мы культура или где?

давайте избу-читальню организуем? кто какую последнюю книжку прочитал, новинку или нет, художественную или публицистику, всевсевсе...
я не могу чета на книгах, совсем мертво...расскажите, поделитесь, маленькую рецензию выдайте в двух словах, а?ну и без снобизма и нападок и вкусовщины мне(!)хотелось бы обойтись(хотя это лишнее, похоже))))...
мои последние открытия:
-с месяц назад впервые(!!!) чеховскую палату №6, долго отходила, даже рецензировать не берусь, до сих пор ни на что из литературы не могу решиться , а хочется...
-пособие по сказкотерапии Зинкевич-Евстигнеевой (СПб)-очень мило, мудро и успокоительно
-с младшей читаем сказки В.Козлова (это ежик в тумане, львенок и черепаха, облака-белогривые лошадки и еще много-много), прочитали вот про "черный омут", если нелениво, ознакомьтесь:
Черный омут
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка,боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпалисьлистья,- боялся.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
- Черный Омут,- говорит,- я в тебя брошусь и утону:надоело мне всех бояться!
- Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь.А ты лучше иди и не бойся!
- Как это? - удивился Заяц.
- А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил,утонуть решился? Иди - и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
- Вот кого я сейчас съем! - обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
- Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? -крикнул Волк.
- А что мне тебя бояться? - говорит Заяц.- Я у ЧерногоОмута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
- А-а-а!..- разулыбалась Лиса.- Парная зайчатинкатопает! Иди- ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
- Я у Черного Омута,- говорит,- был, серого Волка не испугался,- уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на деньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
- Сидишь? - спросил Филин.
- Сижу!- сказал Заяц.
- Не боишься сидеть?
- Боялся бы - не сидел.
- А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
- Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся,
мимо Лисы прошел - не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
- Ты уходи из нашего леса, Заяц,- подумав, сказал
Филин. - Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
- Не станут,- сказал Заяц,- все-то...
Пришла осень. Листья сыплются...
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:
"Волка серого не боюсь. Лисы красной - ни капельки.
Филина мохноногого - и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются -страшно мне... "
Пришел к Черном Омуту, спросил:
- Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
- Это не листья сыплются - это время шуршит,- сказал
Черный Омут,- а мы - слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
:-D

[Сообщение изменено пользователем 16.02.2010 12:21]

Что-то очень знакомое :-)

По этому поводу тоже хочу выразить "одобрямс" свой- приноравливаюсь на свою жизнь накладывать- иногда получается, и по нраву.. :-)

С удовольствием читаю-перечитываю Лейкина. "Наши за границей" как про современную жизнь.

АЙВАЗОВСКИЙ

(Сценка)


