Вы слышали как бьется человеческое сердце?

Как давно это было...
Кажется - в прошлой жизни. Или - несколько жизней назад? И со мной это было? Да. Со мной. Потому что это до сих пор живо во мне. И страшнее этого в моей жизни не было. И, наверное, не будет.

Будни. Обычные будни. Я тогда вел позицию одного немалого банка. Весь в графиках, аналитике, котировках и эмитентах. И вдруг... ЗВОНОК. Это сейчас я могу сказать, что почему-то именно от этого звонка у меня зашлось сердце. А тогда...
- Да! Слушаю!
- Кеш, мне в консультации сказали что у Настьки сердце не бьется!
Жена была на исходе восьмого месяца. Беременность протекала тяжело. Ее несколько раз клали на сохранение. И тогда... Тогда у меня появлялись новые седые волосы...
Мне не было тридцати. За спиной две несостоявшиеся свадьбы. И - в душе любовь. Та, которая положена на жизнь лишь однажды, да и то не каждому.
- У НАСТЬКИ СЕРДЦЕ НЕ БЬЕТСЯ!!!!!!!!

Через минуту я бежал к машине. Стояла одна машина - вице-президента. А водитель спокойно читал газету.
- Али! Срочно в Химки!
И мы рванули. Десятипудовый Али лишь пару раз скосил на меня взгляд, а потом что-то проговорил в рацию...
Через двадцать минут я были в Химках у консультации, еще через полчаса уже вместе с женой - у дверей роддома на Нежинской улице.
На ступеньках нас ждал Давид Шепович Шарф - большой дядька с огромными, очень добрыми руками и глазами... Такие глаза могут быть только у евреев. Своей пятерней он сгреб меня всего, усадил в кресло приемного покоя и, приложив палец к губам, увел жену.

Время... Оно быстро и медленно. Я не мог думать, я мог только курить. Одну за одной, дрожащими руками выцарапывая из пачки новую сигарету. Ломались две из трёх. Потом меня окликнули. Так я не пугался никогда, даже когда в меня стреляли. За спиной стоял Шепович. Его губы шевелились, но пришлось повторить трижды пока я не осознал: он просил у меня ручку. Какую ручку?! При чем тут ручка?! Он что, спятил? Ах, да... Шариковую ручку... Пожалуйста... А как... Ушел. Не сказал ни слова.
Я прислонился к входной двери, которая меня больно саданула по спине - кто-то вышел. Зачем ручка?! НУ ЗАЧЕМ ЕМУ РУЧКА?!?!

Через несколько минут вышла жена. Она распахнула шубу и я увидел на ее большущем животе нарисованный ручкой крест. Она вернулась в покой - одеться. А я, так ничего и не поняв, всё стоял на улице. Время остановилось. Мысли остановились. Яркосиний крест на вздутом животе беременной женщины. ЧТО ЭТО?!

Она вышла через несколько минут. В истомленных глазах фианитами блестели слезы.
- Он сказал, чтобы эта дура в консультации слушала ЗДЕСЬ... - Прошептала она, и коснулась пальцем шубы в том месте, где на ее животе был нарисован крест.

Мы прошли шагов десять. Остановились. И я разрыдался... Я не плакал. Я - рыдал. Я не мог остановиться, я не мог поднять руку, я не мог НИЧЕГО. Только слёзы катились у меня из глаз и только рыдания, эти звуки из самой души, вырывались из меня. Эти слёзы и звуки. Они выходили, изгоняя из души животный страх. И с их уходом ко мне возвращался разум.

Настька была ЖИВА! До рождения ей оставался месяц с хвостиком. Через полчаса после ее рождения я был уже между ней, лежащей на столике, и женой, еще не отошедшей от наркоза. Настька смотрела на меня. Серьезно и задумчиво, как будто говоря:
- Вот мы и встретились, папа...
(С)

Свезло...

Прочитал... Просто прочитал... Нечего комментировать.

Не дай Бог никому...

Это очень сильно. Рад, что так закончилось.

"большой дядька с огромными, очень добрыми руками и глазами... Такие глаза могут быть только у евреев." (%) А такие?

Амурка! Какое счастье, что докторица ошиблась (дура!). Проняло до мурашек

наверное, когда рядом такой мужчина (без описания конкретных качеств можно обойтись?), хочется рожать детей...