Кыш - питерский вариант кАша...
K
KЦ
Нет, ну ей-богу - странно... Схожи, вплоть до мелочей. Даже прозвища лежат в одной плоскости... И даже в отношении к Борису Рыжему...
Читать много, заставлять себя не обязательно. Мне лично интересно все, потому как краем сознания знаком с некоторыми героями этого повествования.
Итак...
Кыш. Питер нон-стоп.
----------------------------------
/Не зло. Ей богу/
На прошлой неделе у подъезда убили мужика...
Я вышел вынести мусор и по магазинам. В лифте натыкаюсь на оперов в драных спортивных штанах с надутыми как шары коленками.
- У вас, - говорит один. - Мужика кокнули. - И так деловито заглядывает мне в пакет с мусором. Я не врублюсь, какого мужика могут убить у меня. Короче говорю:
- И что дальше?
- А вы? - говорит, - разве не видели когда из подъезда утром выходили?
– Я, - отвечаю, - Только сейчас иду, в 4 часу дня проснулся...
- Ну-ну, - он мне и вместе мы выходим из подъезда.
Под крыльцом и вправду мужик лежит со спущенными драными спортивными штанами с надутыми как шары коленками, из попы градусник торчит. Синюшный такой и здорово попивший "беспризорник". Я прямо во взгляд судмедэксперта уперся. А в сторонке товарищи трупа стоят и на меня так подозрительно посматривают, синюшные «беспризорники» такие. В ободранных спортивных штанах с пузырями на коленках... Короче, не удобно мне стало среди этих штанов, и я потрусил выбрасывать мусор.
Вот такой спокойный, немного грустный и очень спортивный город Питер.
Если вы оказались в здесь не более полутора месяцев назад, вас наверняка встретил огромный плакат московской «тусовщицы», а теперь уже и модного дизайнера М. Цигаль. Не похожая на себя - манерную и вертлявую в жизни, она гламурно что-то рекламирует. Это не Питер – это его кошмар.
На Невском, как раз напротив одного из рекламных щитов М. Цигаль, почти каждый день стоит маленькая девочка. Она неумело наигрывает грустную мелодию на скрипочке. Мелодия эта прорывается сквозь гул проспекта, сквозь грохот автомобилей и троллейбусов, заставляет меня обернуться каждый раз, когда я прохожу мимо. И глядя на эту кроху со скрипкой в коротенькой курточке на «рыбьем» меху, я прощаю этому городу все. Девочка для меня маленький символ этого шумного серого и тесного мегаполиса. Я забываю обо всех девушках этого города, о потертых проститутках у «шайбы» на площади Восстания, о «динамистках» в модных клубах и дамах лениво вылезающих из Ауди.
Не Путин-Нагиев-Масяня теперь уже для меня символы Санкт-Петербурга, а именно это хрупкое созданьице с маленькой скрипкой, наигрывающая, каждый день, похожую на город мелодию на Невском проспекте.
С поэтической «тусовкой» города меня знакомит Люба Лебедева. Напористая молодая особа и самая, что не наест, коренная жительница града Петрова. С самого начала она ведет меня в одну из библиотек на Васильевском острове на поэтический вечер. Публика собралась самая разная, все сели в кружок и начали, кто, как мог читать свои стихотворения. Кто-то заикнулся о Глебе Горбовском. Тут же заметили: «Спивается».
В это время в помещение вошел замызганный человечек, из числа тех, кого я называю «беспризорником». С большим пакетов, в котором позвякивали пустые бутылки. Он слушал стихи довольно эмоционально, постанывая и повизгивая в те моменты, когда переставал клевать носом. Затем пришел еще один поэт в «чуть теплом состоянии». Его представили как гостя и усадили читать отдельно стихи из его книги. Следующие полчаса носом клевали уже двое. «Беспризорник», постоянно всхлипывая, и чтец – складывалось впечатление, что еще несколько строк, и он воскликнет: «Кто здесь?»
Следующее «культурное мероприятие» проходило в Театре поэтов на Пушкинской. Во время первого мини-спектакля в зрительный зал вошел все тот же «беспризорник» и начал активно всхлипывать и поддакивать «актерам». Из зала попросили выйти пару его коллег, в пьяном угаре теряющих ориентацию.
В конце представления замызганный человек встал и начал горько причитать:
- Это же поэзия! Это же поэзия!
Город пьяных поэтов?
Забыл: Люба говорила, что это руководитель, какого то театра бомжей.
- Ну и дурак же ты Шальнев, если заметил лишь это, - сказала Люба после прочтения текста по аське. (http://stihi.ru/author.html?lybikpypik)
Первый раз влип по дурочке, как самый хитрый взял карточку на 30 поездок.... Посчитать, конечно, дни до конца месяца и дороги не догадался (дуб, блин)... До первого совершил 8 поездок на метро - вся остальная суммы бесследно испарилась... В последствии испарилось 2 доллара с мобильника - оплата только на неделю... естественно ухнулось 250 долларов на агентство по найму... Затем не с того не с сего пропала карточка на посещение Интернет клуба... в остатке 200 рублей...
Вот такой это добрый город крохоборов....
С Питером в одной постели мне оказываться совершенно не хотелось, но когда я попытался найти работу некоторые представители этого города настойчиво стали влезать в мою. Милое обхождение со стороны менеджеров по персоналу, ничуть меня не обманывало. Как только я взял «стандартное резюме» скачанное, где-то из Ineta на первом собеседовании, – все: гаденькое чувство, что желания обладать мной со стороны этих самых менеджеров не покидало меня до самого конца.
Не странно ли, ты еще никуда не принят и «приниматься» не собираешься, а тебя уже спрашивают, где работают твои родители, где учиться дочка, какие подлые поступки ты совершил и сколько денег зарабатывал последние годы - вытряхивай, мол, карманы такой-сякой. Постоянно ждешь следующего вопроса о случайных связях и их количестве. Может быть, подобные фирмы подключены к какой-нибудь единой базе, и «компромат» о гражданах собирается как-то централизованно? Тогда ладно, тогда простите. Государственное дело. В обратном же случае?
И таких подробных «резюме» с неуместными сведениями из моей частной жизни, я заполнил не меньше 20 штук. Куда деваться?
Может по этому меня никуда и не взяли, - чувство омерзения к этим «товарищам» вырисовывалось на моем лбу.
Беседа с одним из менеджеров по персоналу, в какой то фирме по закупкам чего-то там для ресторанов: в скобочках расшифровка того, как это звучало бы на языке юриста:
- А занимались ли вы когда-нибудь черным пиаром? (Совершали ли вы, когда ни будь уголовно наказуемые действия?)
- Нет.
- Вот видите как плохо, что вы этим не занимались. А говорите, умеете все. (Вот видите, как плохо, что вы не жулик. А говорите, готовы на все).
Вот блин профессионалы.
Самое печальное – правильно рассчитать свои финансовые возможности. Хорошо если под рукой есть компьютер, ксерокс и факс. А если нет? Тогда на распечатку и отсылку одного резюме по факсу у вас уйдет от 15 до 20 рублей. А если их надо разослать 30? Легче воспользоваться Интернетом, но и там час стоит от 40 до 80 рублей. Я, к примеру, нашел только один компьютерный клуб (гадюшник полный), где за два утренних часа платил десятку, а за ночь 70 целковых. И это, ох как по-божески. Но главное приготовьтесь к многочасовым поездкам по городу. Если у вас назначено два собеседования в один день - это уже от 40 до 70 рублей по минимуму. А если вы еще обратитесь к специалистам за составлением резюме, несколько раз поедете на повторные собеседования, которые ни к чему не приведут? Голова идет кругом. Короче неделя поиска работы обойдется вам в 300-500 рублей по минимуму.
Одно радует: в среднем на поиск нормальной работы у петербуржца уходит 2-3 месяца. А дальше начинаются уже другие проблемы.
Можете умножить эту сумму на два. Я устраивался в далеком 2004.
Я ухожу из редакции. «Новости Петербурга» - что то похожее на газету. Но не газета. Владеет этим нечто «Гортепло», уже не в силах понять, зачем им это. В Питере газеты как отщепенцы, их мало кто покупает, у них незначительные тиражи, в них работают маленькие журналисты. Одни мечтают о покое, другие о Москве. Именно в редакциях стоит терпкий дух провинциальности. Все думают, как сделать что-то стоящее, но как доходит до реализации этого стоящего, начинают думать – а кто это будет делать. Бросающихся на амбразуру не находится и все успокаивается до следующего всплеска. Самый большой тираж местного издания 20 тысяч. Это официально. Неофициально расходится на порядок меньше. «Новости Петербурга» расходятся восмитысячным тиражом. Что это для города с шестью миллионами жителей?
Я ухожу из редакции через две недели, после того как меня взяли на должность обозревателя, прекрасно зная, что будет с этой редакцией через месяц, год, десять лет. Я звоню по первому попавшемуся телефону и через два дня начинаю бегать по городу из конца в конец, ремонтируя компьютеры.
Обреченная на гибель профессия пусть остается умирать без меня. (http://www.novostispb.ru/)
Наши отношения с Аней благополучно закончились, не успев перевалить ту опасную черту привыканий, которая зачеркивает легкость. Я сказал: «И, слава богу». Достаточно было пары резких высказываний, чтобы этот растрепанный цыпленок забился в уголок и испугался. Проплыв по течению пару лишних метров, и дождавшись, когда меня выберут, я вдруг поперхнулся водой, пора было выбираться на берег. Ее подруги, смотревшие на нас с завистью, после разрыва крутили пальцем у виска, жалели меня и совсем не догадывались о ее страхе. И, слава богу. В конце концов, на сколько бы хватило моего терпения быть с этой девочкой, приехавшей в Питер из маленького карельского городка. Как бы я не старался, но снобизм, цинизм и идиотизм, благополучно уживающиеся во мне, рано или поздно взяли б свое. Тогда с ее стороны это было бы уже больше страха.
Не пора ли сломать и этот изрядно надоевший за семь последних лет сценарий. Двенадцать, пятнадцать и вот теперь уже семнадцать лет разницы. "Я старше как раз на ее собственную жизнь". Эта банальность - фак-тура, застрявшая во мне уже навсегда. Хотя, боже мой, оправдание - я лишь стою в сторонке и ожидаю свого фанта. Прекрасно помню обморочные состояния Кати, когда я форсированными темпами рвал наши узелки. Это было больше страха и превратилось в злобу и раздражение. С той и другой стороны. Я не мог быть с ней уже никак, чувствуя что, превращаюсь в отжимаемую половую тряпку, скручиваемую четырьмя руками. Но мой идиотизм настойчиво требовал, что бы она испытывала то же самое.
Глядя первый раз на Аню, я понимал, до чего мы можем дойти, где остановиться и как закончить. Теперь это происходит всегда - достаточно один раз поговорить. «Мы» - как громко сказано. Она мне нравилась. Была желанна. Но я сделал выбор и кажется... поладил с самим собой. По крайней мере - честно, что само по себе дается с трудом.