Черный купец сидел до одну сторону стола около чайного прибора и пощелкивал щипчиками, дробя куски сахару на более мелкие части. Рыжий купец помещался по другую сторону стола и просматривал газету, вздетую на палку.
-- Ну, что Кобургский?1 -- спросил черный купец рыжего.
-- Да ничего сегодня про него не пишут. Второй день уж не пишут. Надо полагать, уж не отменили его. Да и пора. Надоел. Ну что ему мотаться в политическом гарнизоне. Побаловал, да и будет.
-- Да нешто это можно, обы отменить?
-- Отчего же? Бисмарк2 все может. Погоди, вот конгресс всех нот будет, так и совсем запретят. Из-за чего Бисмарк с Кальноки3 шушукались-то? Все из-за этого. "Надо, говорят, нам нашего молодца посократить. Достаточно ему мозолить глаза". Довольно. Уж ежели залез, то сиди и пей себе пиво с букивротами, а действовать не смей. Немец немца завсегда послушает.
-- Чего ему! Он теперь при генеральском мундире и при шпорах.
-- А вот конгресс нот порешит, так и шпоры спилят.
-- Уж хоть бы решали скорей. Куда его решат?
-- Да куда решить? Решат, я думаю, в Калугу. Этих всех в Калугу решают. Туда и Шамиль решен был4. Баттенберга5 тоже в Калугу везли, да сбежал он с дороги.
Рыжий купец опять углубился в чтение.
-- Пей чай-то. Чего тут? Остынет. Вон я кусочков сахару нащипал,-- сказал черный купец.
-- А вот сейчас, только про Айвазовского юбилей дочту. Юбилей ему устраивают,-- отвечал рыжий купец.
-- Какой это Айвазовский? Чем он торгует?
-- Живописец он, картины водяные пишет.
-- О-о! А я думал, наш брат купец.
-- Чего ты окаешь-то! Этому стоит юбилей сделать, хоть он и не купец. Главное дело, пятьдесят лет живописного рукомесла день в день выполнил, точка в точку. А это не шутка. Ведь за последнее время у нас все какие юбилеи бывали: семь лет, тринадцать лет, а то так и четыре с половиной. Четырехсполовинойлетний юбилей -- нешто это можно. А тут пятьдесят лет! Говорят, он за это время одного полотна стравил столько, что щеколдинской фабрике в год не сработать.
-- Водяные картины, ты говоришь, он писал?
-- Только водяные. Вода, вода и вода. Вода и небесы -- и ничего больше. И ведь в чем штука: только одну синюю краску и покупал. Разве малость белилами разводил.
-- Ну, водяные-то картины не мудрость. Вот ежели бы портреты.
-- Не мудрость! Нет, ты попробуй-ка пятьдесят лет подряд все одной и той же синей краской. Ведь он ею, может статься, миллион аршин полотна замазал. Да ведь не зря мазал, а надо тоже так, чтобы выходило что-нибудь. А у него было как. Вот поставишь ты его картину к стене, к примеру, а супротив ее утку пустишь, смотришь, утка-то в картину и лезет, на воду, значит, идет. Уток надувал.
-- Т-с... Ну, это действительно. А портретов он не писал?
-- Ни боже мой! Только одна вода да небесы. Да он и не умеет портреты... начал, говорят, раз с одного купца писать портрет, глядь, а вместо купца-то не то облизьяна, не то черт, а из пасти фонтал воды льется.
-- Скажи на милость!
-- Да. Кому уж бог какое упование дал. Другой вот способен только вывески для мелочных лавочек писать, чтобы фрукта была, хлеб, стеариновые свечи, а воду не может. А этот только воду да небесы. Третий и для мелочной лавочки не напишет вывески, а для табачной в лучшем виде. Дай ты ему турку с трубкой написать, либо арапа с цигаркой -- напишет, а заставь воду -- не может. Ты думаешь, воду-то легко, чтобы по-настоящему выходило?
-- Да что говорить!
-- А у Айвазовского как угодно. С мальчишек уж руку набил. И ведь что удивительно-то: надо тебе морскую воду -- он морскую напишет, надо речную -- речная готова. И видишь ты сейчас, что это речная вода, а это морская.
-- И на вкус? -- спросил черный человек.
-- Чудак человек! Как же можно на вкус-то?
-- А ежели лизнуть по картине? Ведь морская вода соленая.
-- Ах, вот это-то! Так. Да кто ж его знает, может статься, в морскую-то воду он и прибавлял соли, только я его картины видеть видел, а лизать не лизал. Да ведь и не допустят до этого на выставке. Ну-ка, коли ежели вся публика начнет лизать картину? Что из этого выйдет? До дыр и пролижешь. А его айвазовские картины дорогие.
-- И фонтал может написать?
-- И фонтал. Глядишь -- ну, вот живой, да и только. Такое уж ему от бога умудрение.
-- А болотную воду?
-- И болотную воду. Одно только -- зельтерской воды он не мог ухитриться написать; сколько ни старался -- не выходит, да и что ты хочешь!
-- Не далось?
-- Не может. Пробовал хоть стаканчик -- не выходит, да и шабаш. Уж он и так и эдак -- нет. Колодезная, ключевая -- всякая выходит, а зельтерскую не может.
-- А кипяток?
-- Кипяток? Кипяток выходит, а самовар не выходит. И так он за пятьдесят лет к этой воде пристрастился, что только о воде и думает, только о воде и разговаривает. Жареного даже ничего не ест, а только варево. Каждый день только уха и уха -- в том его и пища. От воды, говорит, я себе капиталы нажил, так ничего мне теперича кроме воды и не надо.
-- Капиталы?
-- При больших капиталах состоит. В Крыму, в Феодосии, у него большое поместье и тоже стоит на воде. Спереди море, сбоку река, а сзади фонталы ключевой воды бьют. Нынче он городу Феодосии пятьдесят тысяч ведер воды в день на водопровод подарил. "Нате, говорит, пользуйтесь". Гости к нему приедут, а он сейчас водой угощать.
-- Ну, это не больно вкусно.
-- Так-то оно так, но старичка уважают. Пьют. И ничем ты его не утешишь, как ежели из всех его кадок хоть по рюмке воды выпьешь.
-- А у него кадки в доме стоят?
-- Никакой мебели, а только кадки стоят, крышками прикрытые, и это взаместо стульев и столов. На кадках все сидят, на кадке с водой простую уху хлебают -- вот и все угощение. Потом купаться. Сначала в морской воде все выкупаются, потом в речной и, наконец, в ключевой на загладку. Требовает. Коли уж, говорит, в гости пришел, то действуй по-нашему. В чужой монастырь с своим уставом не ходят.
-- И как это его умудрило насчет воды?
-- Видение было в юности. "Напиши ты, говорит, Ноев потоп, чтоб ничего не было видно, а только одна вода и небесы". Написал, и с тех пор вода, вода и вода.
-- Водку-то он пьет ли?
-- А то как нее? Ведь она тоже вода. Ты водку от воды нешто можешь отличить. По виду ни в жизнь. Лизнешь -- ну, дело другое. Водку он пьет. Да ты чего к водке-то подговариваешься? Не хочешь ли уж дербалызнуть? -- спросил рыжий купец.
-- Следовало бы за здоровье старичка. Как его?..
-- Айвазовский.
-- Следовало бы за господина водяного живописца Айвазовского.
-- Ну, вали!
-- Прислужающий! Насыпь-ка нам пару баночек хрустальной! -- крикнул трактирному слуге черный купец.

