормильцев не зря умер рано. Потому что я чувствую напряжение, которое растёт.

Допустим Вам удалось бы узнать, чем он кончит.
И что тогда ?

Тогда я ещё на крупинку лучше пойму связь между отношением к миру и личной судьбой.

Ок.

Время покажет, насколько Вы сейчас точны в понимании. этой взаимосвязи, в свете рассматриваемых событий. (или близки к пониманию)
Так ?

Мне кажется, только сейчас началось настоящее осмысление нового времени. Оно на скорую руку было выражено в горячих пирожках нового русского кино, затем в наборе бестселлерских книжек, о которых через год-два уже никто и не помнит (и, возможно, к их числу относится Духless), а также музыки, которой при всём её критическом пафосе было важно попасть в формат и в ротацию.

Но напряжение растёт и требует выражения.

Пожалуй, это интервью обратило внимание ещё и тем, что оно интереснее, чем те же минаевские желчные колонки. Оно сформулированнее.

Разумеется, время. Плюс личное отношение и личная судьба. Что же ещё?

Ну да. Его же нужно было прожить, пережить, всего добиться, все потерять и, наконец, увидеть крупинки в руде.
P.S. В монастыре кончит, как обычно. :-)

нет никакого заряда.
имидж.
бегбедер - тот действительно был заряжен, а этот очередной русский писака - графоман и пустомеля

Не знаю, что к этому добавить ?
Гадать чем он кончит ? Это к гадалкам.
Строить прогнозы ?

Отрывочек из песни Высоцкого втиснуть
"Кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт,
А если в точный срок - так в полной мере.
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
Другой же - в петлю слазил в "Англетере"."

[Сообщение изменено пользователем 20.03.2007 17:58]

Илья: Тогда я ещё на крупинку лучше пойму связь между отношением к миру и личной судьбой.

А что тут понимать? Зеркало - оно зеркало и есть. Как ты к Миру, так и Мир к тебе ;-) Вернадский рулит :-)

И задаться вопросом о смысле нового круга. :-)


Не думаю, ему там будет неуютно с собой.


По текстам я так бы и решил. По интервью - нет.


Можно и так сформулировать тему: если ты ставишь вопросы перед теми, кого презираешь, какой же вопрос ты ставишь перед самим собой?

Не совсем зеркало. Не так всё просто.

Будь так просто, всякий получал бы воздаяние быстро.


Ну, эта идея была сформулирована за тысячелетия до Вернадского. :-)

Все зависит от того на сколько идивид отделен от "потока". Если он в самом "потоке", то это очень быстро. Если далеко, то медленней, но все равно неотвратимо.

Потока чего?

Соррю, не понял, кто и кого презирает, и соответственно ставит вопросы ?

Но если даже рассуждать отвлечённо, мол если нЕкто ставит вопросы перед теми, кого презирает, какой же вопрос он ставит перед самим собой ?
То , на первый взгляд, абра-кадабра какая то :-)

Он (тот кто презирает) формулирует вопрос т.е. ставит его перед самим собой.
Далее, из каких то побуждений адресует его тому, кого презирает.
Так ?
Получается один и тот же вопрос.

[Сообщение изменено пользователем 20.03.2007 14:18]

Видимо, Вы не прочитали интервью, А_.

Из него у меня сложилось впечатление, что Минаев презирает тех, о ком он пишет, и тех, кому он пишет (не знаю, что разрушительней).

Далее, чуть выше я высказал мнение, что литература не обязана давать ответы. Её задача не в том, чтобы показывать примеры, звать и вести. Её задача в том, чтобы точно и честно ставить вопросы.

А отсюда родился и этот вопрос. Если Минаев ставит вопросы перед теми, кого презирает, какой же вопрос он ставит перед собой? Собственное, не в Минаеве одном дело, можно подставить и другие фамилии.

Причём, это интересный вид презрения, не отстранённый, но вовлечённый.

где, у кого, в чём?

вы ведь наверняка знаете как пишутся интервью.
мы с кАшем недавно это обсуждали. может, они вообще по телефону разговаривали или минаев отвечал только "да" или "нет".

убрал лишнее слово

[Сообщение изменено пользователем 20.03.2007 14:26]

В данном случае это не важно.
Далее объясню почему.

Не суть откуда он родился. Вопрос понятен. и с моей точки зрения сформулирован ...ммм...странно.

Смотрите.
Если Минаев ставит вопросы перед теми, кого презирает, какой же вопрос он ставит перед собой?

Он ставит один и тот же вопрос.(сы)
Как перед собой, так и перед теми, кого презирает.
Понимаете ?


[Сообщение изменено пользователем 20.03.2007 14:30]