Питер все чаще кажется несчастным - по сути. Эта печать несчастья легла на город может быть именно тогда, когда лишили его столичного права. Ведь возводился он как столица и по-другому существовать не мог. Он умер сразу же, как лишился этого права. То есть чисто географически город остался. Ничего не изменилось в его историческом центре. Так же почитаемы многие места. Наше все на каждом углу. И долго многое теплилось в его холодной мертвой утробе. Особенно в смерть не могли поверить сами Питерцы, многие не верят и сейчас. Хотя прекрасно понимают, что эпитеты «вторая столица», «столичный город» и все такое, простой самообман. Душа того города умерла, люди остались и остаются, и жить им с верой намного легче.
К печати несчастья присовокупите вечный питерский сплин, некую изысканную провинциальность, пасмурную погоду и, в конце концов, получится портрет эдакой грустной, поэтической и, увы, поношенной гувернантки при его величестве стольном граде. Конечно же, коренным жителям Питера такой портрет совершенно не нужен, он для них как удар под дых и невозможность отдышаться годами. По этому мысли мои – крамола и ересь.
Питер очень бедный город. И пусть замороченный клубной жизнью и Макдоналдсами истеблишмент пытается делать гламурные, чисто питерские журналы, телепрограммы и представлять жизнь в красках намного ярче, нежели есть на самом деле, всегда из-за угла вывернет какая-нибудь старушка в китайских кроссовках на шерстяной носок подпоясанная шалью-дранкой и представления рушатся как шахматный домик. И понимаешь, что ходят они в беретках не, потому что пытаются не походить на столичных сородичей, а просто им нечего надеть и бороды у них и щетина не оттого, что они считают себя богемой, а потому что им нечем бриться, да и подтянутость их сами понимаете от чего. И вышли они в полусвет из старых вонючих коммунальных квартир, с потрескавшимися потолками с умывальников в коридоре и с мебелью а-ля-рус-привет-от-Брежнева, такой же страшной как-то, для многих, «счастливое» время.
Конечно, в каждом городе есть состоятельная прослойка, но именно в Питере она так далеко спрятана, и так умело обложена. Что на нее практически никто не обращает внимания. Для горожан она неинтересна, им надо каждый день выживать и помогать выживать своим близким.
А впрочем, каждый видит, то, что хочет увидеть. Или опять все тот же вечный питерский сплин.
О Маринке и ее кухне. Маринка мой питерский человечек и мой питерский поэт. Единственный и неповторимый. В городе она появилась не более года назад по большой любви к Никитину. Никитин – гуру. Он пишет стихи и песни, и уходит несколько раз в неделю на репетиции. У Никитина есть даже книжки со стихами. В последние несколько месяцев он записал две с половиной песни, и полторы из них мне понравились. Сорокалетний мальчик всю жизнь почему-то страдавший, проснувшись однажды после жуткого запойного периода и очередной несчастной любви, решил бросить пить, курить и материться. Но стихов и песен стал писать меньше. Почему-то. Теперь он не пьет, не курит и не материться. Про «нематериться» не уверен, но не слышал. С Маришкой они нашли друг друга через Интернет. На стихире. Впрочем, я с ними познакомился там же. Потом она приехала к нему, а я к ним.
Никитин кажется важным и спокойным, меня он считает разгильдяем и Маришку тоже. Со мной. Поэтому он не любит нас вдвоем, он любит ее одну. Он готов нас разгонять всегда и везде, но он – гуру, с двумя с половиной песнями, полторы из которых, по-моему, хорошие, поэтому, он смотрит на нас спокойно и с большим терпением, как на малолетних преступников. Мы пьем, курим и материмся. И все на кухне в квартире, которую он снимает. Потом пьяные и наговорившиеся про стихи и мировоззрение Бориса Рыжего, мы идем приставать к Никитину, что бы он пел нам всякие песни под одну из двух его гитар. Гитары у него хорошие в черных кофрах. Он всегда вспоминает, что ни будь такое, чего мы не знаем. Он знает все песни, которые сочинили за последние тридцать лет. Он песенный полиглот. Еще у Никитина есть компьютер. Он его тоже любит, как Маринку, песни и две гитары. Компьютер стоит в почетном углу единственной комнаты и Никитин требует, чтобы мы с Маринкой уважали этот технический раритет, так же как уважаем Никитина. (tp://stihi.ru/author.html?stanislawsky)
Ой, я же о Маринке и кухне. Мой питерский поэт Маринка привыкла быть неформалом. Она любит джинсы, черные майки, банданы и свои большие камелоты. Камелоты самая дорогая вещь ее бесхитростного гардероба. Она надевает их и идет на работу, сочиняя по дороге стихи. Даже не столько сочиняя сколько выплетая. Она это сама говорит. И еще говорит, что Гадкая Лебедева не может, что-то сочинять или писать - только плести. Поэтом она себя не считает, тем более - питерским. Она родилась, выросла, вышла замуж и родила сына, научилась всему плохому и хорошему, потом развелась, конечно, в маленьком городке на берегу Черного моря. Еще год назад не догадывалась, что будет жить в Питере и любить Никитина. Там на Черном море она была подругой бандитов, алкоголиков и наркоманов, поэтому осталась хулиганом и неформалом. Как в такой среде она стала поэтом, не может объяснить никто. С бывшим мужем она дралась руками и ногами и ругалась самыми последними словами на русском и украинском языках, потому что окончила украинский колледж. Где больше не училась, а хулиганила, пила водку, материлась, водилась с бандитами, алкоголиками и наркоманами. И еще писала стихи. Самородок, наверное, блин. Она выплетает строчки не задумываясь, без правки в последствии. Так, считает она, поправдышнее. Ее кумир Гарсиа Лорка. Кажется, до двадцати лет она читала только его томик стихов и больше никаких книжек не видела. Это сейчас Никитин приучает ее к разным интересным писателям, а я подсовываю модных матершиных Денежкиных.
Никитин на репетиции, сын почти уснул в комнате с компьютером, а мы с Маришкой допиваем полтора литра дешевого пива. За окном барабанит весенний дождик. Я рассказываю о том, что бы понаписал, если бы был писателем. И потом, что бы у меня получилось, если бы я был большим писателем. И мне хорошо с Маринкой, на этой кухне, в этом городе. Я даже забываю ее строчки из последнего стихотворения:
у меня есть набор для выживания
я выживаю крестиком
выживаю ноликом
выживаю из себя "до свидания"
выживаю по капельке
становлюсь алкоголиком
извивается бесконечная ниточка
выживаю как курочка по зернышку
у меня всё по полочкам, моя милочка
у меня всё просчитано, мое солнышко
выживаю стежками бесстыжими
неправдоподобными сказками
выживаю на коротко стриженом
жгучее тавро взглядом ласковым
будешь помнить
носи это до смерти
за моей
печатью и подписью
выживаю не лыком
с особым циничным шиком
цветные картинки:
листья, травинки
пляшущие человечки
невиноватые овечки
слово вечность
забыть и отвлечься...
не думать...
руки занять...
вышивать...
выжигать...
выживать...
Так бы и сидел на этой кухоньке, если бы не метро и завтра на работу. И ей на работу, и Никитину тоже. На какую-то для всех нас непонятную работу, за которую можно получать денежку. (http://stihi.ru/author.html?manija)
Очень много денег это хорошо. Вторую неделю. Я выхожу из своей спальни, и спрашиваю - Где это?.... Я имею в виду коньяк Bowen или Bisquit. Хозяин сквозь зубы шепчет домохозяйке
- Хватит пэрэводить дабро на гавно......
Он по национальности ингушь. Я учу его работе с компьютером. Он имеет в виду коньяк, а не меня.... Ну, так ему надо.... Если что-то он не понимает он достает кольт, и говорит что бы я говорил понятнее.... я учусь говорить понятнее... Я бросил пить коньяки и перешел на обычные напитки типа «энергетических со спиртным»... Он таскает это добро ящиками и говорит
- Иды возмы там... Толька, Костя буд к вечеру немного трэзвый...
Я не осиливаю ящик, там все ж таки где-то около 30 бутылочек, 7-8 я выпиваю.... Поэтому в кладовке скопилось около 10 ящиков всевозможных напитков...
Выпив 3-4 банки, я обычно посвящаю 3 часа этому "типу", а потом иду смотреть 38 каналов ТВ..... Щелкаю с вечера до 6 часов утра - 2 канала порно... но мне больше нравится канал про животных.... классно...
Жизнь обыкновенна....
Неужели вы думаете - это верх мечтаний?
Моя девочка кореянка (прости Наташ). Ровно неделю мне потребовалось, чтобы научится говорить кореянка, а не корейка. Это маленькое хрупкое существо с иссине-черным волосом (именно "иссине"), и такими же глазами, чуть раскосыми и чуть скрытыми под верхним веком. Как она выразилась про себя - "я компактная". Очень интересно рассматривать не только черты ее лица, но и фигурку, совсем не схожую со стереотипами. Мы с ней встречаемся по вечерам, она кормит меня всякими корейскими собаками и ушами поросят с острой морковкой, а потом мы целуемся. Ее с детства учили быть корейской девочкой - тихой и заботливой. В общем, то все. Она именно такая как в модном корейском кино. К примеру "Самаритянка". Они здорово внешне схожи с той девочкой, которая выбросилась из окна..... Я сказал ей об этом, она улыбнулась.
После поцелуев мы обычно сидим за ее компьютером. Я изготовил из него эдакий комбайнчик с ТВ и FM, с подключением к инету через Skylink, с выходом на GPRS и Pocket PC. Забавная получилась вещичка на основе селерончика 466А. Фурычит. Моя девочка все схватывает на лету (что значит гены предков). Я уже месяц не курю и не увлекаюсь горячительными вспрысками - отношения этого человечка мне дороже.
А еще у нее есть жених. Ей год назад его выбрали родители и через год, когда ей исполниться 21, они поженятся. Так хотят родители, так шепчет традиция. Папа ей приготовил в подарок небольшой особняк под Новгородом (тот, что недалеко от Питера).
Она хочет быть в радость своим родителям, поэтому ее глаза грустные, а улыбается она, только когда я прихожу и мы садимся с ней рядышком. Я рассказываю ей всякие истории своей и не только жизни и разрешаю иногда общаться от моего имени по аське или писать на «Артпарке» под ником КыШ всякие гадость. И это у нее тоже хорошо получается. Она весело смеется. И мне хорошо, и ладно...
Моя девочка кореянка и через год она выйдет замуж.... Что с ней будет, потом я вряд ли узнаю...
У Ладожской.
- Прасти меня великодушно, не поможешь рубликом земляк, на сигареты не хватает, - трясет головой человечек беспризорного вида лет 55-и. Под глазеночками по синяку, на бороденочке слюни и крупинки чая.