жесть :-D, надо Переменке для рекламщиков тиснуть

Там вообще шедевр на шедевре!

А мне че-то попала под руку Г.Щербакова и, поскольку когда-то давно я читала ее "Армия любовников" и мне понравилось, то решила перечитать всё, что попало сейчас :-) Пока нормально.

Щербакова-терапевтический автор для меня :-)

Щербакова - дааа...
Токарева и Рубина ещё! (не удержалась)))

Давно не читал. Из последнего один М. Успенский тронул.
Белый хрен в кукурузном поле.
О любви и о смерти, но с юмором.

Только что прочитал роман "Граф Феникс" Николая Энгельгардта (был написан в начале 20 века). Когда Григорий Горин писал сценарий захаровской "Формулы любви", он явно вдохновлялся отнюдь не только повестью Алексея Толстого, но именно, похоже, "Фениксом". Все эти фразочки, витиеватые выражения екатерининского времени, почти сплошная ирония - как раз оттуда. :-)

Джек Уэлч. Мои годы в GE. :-)

новый трехтомник Марининой дали почитать. как раз на четыре дня выходных хватит.

Прочитал Владимира Орлова( который "Альтист Данилов" , извините за примечание)) "Камергерский переулок" - остался очень недоволен. Мутота.

а, еще Майкла Делла недавно осилил :-)
Томми влечет оскал западного капитализма :-)

Томми читал "Капитал"?

когда-то давно по диагонали... как и Маслоу и т.д....

я тут похулюганю маленько? спасибо.

сейчас гуляли по поселку. Тишина... Снег... ой-ой-ой, как красиво...


Фотография из Фотогалереи на E1.ru

У Вас крупными хлопьями, а мы тож только домой вернулись- у нас снежок мелкий и переливчатый под фонарями.. :-)

не, тоже мелкий, воздушно-невесомый... это фотик как-то почему-то так запечатлел. :-)

весна 2003 года. Что читали клиовчане?

Жан Поль Сулицер Зеленый король
Дмитрий Емец
Сью Таунсенд Мы с королевой ( живой язык, юмор )
Адриан Моул Дневники
Набоков Подвиг
Т.Толстая
Сартр Стена
Ретфилд
Пьецух
Михаэль Эндэ Бесконечная книга
Мураками
Курт Воннегут
Коэльо Алхимик
Латынина (фэнтази)
Гай Юлий Орловский
Джон Фаулз Волхв, Башня из черного дерева, Коллекционер
Макс Фрай
Борхес Вавилонская библиотека
Норфолк Словарь Ламприера
Перес-Реверте Клуб Дюма
Брюс Стерлинг

Автор: STK [гость]
Дата: 06 Мая 2003 02:40

Можно Дюму или Даррелла, их обоих довольно много. Это если попроще и поразвлекательнее. Можно Стендаля, "Красное и черное". Или комедии Шекспира. Это посильнее. Если не читали еще, конечно. Можно "Словарь Ламприера" Норфолка, если найдете. Можно "Клуб Дюма" Переса-Реверте. Если нравится Бредбери, тогда можно еще посоветовать Сергея Другаля...