- Что, - спрашиваю, - душа горит?
- Горит, землячек, горит... день рожденья у меня. Как не отметить? Угости цигаркой то...
- С прошлого года отмечаешь то, мужичек? - опять я, вытаскивая сигарету и зажигалку в придачу.
- Да нет третий день...
- И сколько тебе стукнуло?
- Тридцать шесть вчерась, землячек, - мужичек лыбится беззубым ртом, вероятно, вспоминает приятные моменты именин... Зубки его черненькие, ручки красненькие, волосики сальненькие...
Вот такая (бип!!!) - пришлось дать десять рублей - мы с ним делали одно и тоже...
Я выбежал из Казанского собора, давясь слезами. Всего лишь две свечки. Я ставлю их в любом храме. За здравие и за упокой – самые маленькие, самые дешевые. За здравие маме, за упокой бабушке. Бабушку мне всегда очень жалко. Но нахлынуло именно здесь, неожиданно, быстро. И я убежал. По Невскому к Ниве, мимо Спаса-На-Крови. Мимо.
Казанский теперь кафедральный и почему-то кажется стареньким, обшарпанным, но родным. Будто здесь есть что-то, что нет в других местах. Меня никак не задел новый храм Христа Спасителя. Вроде главный. Вроде первый. Холодный и современный. Не уютный.
Казанский другой. На балконе у всех на виду церковный хор, обычные пожилые женщины. И щемящее чувство России, щемящее Питера, похожего на мою бабушку. Последние несколько лет у нее был прогрессирующий склероз. Ее поили сильными обезболивающими и у нее начинались галлюцинации. Она приходила ко мне в комнату, садилась у телевизора и начинала говорить с несуществующими родственниками. Впрочем, как и этот город.
Бабушка моего Питера.
Солнце по-весеннему лупит в глаза и кажется, что такая погода здесь была всегда и другой уже не будет, и все что здесь было в серьез и надолго... Но нет, солнце не навсегда и уже во второй половине дня все возвращается. Я бегу под дождем по лужам. Джинсы завернуты, носки мокрые. Вода стекает за шиворот, и вечер кажется еще темнее, чем прежде. Хорошо, что, попав на газон, кроссовки не забирают с собой ошметки грязи, как в родном... Это мне нравиться больше солнца с утра и ощущения наступающего лета. Может быть, когда ни будь, я пожалею обо всем, но сейчас я спокоен. Этот дождь - частичка просто другого города, который останется со мной таким, каким я его хотел увидеть. (http://stihi.ru/poems/2005/03/16-192.html).
Январь- апрель. 2005 год. Санкт- Петербург.
(c) Кыш. http://www.stihi.ru/poems/2005/03/16-192.html
Читать много, заставлять себя не обязательно. Мне лично интересно все, потому как краем сознания знаком с некоторыми героями этого повествования.
Итак...
Кыш. Питер нон-стоп.
----------------------------------
/Не зло. Ей богу/
На прошлой неделе у подъезда убили мужика...
Я вышел вынести мусор и по магазинам. В лифте натыкаюсь на оперов в драных спортивных штанах с надутыми как шары коленками.
- У вас, - говорит один. - Мужика кокнули. - И так деловито заглядывает мне в пакет с мусором. Я не врублюсь, какого мужика могут убить у меня. Короче говорю:
- И что дальше?
- А вы? - говорит, - разве не видели когда из подъезда утром выходили?
– Я, - отвечаю, - Только сейчас иду, в 4 часу дня проснулся...
- Ну-ну, - он мне и вместе мы выходим из подъезда.
Под крыльцом и вправду мужик лежит со спущенными драными спортивными штанами с надутыми как шары коленками, из попы градусник торчит. Синюшный такой и здорово попивший "беспризорник". Я прямо во взгляд судмедэксперта уперся. А в сторонке товарищи трупа стоят и на меня так подозрительно посматривают, синюшные «беспризорники» такие. В ободранных спортивных штанах с пузырями на коленках... Короче, не удобно мне стало среди этих штанов, и я потрусил выбрасывать мусор.
Вот такой спокойный, немного грустный и очень спортивный город Питер.
Если вы оказались в здесь не более полутора месяцев назад, вас наверняка встретил огромный плакат московской «тусовщицы», а теперь уже и модного дизайнера М. Цигаль. Не похожая на себя - манерную и вертлявую в жизни, она гламурно что-то рекламирует. Это не Питер – это его кошмар.
На Невском, как раз напротив одного из рекламных щитов М. Цигаль, почти каждый день стоит маленькая девочка. Она неумело наигрывает грустную мелодию на скрипочке. Мелодия эта прорывается сквозь гул проспекта, сквозь грохот автомобилей и троллейбусов, заставляет меня обернуться каждый раз, когда я прохожу мимо. И глядя на эту кроху со скрипкой в коротенькой курточке на «рыбьем» меху, я прощаю этому городу все. Девочка для меня маленький символ этого шумного серого и тесного мегаполиса. Я забываю обо всех девушках этого города, о потертых проститутках у «шайбы» на площади Восстания, о «динамистках» в модных клубах и дамах лениво вылезающих из Ауди.
Не Путин-Нагиев-Масяня теперь уже для меня символы Санкт-Петербурга, а именно это хрупкое созданьице с маленькой скрипкой, наигрывающая, каждый день, похожую на город мелодию на Невском проспекте.
С поэтической «тусовкой» города меня знакомит Люба Лебедева. Напористая молодая особа и самая, что не наест, коренная жительница града Петрова. С самого начала она ведет меня в одну из библиотек на Васильевском острове на поэтический вечер. Публика собралась самая разная, все сели в кружок и начали, кто, как мог читать свои стихотворения. Кто-то заикнулся о Глебе Горбовском. Тут же заметили: «Спивается».
В это время в помещение вошел замызганный человечек, из числа тех, кого я называю «беспризорником». С большим пакетов, в котором позвякивали пустые бутылки. Он слушал стихи довольно эмоционально, постанывая и повизгивая в те моменты, когда переставал клевать носом. Затем пришел еще один поэт в «чуть теплом состоянии». Его представили как гостя и усадили читать отдельно стихи из его книги. Следующие полчаса носом клевали уже двое. «Беспризорник», постоянно всхлипывая, и чтец – складывалось впечатление, что еще несколько строк, и он воскликнет: «Кто здесь?»
Следующее «культурное мероприятие» проходило в Театре поэтов на Пушкинской. Во время первого мини-спектакля в зрительный зал вошел все тот же «беспризорник» и начал активно всхлипывать и поддакивать «актерам». Из зала попросили выйти пару его коллег, в пьяном угаре теряющих ориентацию.
В конце представления замызганный человек встал и начал горько причитать:
- Это же поэзия! Это же поэзия!
Город пьяных поэтов?
Забыл: Люба говорила, что это руководитель, какого то театра бомжей.
- Ну и дурак же ты Шальнев, если заметил лишь это, - сказала Люба после прочтения текста по аське. (http://stihi.ru/author.html?lybikpypik)
Первый раз влип по дурочке, как самый хитрый взял карточку на 30 поездок.... Посчитать, конечно, дни до конца месяца и дороги не догадался (дуб, блин)... До первого совершил 8 поездок на метро - вся остальная суммы бесследно испарилась... В последствии испарилось 2 доллара с мобильника - оплата только на неделю... естественно ухнулось 250 долларов на агентство по найму... Затем не с того не с сего пропала карточка на посещение Интернет клуба... в остатке 200 рублей...
Вот такой это добрый город крохоборов....
С Питером в одной постели мне оказываться совершенно не хотелось, но когда я попытался найти работу некоторые представители этого города настойчиво стали влезать в мою. Милое обхождение со стороны менеджеров по персоналу, ничуть меня не обманывало. Как только я взял «стандартное резюме» скачанное, где-то из Ineta на первом собеседовании, – все: гаденькое чувство, что желания обладать мной со стороны этих самых менеджеров не покидало меня до самого конца.
Не странно ли, ты еще никуда не принят и «приниматься» не собираешься, а тебя уже спрашивают, где работают твои родители, где учиться дочка, какие подлые поступки ты совершил и сколько денег зарабатывал последние годы - вытряхивай, мол, карманы такой-сякой. Постоянно ждешь следующего вопроса о случайных связях и их количестве. Может быть, подобные фирмы подключены к какой-нибудь единой базе, и «компромат» о гражданах собирается как-то централизованно? Тогда ладно, тогда простите. Государственное дело. В обратном же случае?
И таких подробных «резюме» с неуместными сведениями из моей частной жизни, я заполнил не меньше 20 штук. Куда деваться?
Может по этому меня никуда и не взяли, - чувство омерзения к этим «товарищам» вырисовывалось на моем лбу.
Беседа с одним из менеджеров по персоналу, в какой то фирме по закупкам чего-то там для ресторанов: в скобочках расшифровка того, как это звучало бы на языке юриста:
- А занимались ли вы когда-нибудь черным пиаром? (Совершали ли вы, когда ни будь уголовно наказуемые действия?)
- Нет.
- Вот видите как плохо, что вы этим не занимались. А говорите, умеете все. (Вот видите, как плохо, что вы не жулик. А говорите, готовы на все).
Вот блин профессионалы.
Самое печальное – правильно рассчитать свои финансовые возможности. Хорошо если под рукой есть компьютер, ксерокс и факс. А если нет? Тогда на распечатку и отсылку одного резюме по факсу у вас уйдет от 15 до 20 рублей. А если их надо разослать 30? Легче воспользоваться Интернетом, но и там час стоит от 40 до 80 рублей. Я, к примеру, нашел только один компьютерный клуб (гадюшник полный), где за два утренних часа платил десятку, а за ночь 70 целковых. И это, ох как по-божески. Но главное приготовьтесь к многочасовым поездкам по городу. Если у вас назначено два собеседования в один день - это уже от 40 до 70 рублей по минимуму. А если вы еще обратитесь к специалистам за составлением резюме, несколько раз поедете на повторные собеседования, которые ни к чему не приведут? Голова идет кругом. Короче неделя поиска работы обойдется вам в 300-500 рублей по минимуму.
Одно радует: в среднем на поиск нормальной работы у петербуржца уходит 2-3 месяца. А дальше начинаются уже другие проблемы.
Можете умножить эту сумму на два. Я устраивался в далеком 2004.
Я ухожу из редакции. «Новости Петербурга» - что то похожее на газету. Но не газета. Владеет этим нечто «Гортепло», уже не в силах понять, зачем им это. В Питере газеты как отщепенцы, их мало кто покупает, у них незначительные тиражи, в них работают маленькие журналисты. Одни мечтают о покое, другие о Москве. Именно в редакциях стоит терпкий дух провинциальности. Все думают, как сделать что-то стоящее, но как доходит до реализации этого стоящего, начинают думать – а кто это будет делать. Бросающихся на амбразуру не находится и все успокаивается до следующего всплеска. Самый большой тираж местного издания 20 тысяч. Это официально. Неофициально расходится на порядок меньше. «Новости Петербурга» расходятся восмитысячным тиражом. Что это для города с шестью миллионами жителей?