Re: Что можно....
Автор: Banzay [гость]
Дата: 06 Мая 2003 02:44

"Белый костюм цвета сливочного мороженого..." Вот вещь! И не не надо никаких тренингов-шменингов.



Re: Что можно....
Автор: STK [гость]
Дата: 06 Мая 2003 03:10

"Уловка-22" Хеллера, "Повелитель мух" Голдинга, "Путеводитель хичхайкера по Галактике" Адамса, "Луна - суровая хозяйка" Хайнлайна, "Шрам" Дяченко и так далее...



Re: Что можно....
Автор: Banzay [гость]
Дата: 06 Мая 2003 03:13

"Уловка-22!" ... а потом он объявил войну наречиям... Достойная книга - согласен!!!

Но позвольте мне воззвать к нашему другу примату. Покивайте ему головой в знак благодарности, а главное, выпейте со мной, мне нужна ваша благожелательность.
Вижу, что такое заявление удивляет вас. Разве вы никогда не испытывали внезапную потребность в сочувствии, в помощи, в дружбе. Да, несомненно. Но я уже привык довольствоваться сочувствием. Его найти легче, и оно ни к чему не обязывает. «Поверьте, я очень сочувствую вам», – говорит собеседник, а сам думает про себя: «Ну вот, теперь займемся другими делами». «Глубокое сочувствие» выражает и премьер министр – его очень легко выразить пострадавшим от какой нибудь катастрофы. Дружба – чувство не такое простое. Она иногда бывает долгой, добиться ее трудно, но, уж если ты связал себя узами дружбы, попробуй ка освободиться от них – не удастся, надо терпеть. И главное, не воображайте, что ваши друзья станут звонить вам по телефону каждый вечер (как бы это им следовало делать), чтобы узнать, не собираетесь ли вы покончить с собой или хотя бы не нуждаетесь ли вы в компании, не хочется ли вам пойти куда нибудь. Нет, успокойтесь, если они позвонят, то именно в тот вечер, когда вы не одни и когда жизнь улыбается вам. А на самоубийство они скорее уж сами толкнут вас, полагая, что это ваш долг перед собою. Да хранит вас небо от слишком высокого мнения друзей о вашей особе! Что касается тех, кто обязан нас любить – я имею в виду родных и соратников (каково выражение!), – тут совсем другая песня. Они то знают, что вам сказать: именно те слова, которые убивают; они с таким видом набирают номер телефона, как будто целятся в вас из ружья. И стреляют они метко. Ах, эти снайперы!
Что? Рассказать про тот вечер! Я дойду до него, потерпите немножко. Да, впрочем, я уже и подошел к этой теме, упомянув о друзьях и соратниках. Представьте, мне говорили, что один человек, сострадая своему другу, брошенному в тюрьму, каждую ночь спал не на постели, а на голом полу – он не желал пользоваться комфортом, которого лишили его любимого друга. А кто, дорогой мой, будет ради нас спать на полу? Да разве я сам стал бы так спать? Право, я хотел бы и мог бы пойти на это. Когда нибудь мы все сможем, и в этом будет наше спасение. Но достигнуть его нелегко, ведь дружба страдает рассеянностью или по крайней мере она немощна. Она хочет, но не может. Вероятно, она недостаточно сильно хочет? Или мы недостаточно любим жизнь. Заметили вы, что только смерть пробуждает наши чувства? Как горячо мы любим друзей, которых отняла у нас смерть. Верно? Как мы восхищаемся нашими учителями, которые уже не могут говорить, ибо у них в рот набилась земля. Без тени принуждения мы их восхваляем, а может быть, они всю жизнь ждали от нас хвалебного слова. И знаете, почему мы всегда более справедливы и более великодушны к умершим? Причина очень проста. Мы не связаны обязательствами по отношению к ним. Они не стесняют нашей свободы, мы можем не спешить восторгаться ими и воздавать им хвалу между коктейлем и свиданием с хорошенькой любовницей – словом, в свободное время. Если бы они и обязывали нас к чему нибудь, то лишь к памяти о них, а память то у нас короткая. Нет, мы любим только свежие воспоминания о смерти наших друзей, свежее горе, свою скорбь – словом, самих себя!
(c)

Над пропастью во ржи прочитал, ничего особенного.
Счас Борхеса читаю, поинтереснее будет. :-)

так хотелось тему поддержать, а нечем
в досуг занята физической работой
последнее, что читала- Обломов и Т уже описывала
вечером начала наконец Обрыв