Я ухожу из редакции через две недели, после того как меня взяли на должность обозревателя, прекрасно зная, что будет с этой редакцией через месяц, год, десять лет. Я звоню по первому попавшемуся телефону и через два дня начинаю бегать по городу из конца в конец, ремонтируя компьютеры.
Обреченная на гибель профессия пусть остается умирать без меня. (http://www.novostispb.ru/)
Наши отношения с Аней благополучно закончились, не успев перевалить ту опасную черту привыканий, которая зачеркивает легкость. Я сказал: «И, слава богу». Достаточно было пары резких высказываний, чтобы этот растрепанный цыпленок забился в уголок и испугался. Проплыв по течению пару лишних метров, и дождавшись, когда меня выберут, я вдруг поперхнулся водой, пора было выбираться на берег. Ее подруги, смотревшие на нас с завистью, после разрыва крутили пальцем у виска, жалели меня и совсем не догадывались о ее страхе. И, слава богу. В конце концов, на сколько бы хватило моего терпения быть с этой девочкой, приехавшей в Питер из маленького карельского городка. Как бы я не старался, но снобизм, цинизм и идиотизм, благополучно уживающиеся во мне, рано или поздно взяли б свое. Тогда с ее стороны это было бы уже больше страха.
Не пора ли сломать и этот изрядно надоевший за семь последних лет сценарий. Двенадцать, пятнадцать и вот теперь уже семнадцать лет разницы. "Я старше как раз на ее собственную жизнь". Эта банальность - фак-тура, застрявшая во мне уже навсегда. Хотя, боже мой, оправдание - я лишь стою в сторонке и ожидаю свого фанта. Прекрасно помню обморочные состояния Кати, когда я форсированными темпами рвал наши узелки. Это было больше страха и превратилось в злобу и раздражение. С той и другой стороны. Я не мог быть с ней уже никак, чувствуя что, превращаюсь в отжимаемую половую тряпку, скручиваемую четырьмя руками. Но мой идиотизм настойчиво требовал, что бы она испытывала то же самое.
Глядя первый раз на Аню, я понимал, до чего мы можем дойти, где остановиться и как закончить. Теперь это происходит всегда - достаточно один раз поговорить. «Мы» - как громко сказано. Она мне нравилась. Была желанна. Но я сделал выбор и кажется... поладил с самим собой. По крайней мере - честно, что само по себе дается с трудом.
Питер все чаще кажется несчастным - по сути. Эта печать несчастья легла на город может быть именно тогда, когда лишили его столичного права. Ведь возводился он как столица и по-другому существовать не мог. Он умер сразу же, как лишился этого права. То есть чисто географически город остался. Ничего не изменилось в его историческом центре. Так же почитаемы многие места. Наше все на каждом углу. И долго многое теплилось в его холодной мертвой утробе. Особенно в смерть не могли поверить сами Питерцы, многие не верят и сейчас. Хотя прекрасно понимают, что эпитеты «вторая столица», «столичный город» и все такое, простой самообман. Душа того города умерла, люди остались и остаются, и жить им с верой намного легче.
К печати несчастья присовокупите вечный питерский сплин, некую изысканную провинциальность, пасмурную погоду и, в конце концов, получится портрет эдакой грустной, поэтической и, увы, поношенной гувернантки при его величестве стольном граде. Конечно же, коренным жителям Питера такой портрет совершенно не нужен, он для них как удар под дых и невозможность отдышаться годами. По этому мысли мои – крамола и ересь.
Питер очень бедный город. И пусть замороченный клубной жизнью и Макдоналдсами истеблишмент пытается делать гламурные, чисто питерские журналы, телепрограммы и представлять жизнь в красках намного ярче, нежели есть на самом деле, всегда из-за угла вывернет какая-нибудь старушка в китайских кроссовках на шерстяной носок подпоясанная шалью-дранкой и представления рушатся как шахматный домик. И понимаешь, что ходят они в беретках не, потому что пытаются не походить на столичных сородичей, а просто им нечего надеть и бороды у них и щетина не оттого, что они считают себя богемой, а потому что им нечем бриться, да и подтянутость их сами понимаете от чего. И вышли они в полусвет из старых вонючих коммунальных квартир, с потрескавшимися потолками с умывальников в коридоре и с мебелью а-ля-рус-привет-от-Брежнева, такой же страшной как-то, для многих, «счастливое» время.
Конечно, в каждом городе есть состоятельная прослойка, но именно в Питере она так далеко спрятана, и так умело обложена. Что на нее практически никто не обращает внимания. Для горожан она неинтересна, им надо каждый день выживать и помогать выживать своим близким.
А впрочем, каждый видит, то, что хочет увидеть. Или опять все тот же вечный питерский сплин.
О Маринке и ее кухне. Маринка мой питерский человечек и мой питерский поэт. Единственный и неповторимый. В городе она появилась не более года назад по большой любви к Никитину. Никитин – гуру. Он пишет стихи и песни, и уходит несколько раз в неделю на репетиции. У Никитина есть даже книжки со стихами. В последние несколько месяцев он записал две с половиной песни, и полторы из них мне понравились. Сорокалетний мальчик всю жизнь почему-то страдавший, проснувшись однажды после жуткого запойного периода и очередной несчастной любви, решил бросить пить, курить и материться. Но стихов и песен стал писать меньше. Почему-то. Теперь он не пьет, не курит и не материться. Про «нематериться» не уверен, но не слышал. С Маришкой они нашли друг друга через Интернет. На стихире. Впрочем, я с ними познакомился там же. Потом она приехала к нему, а я к ним.
Никитин кажется важным и спокойным, меня он считает разгильдяем и Маришку тоже. Со мной. Поэтому он не любит нас вдвоем, он любит ее одну. Он готов нас разгонять всегда и везде, но он – гуру, с двумя с половиной песнями, полторы из которых, по-моему, хорошие, поэтому, он смотрит на нас спокойно и с большим терпением, как на малолетних преступников. Мы пьем, курим и материмся. И все на кухне в квартире, которую он снимает. Потом пьяные и наговорившиеся про стихи и мировоззрение Бориса Рыжего, мы идем приставать к Никитину, что бы он пел нам всякие песни под одну из двух его гитар. Гитары у него хорошие в черных кофрах. Он всегда вспоминает, что ни будь такое, чего мы не знаем. Он знает все песни, которые сочинили за последние тридцать лет. Он песенный полиглот. Еще у Никитина есть компьютер. Он его тоже любит, как Маринку, песни и две гитары. Компьютер стоит в почетном углу единственной комнаты и Никитин требует, чтобы мы с Маринкой уважали этот технический раритет, так же как уважаем Никитина. (tp://stihi.ru/author.html?stanislawsky)
Ой, я же о Маринке и кухне. Мой питерский поэт Маринка привыкла быть неформалом. Она любит джинсы, черные майки, банданы и свои большие камелоты. Камелоты самая дорогая вещь ее бесхитростного гардероба. Она надевает их и идет на работу, сочиняя по дороге стихи. Даже не столько сочиняя сколько выплетая. Она это сама говорит. И еще говорит, что Гадкая Лебедева не может, что-то сочинять или писать - только плести. Поэтом она себя не считает, тем более - питерским. Она родилась, выросла, вышла замуж и родила сына, научилась всему плохому и хорошему, потом развелась, конечно, в маленьком городке на берегу Черного моря. Еще год назад не догадывалась, что будет жить в Питере и любить Никитина. Там на Черном море она была подругой бандитов, алкоголиков и наркоманов, поэтому осталась хулиганом и неформалом. Как в такой среде она стала поэтом, не может объяснить никто. С бывшим мужем она дралась руками и ногами и ругалась самыми последними словами на русском и украинском языках, потому что окончила украинский колледж. Где больше не училась, а хулиганила, пила водку, материлась, водилась с бандитами, алкоголиками и наркоманами. И еще писала стихи. Самородок, наверное, блин. Она выплетает строчки не задумываясь, без правки в последствии. Так, считает она, поправдышнее. Ее кумир Гарсиа Лорка. Кажется, до двадцати лет она читала только его томик стихов и больше никаких книжек не видела. Это сейчас Никитин приучает ее к разным интересным писателям, а я подсовываю модных матершиных Денежкиных.
Никитин на репетиции, сын почти уснул в комнате с компьютером, а мы с Маришкой допиваем полтора литра дешевого пива. За окном барабанит весенний дождик. Я рассказываю о том, что бы понаписал, если бы был писателем. И потом, что бы у меня получилось, если бы я был большим писателем. И мне хорошо с Маринкой, на этой кухне, в этом городе. Я даже забываю ее строчки из последнего стихотворения:
у меня есть набор для выживания
я выживаю крестиком
выживаю ноликом
выживаю из себя "до свидания"
выживаю по капельке
становлюсь алкоголиком
извивается бесконечная ниточка
выживаю как курочка по зернышку
у меня всё по полочкам, моя милочка
у меня всё просчитано, мое солнышко
выживаю стежками бесстыжими
неправдоподобными сказками
выживаю на коротко стриженом
жгучее тавро взглядом ласковым
будешь помнить
носи это до смерти
за моей
печатью и подписью
выживаю не лыком
с особым циничным шиком
цветные картинки:
листья, травинки
пляшущие человечки
невиноватые овечки
слово вечность
забыть и отвлечься...
не думать...
руки занять...
вышивать...
выжигать...
выживать...
Так бы и сидел на этой кухоньке, если бы не метро и завтра на работу. И ей на работу, и Никитину тоже. На какую-то для всех нас непонятную работу, за которую можно получать денежку. (http://stihi.ru/author.html?manija)
Очень много денег это хорошо. Вторую неделю. Я выхожу из своей спальни, и спрашиваю - Где это?.... Я имею в виду коньяк Bowen или Bisquit. Хозяин сквозь зубы шепчет домохозяйке
- Хватит пэрэводить дабро на гавно......
Он по национальности ингушь. Я учу его работе с компьютером. Он имеет в виду коньяк, а не меня.... Ну, так ему надо.... Если что-то он не понимает он достает кольт, и говорит что бы я говорил понятнее.... я учусь говорить понятнее... Я бросил пить коньяки и перешел на обычные напитки типа «энергетических со спиртным»... Он таскает это добро ящиками и говорит
- Иды возмы там... Толька, Костя буд к вечеру немного трэзвый...
Я не осиливаю ящик, там все ж таки где-то около 30 бутылочек, 7-8 я выпиваю.... Поэтому в кладовке скопилось около 10 ящиков всевозможных напитков...
Выпив 3-4 банки, я обычно посвящаю 3 часа этому "типу", а потом иду смотреть 38 каналов ТВ..... Щелкаю с вечера до 6 часов утра - 2 канала порно... но мне больше нравится канал про животных.... классно...
Жизнь обыкновенна....
Неужели вы думаете - это верх мечтаний?
Моя девочка кореянка (прости Наташ). Ровно неделю мне потребовалось, чтобы научится говорить кореянка, а не корейка. Это маленькое хрупкое существо с иссине-черным волосом (именно "иссине"), и такими же глазами, чуть раскосыми и чуть скрытыми под верхним веком. Как она выразилась про себя - "я компактная". Очень интересно рассматривать не только черты ее лица, но и фигурку, совсем не схожую со стереотипами. Мы с ней встречаемся по вечерам, она кормит меня всякими корейскими собаками и ушами поросят с острой морковкой, а потом мы целуемся. Ее с детства учили быть корейской девочкой - тихой и заботливой. В общем, то все. Она именно такая как в модном корейском кино. К примеру "Самаритянка". Они здорово внешне схожи с той девочкой, которая выбросилась из окна..... Я сказал ей об этом, она улыбнулась.
После поцелуев мы обычно сидим за ее компьютером. Я изготовил из него эдакий комбайнчик с ТВ и FM, с подключением к инету через Skylink, с выходом на GPRS и Pocket PC. Забавная получилась вещичка на основе селерончика 466А. Фурычит. Моя девочка все схватывает на лету (что значит гены предков). Я уже месяц не курю и не увлекаюсь горячительными вспрысками - отношения этого человечка мне дороже.
А еще у нее есть жених. Ей год назад его выбрали родители и через год, когда ей исполниться 21, они поженятся. Так хотят родители, так шепчет традиция. Папа ей приготовил в подарок небольшой особняк под Новгородом (тот, что недалеко от Питера).
Она хочет быть в радость своим родителям, поэтому ее глаза грустные, а улыбается она, только когда я прихожу и мы садимся с ней рядышком. Я рассказываю ей всякие истории своей и не только жизни и разрешаю иногда общаться от моего имени по аське или писать на «Артпарке» под ником КыШ всякие гадость. И это у нее тоже хорошо получается. Она весело смеется. И мне хорошо, и ладно...
Моя девочка кореянка и через год она выйдет замуж.... Что с ней будет, потом я вряд ли узнаю...
У Ладожской.
- Прасти меня великодушно, не поможешь рубликом земляк, на сигареты не хватает, - трясет головой человечек беспризорного вида лет 55-и. Под глазеночками по синяку, на бороденочке слюни и крупинки чая.
- Что, - спрашиваю, - душа горит?
- Горит, землячек, горит... день рожденья у меня. Как не отметить? Угости цигаркой то...
- С прошлого года отмечаешь то, мужичек? - опять я, вытаскивая сигарету и зажигалку в придачу.
- Да нет третий день...
- И сколько тебе стукнуло?
- Тридцать шесть вчерась, землячек, - мужичек лыбится беззубым ртом, вероятно, вспоминает приятные моменты именин... Зубки его черненькие, ручки красненькие, волосики сальненькие...
Вот такая (бип!!!) - пришлось дать десять рублей - мы с ним делали одно и тоже...
Я выбежал из Казанского собора, давясь слезами. Всего лишь две свечки. Я ставлю их в любом храме. За здравие и за упокой – самые маленькие, самые дешевые. За здравие маме, за упокой бабушке. Бабушку мне всегда очень жалко. Но нахлынуло именно здесь, неожиданно, быстро. И я убежал. По Невскому к Ниве, мимо Спаса-На-Крови. Мимо.
Казанский теперь кафедральный и почему-то кажется стареньким, обшарпанным, но родным. Будто здесь есть что-то, что нет в других местах. Меня никак не задел новый храм Христа Спасителя. Вроде главный. Вроде первый. Холодный и современный. Не уютный.
Казанский другой. На балконе у всех на виду церковный хор, обычные пожилые женщины. И щемящее чувство России, щемящее Питера, похожего на мою бабушку. Последние несколько лет у нее был прогрессирующий склероз. Ее поили сильными обезболивающими и у нее начинались галлюцинации. Она приходила ко мне в комнату, садилась у телевизора и начинала говорить с несуществующими родственниками. Впрочем, как и этот город.
Бабушка моего Питера.
Солнце по-весеннему лупит в глаза и кажется, что такая погода здесь была всегда и другой уже не будет, и все что здесь было в серьез и надолго... Но нет, солнце не навсегда и уже во второй половине дня все возвращается. Я бегу под дождем по лужам. Джинсы завернуты, носки мокрые. Вода стекает за шиворот, и вечер кажется еще темнее, чем прежде. Хорошо, что, попав на газон, кроссовки не забирают с собой ошметки грязи, как в родном... Это мне нравиться больше солнца с утра и ощущения наступающего лета. Может быть, когда ни будь, я пожалею обо всем, но сейчас я спокоен. Этот дождь - частичка просто другого города, который останется со мной таким, каким я его хотел увидеть. (http://stihi.ru/poems/2005/03/16-192.html).
Январь- апрель. 2005 год. Санкт- Петербург.
(c) Кыш. http://www.stihi.ru/poems/2005/03/16-192.html
C
Crow'Ь
1535
хорошо...
хорошо...
K
KЦ
Не читал. О чем там?
А вот прочитай, после - вопросы... если останутся :-)
P. S. Это не фантазия, не художественный вымысел. Как говорится, "Это не факт. Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле"
Все герои - реальны, и даже очень. Половину из них, в т. ч. автора, я знаю, можно сказать - почти лично... И то из написанного, что я знал раньше, убеждает меня в правдивости всего повествования
w
waserman,
спасибо.серость дня на некоторое время исчезла,остались грусть и воспоминания
K
KЦ
Небольшой штрих к картине сего мира привнесла и та самая "мой питерский поэт Маришка" - Марина Лебедева:
"Я Люблю Тебя", или Еще пара абзацев для автобиографии
Меня до смешного мало любили в детстве, в юности и в ранней молодости.
Когда я была девочкой - меня не любили мальчики. Когда я была девушкой - меня не любили юноши. Потом не любили мужчины. И женщины тоже не очень.
А потом я оказалась с людьми, которые говорили друг другу " я люблю тебя" вместо "здравствуй", "до свидания" и даже вместо "иди на х..". И это, как ни странно, было настоящее. Они верили, что это кого-то от чего-то спасет. Они с одинаковой лёгкостью дарили друг другу свои шмотки, феньки и свои смешные перепачканные пылью, копеечной едой из студенческих столовок и портвейном "Анапа" туловища. Они целовали друг друга при встрече и при мимолётном знакомстве - в губы. С ними было беспокойно и хорошо. Я любила мой разноцветно-одноэтажный южный город, мой кубанский говорок еще не истребили полтора года в северной столице.
Вот так я подсела на "я люблю тебя". И вдруг меня тоже стали любить. Мальчики. Девочки. Мужчины-женщины. Мне улыбались на улицах. Мне вручали тетрадки, исписанные стихами. Плакали ночами под окном моей общаги на Гидрострое, пока я мирно спала в гостях где-то на Комсомольском или в Геленджике. Для меня резали вены, идиоты. Ко мне приходили петь песни, писать курсовые и варить винт. В традесканциях и геранях соседок по комнате почему-то простоянно прорастала конопля. Из общаги меня выселяли шесть раз за полтора года, пять раз приезжал папа и пять раз всё улаживал. В шестой раз меня выселили окончательно - беременную и абсолютно незамужнюю. Я уволилась из остодвестившего политеха с его тупыми абитуриентами и спившимся завлабораторией, похожим на опустившегося Элвиса Пресли, и уехала с кем-то из тех людей на скалу Киселёва, купалась в море, лазила по горам и пила самогон. Через пять лет отец моего ребенка случайно встретил меня возле Кооперативного рынка и женился. Через год я от него сбежала в Питер. Последнее, что мы друг другу сказали - "я люблю тебя ".
Наверное, я слишком легко произношу эту фразу. Сказать человеку "я люблю тебя" не сложнее, чем "с добрым утром". Сейчас это осложняет мне жизнь. Я говорю тебе "я тебя люблю" и на меня тут же наваливается ненавистная фраза об ответственности за то, что я тебя приручила. Я не боюсь ответственности, хотя меня и не освобождает от неё то, что я ничего не могу тебе дать кроме этих трёх слов - моя жизнь и моё туловище уже не принадлежат безраздельно мне одной. Прости меня, пожалуйста. Прости, ладно? Потому что
чёрт возьми
я же люблю тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и...
ну скажи мне
можно так любить до бесконечности
и не остаться в итоге той сорокой
которая кому-то всё-таки не дала?
(с) М. Лебедева
P. S. Никого не напоминает?..
"Я Люблю Тебя", или Еще пара абзацев для автобиографии
Меня до смешного мало любили в детстве, в юности и в ранней молодости.
Когда я была девочкой - меня не любили мальчики. Когда я была девушкой - меня не любили юноши. Потом не любили мужчины. И женщины тоже не очень.
А потом я оказалась с людьми, которые говорили друг другу " я люблю тебя" вместо "здравствуй", "до свидания" и даже вместо "иди на х..". И это, как ни странно, было настоящее. Они верили, что это кого-то от чего-то спасет. Они с одинаковой лёгкостью дарили друг другу свои шмотки, феньки и свои смешные перепачканные пылью, копеечной едой из студенческих столовок и портвейном "Анапа" туловища. Они целовали друг друга при встрече и при мимолётном знакомстве - в губы. С ними было беспокойно и хорошо. Я любила мой разноцветно-одноэтажный южный город, мой кубанский говорок еще не истребили полтора года в северной столице.
Вот так я подсела на "я люблю тебя". И вдруг меня тоже стали любить. Мальчики. Девочки. Мужчины-женщины. Мне улыбались на улицах. Мне вручали тетрадки, исписанные стихами. Плакали ночами под окном моей общаги на Гидрострое, пока я мирно спала в гостях где-то на Комсомольском или в Геленджике. Для меня резали вены, идиоты. Ко мне приходили петь песни, писать курсовые и варить винт. В традесканциях и геранях соседок по комнате почему-то простоянно прорастала конопля. Из общаги меня выселяли шесть раз за полтора года, пять раз приезжал папа и пять раз всё улаживал. В шестой раз меня выселили окончательно - беременную и абсолютно незамужнюю. Я уволилась из остодвестившего политеха с его тупыми абитуриентами и спившимся завлабораторией, похожим на опустившегося Элвиса Пресли, и уехала с кем-то из тех людей на скалу Киселёва, купалась в море, лазила по горам и пила самогон. Через пять лет отец моего ребенка случайно встретил меня возле Кооперативного рынка и женился. Через год я от него сбежала в Питер. Последнее, что мы друг другу сказали - "я люблю тебя ".