послушала по маяку обзор литературы
там советовали
-А. Макаревича Мужские напитки, вроде так называется, я читала отрывок, оооочень понравился
-Дениса Драгунского книгу еще, того, кому папа писал Денискины рассказы
и Коха со Свинаренко еще, называется как-то с ящиком водки связано

а раньше там было про эту девушку-

Алиса Ганиева (Гулла Хирачев)


Таких ярких дебютов в прозе не было давно


Повесть «Салам тебе, Далгат!» получила в последние дни 2009 года премию «Дебют» (для писателей моложе 25 лет) в номинации «Крупная проза». Обычно пишут: «получил автор», но с автором тут непросто. Автор — един в двух лицах.

О повести заговорили еще осенью, «на стадии шорт-листа». Совершенно неизвестное имя «Гулла Хирачев» на титульном листе рукописи никаких сомнений не вызвало: конечно, это мужская проза! Изощренный слух на уличные шепоты и базарные толки Махачкалы, отлично скопированный гортанный жаргон с южной растяжечкой, свадебный разговорец об оружии, закатанном в ковер... Подлинная тема повести — Дагестан как пограничье. Камни старого Дербента, слащавые буффонады литературных юбилеев с советским колоритом, роскошь тетушкиных ковров и текучие городские легенды о чудесах и знамениях Аллаха, волейбол на пляже, русские скинхеды, федералы, боевики, пылание хурмы и гранатов, спокойный вывод «все равно никто никого не любит» — все сплавлено в тексте. Новая для русской словесности земля освоена экспедиционным отрядом в составе одного молодого человека с острым и точным слухом и взглядом.

...Казус произошел лишь на вручении «Дебюта»: юноша оказался девушкой. А «Гулла Хирачев» — писательским псевдонимом критика Алисы Ганиевой. Недавняя выпускница Литинститута, автор немерена моря рецензий и статей о современной словесности в «Новом мире», «Знамени», «Октябре», «Литучебе» (тут самым примечательным кажется ее длинный трактат «Мятеж и посох» в «Новом мире» №11 за 2008 год), сотрудница «Exlibris-НГ» — Алиса и в мужской маске скрупулезно выполнила главное условие премии «Дебют»: двадцати пяти лет автору «Салам тебе, Далгат!» еще не исполнилось.

Таких ярких дебютов в прозе не было давно. Читайте кусок из повести на стр. 15.

Отдел культуры


Отрывок из повести «Салам тебе, Далгат!»

Сразу попав в тесноту, Далгат почувствовал себя плохо, но спасали обступающие навесы. Сначала его как будто охватили стиральные порошки, куски хозяйственного мыла, выжигающие глаза солнечным отсветом щетки для посуды из проволоки, шампуни, резинки для волос, целлофановые пакеты с хной и басмой, лавровые веники. Потом, неожиданно и пестро, со всех сторон нависли бюстгальтеры с гигантскими чашечками, ворохи разноцветного, дешевого на вид женского белья, два раза Далгата сильно защемило двумя крупными женщинами, выбиравшими себе что-то в проходе. Торговка лет сорока, с золотым зубом, взмахнула красными панталонами перед его лицом: «Молодой человек, купи себе — не пожалеешь» — и затряслась от смеха. Соседки шумно захохотали вслед.

Вырвавшись из тесных рядов, Далгат оказался снова на ярком солнце, и тут же, вылетев, дребезжа, из-за поворота, его чуть не сбила грязная железная тележка, которую быстро гнал перед собой неопрятно одетый человек. «Расходись, расходись», — кричал он низким и грубым голосом, который перекрывался из динамиков криком местной мегазвезды. «Бери, хорошие, женщина, очень хорошие», — захлебываясь, нарастало со всех сторон. Черные от загара, измученные торговлей под жарящим солнцем, прикрываясь от неба кусками картонки, тут и там сидели и стояли торговцы. Кое-где попадались мужчины, спрятавшиеся в тени «КамАЗов», а из кузовов скатывались спелые и тяжелые арбузы и дыни. «Слаткий априкос», — читал Далгат пьяными глазами.

Красными горками лезла в глаза малина, рваными бумажными обертками лежал зеленый молодой фундук, солдатскими отрядами громоздились лихо уложенные пирамидки оранжевой хурмы, груш, яблок, помидоров, тут же, рядом, стручки фасоли, черешня, крупные, мелкие, продолговатые, фиолетовые, зеленые и почти красные виноградные кисти. Ходил, зачем-то неся длинную плеть, усатый сборщик налогов.