Наверное, я слишком легко произношу эту фразу. Сказать человеку "я люблю тебя" не сложнее, чем "с добрым утром". Сейчас это осложняет мне жизнь. Я говорю тебе "я тебя люблю" и на меня тут же наваливается ненавистная фраза об ответственности за то, что я тебя приручила. Я не боюсь ответственности, хотя меня и не освобождает от неё то, что я ничего не могу тебе дать кроме этих трёх слов - моя жизнь и моё туловище уже не принадлежат безраздельно мне одной. Прости меня, пожалуйста. Прости, ладно? Потому что
чёрт возьми
я же люблю тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и тебя
и...
ну скажи мне
можно так любить до бесконечности
и не остаться в итоге той сорокой
которая кому-то всё-таки не дала?
(с) М. Лебедева
P. S. Никого не напоминает?..
КЦ, я так и не понял, что тым там углядел.
Вот мои питерские записки. Для сравнения, чтоли:-)
***
Инга ворвалась на кухню в квартиру Гимли, где мы вписывались следующие пару дней, звеня колокольчиками, спрятанными среди 160-ти мелких черных косичек. Ее взбудораженное лицо демонстрировало радость от посещения новой выставки на Пушкинской, 10.
- Жень, срочно, пошли на выставку. Я познакомилась с Виталием, там классные картины.
Виталий - искусствоед. Или культуролог, я так и не понял. Виталий узрел на горизонте 160 косичек на голове екатеринбурженки Инги - и назвал ее Дианой. Диану он позвал на другую выставку, которая инсталлировалась в помещении журнала "Нева". "Инсталлировалась", - так он сказал, или так придумала Инга.
Я уже был наслышан о том, что на питерских выставках можно запросто догнаться, если сумеешь грамотно затусоваться.
Наливают там или нет, я спрашивать не стал. Глядя в горящие глаза Инги, я успокоился. А догнаться ох как хотелось - все запасы алкоголя, жившие у соседей Гимли, закончились. Соседи напоили "ёбуржских друзей" и расходились по комнатам. Пора было выдвигаться.
Журнал "Нева" - хороший журнал, культовый. Про это я прочитал недавно у Веллера. Вроде, Довлатов там печатался. Бродский и кто-то еще. Больше ничего я не знал.
На второй или третий этаж по темной лестнице, отрыгиваясь отменным "Степаном Разиным" - и сразу в светлую залу, где вдоль стен и наискось картины. Много картин, цветных и разных. Кружочки людей, которые, очевидно, все уже посмотрели и теперь стояли, умиротворенно общаясь.
- Диана! Свет очей моих! - Виталий, лет сорока пяти от роду и с конским хвостом с затылка, обнял Ингу как старую знакомую и дважды расцеловал ее в щеки. - Вы, как я понял, Евгений? Очень приятно!
И тут же обнял Ингу за талию. Повел вдоль картин. Улыбались.
Инга на малознакомые мероприятия брала меня с собой - так меньше мужиков к ней клеились. При мне обычно не клеились, просто ухаживали. Я, не стесняясь, разводил их на пиво и водку.
Виталий не наливал. Он приобнял Ингу и повел вдоль картин. Правильнее сказать "повел было...", потому что она развернулась и направилась в мою сторону.
Я пялился на картины. Я ничего в них не понимал. Но, тем не менее, строил умное лицо, ибо борода, длинные волосы и берет способствовали этому.
Эти причиндалы часто помогали затусоваться в питерских местечках, сойти за своего и нахаляву выпить. Нахаляву - потому что, увы, на свои деньги, которые здесь время от времени мне перепадали, я покупал только хлеб, сигареты, супы-звездочки и пиво. Выпивать приходилось за счет новоявленных питерских братьев по разуму.
Как ни пытался я вникнуть в прелесть картин, мысли о выпивке меня не покидали. В конце концов, не на картины же я пришел пялиться!
Муза живописи, если такая есть, меня наконец услышала.
- Евгений, - рядом стоял Виталий, бурил меня честными глазами, и протягивал стаканчик красного вина. - Евгений, как вам выставка?
Все-таки, когда надо, я умею быть скромным. Неспеша принял предложенное вино и, сам от себя охуевая, не прикоснувшись к нему, развел минут на 10 такую запутанную лекцию о парадигме в современном искусстве, что у Виталия покатились по ресницам слезы. И только потом я махом осушил весь стакан. Тронутый Виталий тут же откуда-то из-за спины протянул второй.
- Евгений, вам удобно здесь стоять? Вот на этом самом месте?
- Вполне.
- А мне нет. Здесь энергетическая яма. Знаете что, давайте найдем другое место с хорошей энергетикой.
Виталий обнял нас с Ингой за плечи и начал, суетливо кружа, водить по залу. Иногда он словно прислушивался, принюхивался и, наконец, остановился у желто-красной пятнистой картины. По-моему, там была птица.
- Вот здесь, вот здесь хорошее место. Вы не находите?
- Да, здесь несомненно лучше. Как-то легче дышится, - кивнул я, протягивая стакан.
- Вы почувствовали, да? - Радостно спросил Виталий, наполняя всем тару. - Помещение "Невы" сотни раз реконструировалось за последние пару столетий. И сотни людей, здесь обитавших, наделали энергетических ям. В последнее время у журнала отняли практически все помещения, и теперь у него осталось...
Сколько осталось у «Невы», я так и не узнал. Виталий снова выпучил на меня честные глаза и восторженно спросил:
- Евгений, вы пишите?
- Пишу, - честно ответил я. К тому времени я исписал две тетрадки дневниковой прозой и накрапал с полсотни стишков.
- Отлично. Вам нужна помощь. Сколько вам лет?
- Двадцать два.
- У вас все еще впереди. Придется много работать.
Я кивнул.
- Сейчас я вас познакомлю с Лурье. Я уверен, Самуил Аронович даст вам дорогу. Лурье - наше все.
И ушел, стены сомкнули его. Желтый цвет картин рябил в глазах. Инга куда-то исчезла. Я увидел тетрадку, привязанную к ручке окна. В тетрадку время от времени посетители что-то писали.
Писали о выставке. Три художника с незнакомыми мне фамилиями. Восторги и похвала. Я добавил, что талант у ходожников, несомненно, присутствует, но "не хватает жанровой особенности". Пусть потом понимают как хотят. И размашисто подписался "Камшилов". Чтоб знали. В конце концов, я собирался здесь остаться жить. Я приехал в конце осени автостопом с Урала, без денег. Ни работы, ни жилья. Я приехал покорять Питер. Правда, это Питер покорил меня.
Виталия все не было. Наверное, этот кто-то с еврейской фамилией – важная птица. Я вышел из зала и устроился в сумеречном коридорчике на кожаном диване. Он хрустнул, я прилег и с удовольствием уснул.
... Кто-то дергал меня за плечо. Я сел. Было темно, устало, веки не поднимались. К тому же очень хотелось пить. В конце концов я различил девушку; нагнувшись надо мной, она пыталась расшевелить меня. В ее левой руке виднелся пластиковый стаканчик, по стенкам которого, как я разглядел, стекала смачная красная винная слеза.
- Молодой человек, вы художник?
- Я поэт.
Она потянула меня за рукав, успев, однако, влить в меня полстакана вина.
- Пойдемте ко мне, я хочу услышать ваше мнение о моей работе. Это здесь, наверху.
Мы пошли куда-то вверх по лестнице. Девушка тащила меня за куртку, а я пытался хоть как-то не отставать. Вскоре вошли в комнату. Длинные русые волосы, собранные в хвост, растянутый свитер, вопросительно поднятые брови. Такой я увидел девушку при свете лампы. Еще в этом свете стояли какие-то рамы, мольберты и прочие приблуды художников.
- Смотрите, как вам – нравится?
Я тупо уставился на девушку. Попробовал сменить тупое лицо на вежливое.
- Нравитесь.
- Молодой человек, я уже поняла, что нравлюсь вам. Вы мне про картину скажите.
Где находится картина, понял я не сразу. А она оказалось прямо подо мной. Расстеленный на полу холст примерно два на два. Знакомые уже яркие пятна, которые я при всем желании не мог уложить в одно целое.
- Не хватает жанровой особенности. Тогда можно будет объять все целостное. Дело в том, что в парадигме живописи, которую можно наблюдать сегодня в свете работ современных авторов...
И далее я прогнал такую же чушь, как незадолго до этого Виталию. Хотелось спать и курить. Вина у девушки не было.
Когда я закончил, на пороге появился Виталий.
- Наташ, я Евгения заберу на полчасика.
И снова меня схватили за рукав и поволокли по лестнице. То, что она теперь вела вниз – уже не спасало.
- Понимаешь, Лурье – культовая фигура. Завпрозой. Мэтр! Тебе обязательно надо к нему.
- Он не пьет?
- Ну, выпьем немного. Только немного, он очень занятой.
Виталий протащил меня по залу, бросил на ходу Инге: «Диана подожди здесь, пожалуйста», завернул за очередную картину, в которой не хватало жанровой особенности, и втолкнул в дверь.
За дверью был кабинет, а в кабинете прямо перед входом стоял стол, за которым сидел усталый худощавый человек в пиджачке, очках и лысине. Но взгляд был хитр и тяжел.
- Вот, - проталкивая меня в центр комнаты, сказал Виталий. – Евгений, мой друг из Екатеринбурга. Очень талант.
И налил всем по стаканчику красного. Мы отхлебнули
- Ну, - твердо и вопросительно глядя на меня, указал мне место Лурье. – Давайте.
- Что?
- Как что? – Лурье перевел взгляд на Виталия. – Давайте, что вы там понаписали.
- Давай, - теперь вопросительно смотрел на меня Виталий.
- У меня сейчас нет...
- Как нет? – Виталий застыл с недопитым вином.
Вот, блин, заладили. Я, может быть, вообще-то выпить сюда пришел, а не печататься. На кой мне печататься, если я выпить пришел?
- Я принесу... через полгода. Напишу и принесу, честно. Мне пока жить негде.
В общем, я застремался, запутался и растерялся. Лурье сверлил меня взглядом, явно недовольный тем, что его отвлекают от чего-то важного. Виталий налил еще, мы тут же выпили, каждый сам с собой. О чем-то меня спрашивали... я отвечал. Но память уже отказывала. Короче, я отрубился.
Пришел в себя уже практически ночью в каком-то магазине, в отделе, где наливают. За длинным столом стояли Виталий, Инга, я и мужчина в форме, которого наш провожатый называл «настоящим полковником». Мы пили «Степан Разин», а полковник ухаживал за Ингой. Она аккуратно ставила его на место. У Виталия было три сына, а он хотел дочь. Полковник хотел сына, потому что у него его не было. Инга отказывалась от угощений, так как вегитаринка, а я дул пиво и стрелял у Виталия ужасно крепкий «Кэптен блэк» без фильтра. И это тянулось черт знает сколько.
***
Через два месяца разговариваю в Екатеринбурге со знакомой. Упоминую «Неву», выставку и некоего Лурье.
- Ты что, не знаешь, кто такой Лурье? – ее возмущению не было предела. – Ты, филолог, и не знаешь, кто такой Лурье?!
- Нет. Ну, выпили немного, потом я отрубился...
- Позор! Позор!!!
Ну, позор так позор. А почему мне, собственно, должно быть стыдно?
Вот мои питерские записки. Для сравнения, чтоли:-)
***
Инга ворвалась на кухню в квартиру Гимли, где мы вписывались следующие пару дней, звеня колокольчиками, спрятанными среди 160-ти мелких черных косичек. Ее взбудораженное лицо демонстрировало радость от посещения новой выставки на Пушкинской, 10.
- Жень, срочно, пошли на выставку. Я познакомилась с Виталием, там классные картины.
Виталий - искусствоед. Или культуролог, я так и не понял. Виталий узрел на горизонте 160 косичек на голове екатеринбурженки Инги - и назвал ее Дианой. Диану он позвал на другую выставку, которая инсталлировалась в помещении журнала "Нева". "Инсталлировалась", - так он сказал, или так придумала Инга.
Я уже был наслышан о том, что на питерских выставках можно запросто догнаться, если сумеешь грамотно затусоваться.
Наливают там или нет, я спрашивать не стал. Глядя в горящие глаза Инги, я успокоился. А догнаться ох как хотелось - все запасы алкоголя, жившие у соседей Гимли, закончились. Соседи напоили "ёбуржских друзей" и расходились по комнатам. Пора было выдвигаться.
Журнал "Нева" - хороший журнал, культовый. Про это я прочитал недавно у Веллера. Вроде, Довлатов там печатался. Бродский и кто-то еще. Больше ничего я не знал.
На второй или третий этаж по темной лестнице, отрыгиваясь отменным "Степаном Разиным" - и сразу в светлую залу, где вдоль стен и наискось картины. Много картин, цветных и разных. Кружочки людей, которые, очевидно, все уже посмотрели и теперь стояли, умиротворенно общаясь.
- Диана! Свет очей моих! - Виталий, лет сорока пяти от роду и с конским хвостом с затылка, обнял Ингу как старую знакомую и дважды расцеловал ее в щеки. - Вы, как я понял, Евгений? Очень приятно!
И тут же обнял Ингу за талию. Повел вдоль картин. Улыбались.
Инга на малознакомые мероприятия брала меня с собой - так меньше мужиков к ней клеились. При мне обычно не клеились, просто ухаживали. Я, не стесняясь, разводил их на пиво и водку.
Виталий не наливал. Он приобнял Ингу и повел вдоль картин. Правильнее сказать "повел было...", потому что она развернулась и направилась в мою сторону.
Я пялился на картины. Я ничего в них не понимал. Но, тем не менее, строил умное лицо, ибо борода, длинные волосы и берет способствовали этому.
Эти причиндалы часто помогали затусоваться в питерских местечках, сойти за своего и нахаляву выпить. Нахаляву - потому что, увы, на свои деньги, которые здесь время от времени мне перепадали, я покупал только хлеб, сигареты, супы-звездочки и пиво. Выпивать приходилось за счет новоявленных питерских братьев по разуму.
Как ни пытался я вникнуть в прелесть картин, мысли о выпивке меня не покидали. В конце концов, не на картины же я пришел пялиться!
Муза живописи, если такая есть, меня наконец услышала.
- Евгений, - рядом стоял Виталий, бурил меня честными глазами, и протягивал стаканчик красного вина. - Евгений, как вам выставка?
Все-таки, когда надо, я умею быть скромным. Неспеша принял предложенное вино и, сам от себя охуевая, не прикоснувшись к нему, развел минут на 10 такую запутанную лекцию о парадигме в современном искусстве, что у Виталия покатились по ресницам слезы. И только потом я махом осушил весь стакан. Тронутый Виталий тут же откуда-то из-за спины протянул второй.
- Евгений, вам удобно здесь стоять? Вот на этом самом месте?
- Вполне.
- А мне нет. Здесь энергетическая яма. Знаете что, давайте найдем другое место с хорошей энергетикой.
Виталий обнял нас с Ингой за плечи и начал, суетливо кружа, водить по залу. Иногда он словно прислушивался, принюхивался и, наконец, остановился у желто-красной пятнистой картины. По-моему, там была птица.
- Вот здесь, вот здесь хорошее место. Вы не находите?
- Да, здесь несомненно лучше. Как-то легче дышится, - кивнул я, протягивая стакан.
- Вы почувствовали, да? - Радостно спросил Виталий, наполняя всем тару. - Помещение "Невы" сотни раз реконструировалось за последние пару столетий. И сотни людей, здесь обитавших, наделали энергетических ям. В последнее время у журнала отняли практически все помещения, и теперь у него осталось...
Сколько осталось у «Невы», я так и не узнал. Виталий снова выпучил на меня честные глаза и восторженно спросил:
- Евгений, вы пишите?
- Пишу, - честно ответил я. К тому времени я исписал две тетрадки дневниковой прозой и накрапал с полсотни стишков.
- Отлично. Вам нужна помощь. Сколько вам лет?
- Двадцать два.
- У вас все еще впереди. Придется много работать.
Я кивнул.
- Сейчас я вас познакомлю с Лурье. Я уверен, Самуил Аронович даст вам дорогу. Лурье - наше все.
И ушел, стены сомкнули его. Желтый цвет картин рябил в глазах. Инга куда-то исчезла. Я увидел тетрадку, привязанную к ручке окна. В тетрадку время от времени посетители что-то писали.
Писали о выставке. Три художника с незнакомыми мне фамилиями. Восторги и похвала. Я добавил, что талант у ходожников, несомненно, присутствует, но "не хватает жанровой особенности". Пусть потом понимают как хотят. И размашисто подписался "Камшилов". Чтоб знали. В конце концов, я собирался здесь остаться жить. Я приехал в конце осени автостопом с Урала, без денег. Ни работы, ни жилья. Я приехал покорять Питер. Правда, это Питер покорил меня.
Виталия все не было. Наверное, этот кто-то с еврейской фамилией – важная птица. Я вышел из зала и устроился в сумеречном коридорчике на кожаном диване. Он хрустнул, я прилег и с удовольствием уснул.
... Кто-то дергал меня за плечо. Я сел. Было темно, устало, веки не поднимались. К тому же очень хотелось пить. В конце концов я различил девушку; нагнувшись надо мной, она пыталась расшевелить меня. В ее левой руке виднелся пластиковый стаканчик, по стенкам которого, как я разглядел, стекала смачная красная винная слеза.
- Молодой человек, вы художник?
- Я поэт.
Она потянула меня за рукав, успев, однако, влить в меня полстакана вина.
- Пойдемте ко мне, я хочу услышать ваше мнение о моей работе. Это здесь, наверху.
Мы пошли куда-то вверх по лестнице. Девушка тащила меня за куртку, а я пытался хоть как-то не отставать. Вскоре вошли в комнату. Длинные русые волосы, собранные в хвост, растянутый свитер, вопросительно поднятые брови. Такой я увидел девушку при свете лампы. Еще в этом свете стояли какие-то рамы, мольберты и прочие приблуды художников.
- Смотрите, как вам – нравится?
Я тупо уставился на девушку. Попробовал сменить тупое лицо на вежливое.
- Нравитесь.
- Молодой человек, я уже поняла, что нравлюсь вам. Вы мне про картину скажите.
Где находится картина, понял я не сразу. А она оказалось прямо подо мной. Расстеленный на полу холст примерно два на два. Знакомые уже яркие пятна, которые я при всем желании не мог уложить в одно целое.
- Не хватает жанровой особенности. Тогда можно будет объять все целостное. Дело в том, что в парадигме живописи, которую можно наблюдать сегодня в свете работ современных авторов...
И далее я прогнал такую же чушь, как незадолго до этого Виталию. Хотелось спать и курить. Вина у девушки не было.
Когда я закончил, на пороге появился Виталий.
- Наташ, я Евгения заберу на полчасика.
И снова меня схватили за рукав и поволокли по лестнице. То, что она теперь вела вниз – уже не спасало.
- Понимаешь, Лурье – культовая фигура. Завпрозой. Мэтр! Тебе обязательно надо к нему.
- Он не пьет?
- Ну, выпьем немного. Только немного, он очень занятой.
Виталий протащил меня по залу, бросил на ходу Инге: «Диана подожди здесь, пожалуйста», завернул за очередную картину, в которой не хватало жанровой особенности, и втолкнул в дверь.
За дверью был кабинет, а в кабинете прямо перед входом стоял стол, за которым сидел усталый худощавый человек в пиджачке, очках и лысине. Но взгляд был хитр и тяжел.
- Вот, - проталкивая меня в центр комнаты, сказал Виталий. – Евгений, мой друг из Екатеринбурга. Очень талант.
И налил всем по стаканчику красного. Мы отхлебнули
- Ну, - твердо и вопросительно глядя на меня, указал мне место Лурье. – Давайте.
- Что?
- Как что? – Лурье перевел взгляд на Виталия. – Давайте, что вы там понаписали.
- Давай, - теперь вопросительно смотрел на меня Виталий.
- У меня сейчас нет...
- Как нет? – Виталий застыл с недопитым вином.
Вот, блин, заладили. Я, может быть, вообще-то выпить сюда пришел, а не печататься. На кой мне печататься, если я выпить пришел?
- Я принесу... через полгода. Напишу и принесу, честно. Мне пока жить негде.
В общем, я застремался, запутался и растерялся. Лурье сверлил меня взглядом, явно недовольный тем, что его отвлекают от чего-то важного. Виталий налил еще, мы тут же выпили, каждый сам с собой. О чем-то меня спрашивали... я отвечал. Но память уже отказывала. Короче, я отрубился.
Пришел в себя уже практически ночью в каком-то магазине, в отделе, где наливают. За длинным столом стояли Виталий, Инга, я и мужчина в форме, которого наш провожатый называл «настоящим полковником». Мы пили «Степан Разин», а полковник ухаживал за Ингой. Она аккуратно ставила его на место. У Виталия было три сына, а он хотел дочь. Полковник хотел сына, потому что у него его не было. Инга отказывалась от угощений, так как вегитаринка, а я дул пиво и стрелял у Виталия ужасно крепкий «Кэптен блэк» без фильтра. И это тянулось черт знает сколько.
***
Через два месяца разговариваю в Екатеринбурге со знакомой. Упоминую «Неву», выставку и некоего Лурье.
- Ты что, не знаешь, кто такой Лурье? – ее возмущению не было предела. – Ты, филолог, и не знаешь, кто такой Лурье?!
- Нет. Ну, выпили немного, потом я отрубился...
- Позор! Позор!!!
Ну, позор так позор. А почему мне, собственно, должно быть стыдно?
w
waserman,
поздний стогофф
w
waserman,
те же "пьяные перверсии"
w
waserman,
тем петербургская жизнь и хороша
Ю
Юрий <i>
Кыш. Питер нон-стоп.
Понравилось, спасибо
Т
Теллур
амшилов, ты лох.
K
KЦ
А кто такой Лурье?
Я не филолог, и мне не стыдно...
А написано преизрядно. Начало тяжеловато, буквально один абзац, а остальное - просто затянуло
Я не филолог, и мне не стыдно...
А написано преизрядно. Начало тяжеловато, буквально один абзац, а остальное - просто затянуло
Самуил Аронович Лурье родился в 1942 году, окончил филологический факультет ЛОЛГУ, почти всю жизнь проработал в отделе прозы журнала Нева. Член союза писателей и союза журналистов Санкт-Петербурга, действительный член АРСС — Академии русской современной словесности (Москва). Автор романа «Литератор
Писарев» (Л, 1987), сборников эссе «Толкование судьбы» (СПб, 1992), «Разговоры в пользу мертвых» (СПб, 1997), «Успехи ясновидения» (СПб, 2002), «Муравейник» (СПб, 2002). Премия Звезды — 1993, Невы — 2002, премия им. П. А. Вяземского — 1997.
http://belousenkolib.narod.ru/Litera/lurie_s.html
Вот в том же отделе прозы я впервые услышал фамилию Довлатова. Я вообще услышал там много нового и интересного. Например, что Октябрьская революция - ну и что, стало лучше? Я клацнул от неожиданности своими белыми комсомольскими зубами; что же касается ответа, так это сейчас, двадцать три года спустя, все стали умными и храбрыми.
За эти двадцать три года задавший мне этот вопрос с ехиднейшей и ласковой улыбкой Самуил Аронович Лурье, старший (и тогда единственный)
редактор отдела, ах Джон, а ты совсем не изменился. Неизменно - худ, лыс, сутул, узкоплеч и очкаст: гуманитар-интеллигент, разве что зав в том же отделе. Нужно было пережить застой, перестройку, распад, полдюжины главных и ответсекров, непотопляемо пройти скандалы и суды, сдать роскошные покои
фирмам нуворишей и ужаться в боковые комнатки, обнищать и уменьшить формат на скверной бумаге, чтоб открылось: что сутулость скрадывает высокий рост, из растянутых рукавов свитера торчат ширококостные волосатые запястья, в объятии Саша Лурье жилист и тверд на ощупь и хорошо познается в способности твердо принимать любое количество спиртного, отличаясь изящнейшим умением по
мере позлияния интимно изливать тому, кто платит за выпивку, вещи все менее приятные. Учитывая должность и реноме лучшего ленинградского критика, поставить ему хотели многие. Справедливость требует отметить, что из этих
многих у очень малых доставало умственных способностей вычленить суть витиевато-иронических фраз, которые с тонкой ухмылкой накручивает им на уши
поимый собеседник.
Лурье и пересек меня с Довлатовым забавным образом. Это образ всех моих
пресекновений.
/.../
- Миша, - сказал Лурье, вручая мне папку с надписью "Сергей Довлатов. Зона", - пусть совесть вас не мучит. Напечатать мы это все равно не можем.
Увидите: там зеки, охранники, пьянки, драки - Попов (главред) этого не пропустит в страшном сне. А если чудом решил бы пропустить - снимет цензура.
А если не снимет - то снимут нас всех. Но этого, к счастью, произойти не может, потому что Попов дорожит своим креслом, и если встречает в тексте
слово "грудь" он подчеркивает его красным карандашом и гневно пишет на полях: "Что это?" И это после нашей редактуры. А если он увидит слово,
например, "сиськи", его просто свезут в сумасшедший дом. Так что - пишите. Сами понимаете. Обижать человека не надо, хороший парень, я его знаю, в
общем, все равно это не пойдет... сочините что-нибудь такое изящное, отметьте достоинства, недостатки, посетуйте в заключение, что "Нева" не
может это опубликовать. И обязательно пожелайте творческих успехов автору. Страниц пять, больше не нужно. Дерзайте: я не сомневаюсь, что у вас
получится.
http://lib.web-malina.com/getbook.php?bid=1181&pag...
http://belousenkolib.narod.ru/Litera/lurie_s.html
Вот в том же отделе прозы я впервые услышал фамилию Довлатова. Я вообще услышал там много нового и интересного. Например, что Октябрьская революция - ну и что, стало лучше? Я клацнул от неожиданности своими белыми комсомольскими зубами; что же касается ответа, так это сейчас, двадцать три года спустя, все стали умными и храбрыми.
За эти двадцать три года задавший мне этот вопрос с ехиднейшей и ласковой улыбкой Самуил Аронович Лурье, старший (и тогда единственный)
редактор отдела, ах Джон, а ты совсем не изменился. Неизменно - худ, лыс, сутул, узкоплеч и очкаст: гуманитар-интеллигент, разве что зав в том же отделе. Нужно было пережить застой, перестройку, распад, полдюжины главных и ответсекров, непотопляемо пройти скандалы и суды, сдать роскошные покои
фирмам нуворишей и ужаться в боковые комнатки, обнищать и уменьшить формат на скверной бумаге, чтоб открылось: что сутулость скрадывает высокий рост, из растянутых рукавов свитера торчат ширококостные волосатые запястья, в объятии Саша Лурье жилист и тверд на ощупь и хорошо познается в способности твердо принимать любое количество спиртного, отличаясь изящнейшим умением по
мере позлияния интимно изливать тому, кто платит за выпивку, вещи все менее приятные. Учитывая должность и реноме лучшего ленинградского критика, поставить ему хотели многие. Справедливость требует отметить, что из этих
многих у очень малых доставало умственных способностей вычленить суть витиевато-иронических фраз, которые с тонкой ухмылкой накручивает им на уши
поимый собеседник.
Лурье и пересек меня с Довлатовым забавным образом. Это образ всех моих
пресекновений.
/.../
- Миша, - сказал Лурье, вручая мне папку с надписью "Сергей Довлатов. Зона", - пусть совесть вас не мучит. Напечатать мы это все равно не можем.
Увидите: там зеки, охранники, пьянки, драки - Попов (главред) этого не пропустит в страшном сне. А если чудом решил бы пропустить - снимет цензура.
А если не снимет - то снимут нас всех. Но этого, к счастью, произойти не может, потому что Попов дорожит своим креслом, и если встречает в тексте
слово "грудь" он подчеркивает его красным карандашом и гневно пишет на полях: "Что это?" И это после нашей редактуры. А если он увидит слово,
например, "сиськи", его просто свезут в сумасшедший дом. Так что - пишите. Сами понимаете. Обижать человека не надо, хороший парень, я его знаю, в
общем, все равно это не пойдет... сочините что-нибудь такое изящное, отметьте достоинства, недостатки, посетуйте в заключение, что "Нева" не
может это опубликовать. И обязательно пожелайте творческих успехов автору. Страниц пять, больше не нужно. Дерзайте: я не сомневаюсь, что у вас
получится.
http://lib.web-malina.com/getbook.php?bid=1181&pag...
КЦ, спасибо, только что прочитал Питер нон-стоп.
хочу вырваться в Питер цивилом, пожить недельку-другую в светлых комнатах, не думать о деньгах и смотреть на мосты.
и сравнить внутри два этих города. Первый - увиденный изнутри глазами, мокрыми от дождя, снега, ветра и алкоголя. И второй - светлый, теплый, сытый и чуток пьяный.
после - вопросы... если останутся
хочу вырваться в Питер цивилом, пожить недельку-другую в светлых комнатах, не думать о деньгах и смотреть на мосты.
и сравнить внутри два этих города. Первый - увиденный изнутри глазами, мокрыми от дождя, снега, ветра и алкоголя. И второй - светлый, теплый, сытый и чуток пьяный.
K
KЦ
Вспомнил анекдот про черно-белую дурь.... :-)
K
KЦ
дык...
Нарк пришел к продавцу за шмалью. А тот ему: "Извини, братан, сейчас твоего нет, а есть только новая дурь, черно-белая."
Нарк: "Чо еще за черно-белая?"
А тот ему - мол: "Сам не знаю. Возьми, после расскажешь..."
Взял.
Пришел домой нарк, сразу - на балкон. Забил, раскумарился... Ждёт.
И чо-т, сказать по совести, ни шиша не чует. "Ну, - думает, - козлина такая, завтра приду - ужо дождёшься от меня рассказов".
Попыхтел еще малость, стоит, на природу с балкона любуется... Вдруг, бац - все вокруг стало черным. Он: "О! -думает, - Поперло, кажись." Только подумал - бац! - все вокруг стало белым... Потом обратно - черным... И так семь раз...
Заходит нарк с балкона и думает: "Ага. Надо бы сразу бежать за еще, пока пацаны не прочухали."
Говорит он маме: "Мама, я пойду погуляю".
А мама ему в ответ: "Погуляй, погуляй, сынок. А то уж восьмой день, как с балкона не выходишь"
Нарк пришел к продавцу за шмалью. А тот ему: "Извини, братан, сейчас твоего нет, а есть только новая дурь, черно-белая."
Нарк: "Чо еще за черно-белая?"
А тот ему - мол: "Сам не знаю. Возьми, после расскажешь..."
Взял.
Пришел домой нарк, сразу - на балкон. Забил, раскумарился... Ждёт.
И чо-т, сказать по совести, ни шиша не чует. "Ну, - думает, - козлина такая, завтра приду - ужо дождёшься от меня рассказов".
Попыхтел еще малость, стоит, на природу с балкона любуется... Вдруг, бац - все вокруг стало черным. Он: "О! -думает, - Поперло, кажись." Только подумал - бац! - все вокруг стало белым... Потом обратно - черным... И так семь раз...
Заходит нарк с балкона и думает: "Ага. Надо бы сразу бежать за еще, пока пацаны не прочухали."
Говорит он маме: "Мама, я пойду погуляю".
А мама ему в ответ: "Погуляй, погуляй, сынок. А то уж восьмой день, как с балкона не выходишь"
З
Закон природы
Знаю я одного Кыша. Правда, он меня вряд ли помнит. Интересно это тот Кыш?
Какое-то отношение к околобардовской-туристической тусовке имеет?
Какое-то отношение к околобардовской-туристической тусовке имеет?
K
KЦ
Я думаю, вполне может иметь. Пиит он, из питерских
Мы-то с ним лично не знакомы :-)
Да гляньте на его страничке: http://www.stihi.ru/author.html?masterk
Мы-то с ним лично не знакомы :-)
Да гляньте на его страничке: http://www.stihi.ru/author.html?masterk
Авторизуйтесь, чтобы принять участие в дискуссии.