Рядом с товаром, выведенные на куске бумаги шариковой ручкой, лепились названия сел, откуда их привезли: «Гергебиль», «Ботлих», «Ахты»... Под прилавками, между раздавленными гранатами и персиками, ползали полуслепые и блохастые котята. Распаренные и уморенные, с возбужденно бегающими глазами, вокруг двигались люди. Осторожные старушки с аккуратными хвостиками, утомленные девушки в блестящих вечерних платьях, на каблуках и с ведрами огурцов в руках, парни в спортивках, дамы с вуалетками. «Бери, парень, зелень, бери! Петрушка, кинза, укроп! Все свежий!»; «Парень, смотри какая картошка, хорошая, не червивая, взвесить тебе?»; «Подходи, откуси абрикос, на, пробуй»; «Возьми тоже на пробу, парень, яблоки сочные, некислые». Впереди, преграждая Далгату путь, шла слегка разболтанная женщина в соломенной шляпе.

— Женщина, какая шляпа у тебя, дай примерю, — пристала к ней продавщица морковки.

Схватила тут же шляпу, надела на неухоженную голову, стала вертеться, соседки подошли, стали завязывать ей завязки. Хозяйка шляпы растерянно тянула к ним руки. Созерцательно и добро улыбающийся торговец выплюнул разжеванную веточку, закричал через проход:

— Забери у нее свою шапку, женщина, у нее руки грязные, запачкает тебе все!

<…> Далгат быстро прошел рыночные закоулки с квохчущей живой птицей и козами и сунулся в исламский магазинчик, тесный, как конура, полный мелодичных молитвенных песнопений на арабском, звучащих из приемника. Раздвинув бренчащие ряды четок, выглянула старая продавщица. Далгат делал вид, что с интересом разглядывает литературу, амулеты, тюбетейки. Там были часы, указывающие время намаза и направление Киблы, электронные четки, сурьма и капсулы с маслом черного тмина. Чтобы не выходить с пустыми руками, Далгат заплатил тридцать рублей и купил корень дерева Арак, которым чистят зубы.

На улице он снова впал в оцепенение. Стали вспоминаться ежевечерние религиозные передачи, которые вел безграмотный и косноязычный алим, носящий духовное звание. Вот молодой муфтий был умен и образован, но его убили. На передачах этих говорили о джиннах и сурах, о том, что можно, и о том, чего нельзя. Звонили в студию. Один мужчина спрашивал, допускается ли, ложась спать, поворачиваться спиной к Корану. Девушка интересовалась, в какой цвет, по шариату, можно красить ногти.

— Салам, Далгат, движения не движения? — путь Далгату преградил улыбающийся до ушей одноклассник с поломанным ухом.

— А, салам, Мага, как дела?

— По кайфу, же есть. Трубка с собой у тебя?

— Да, — отвечал Далгат, нащупывая в кармане мобильник.

— Ты не обессудь, особо копейки тоже нету, надо кентам позвонить, там этот, с Альбурикента один аташка бычиться начал. Раз стоим, он обостряет. Я его нежданул, он по мелочи потерялся. Бах-бух, зарубились мы с ним, короче. Я его на обратку кинул и поломал, короче. Теперь он со своими на стрелку забил буцкаться, и мне джамаат1 собрать надо.

Говоря с Далгатом, Мага взял у него включенный телефон, что-то высказал по поводу его модели и мощности и вдруг завопил в трубку:

— Ле2, Мурад, салам! Это Мага. Чё ты, как ты? Папа-мама, брат-сеструха? Я чё звоню, этот черт же есть, который Исашки брат! Махаться хочет! Ты сейчас где? Давай да подъезжай на 263, кувыркнем их. Я его выстегну! Братуху тоже позови и Шапишку. Пусть приходят. Давай, Саул тебе! На связи тогда!

Мага нажал на отбой и начал мять какие-то кнопки.

— Чиксы есть у тебя здесь?

— Нет, новая трубка.

Мага вгляделся в Далгата, широко обнажив здоровые зубы в улыбке.

— Ле, чё ты, как дохлик? На качалку не бывает? — восклицал Мага, дружески стукая Далгата по спине и плечам. — Садись со мной, мне пахан тачку отдал, с пацанами пять на пять выскочим, потом по Ленина вверх-вниз прокатимся.

— Мне тут рядом надо, — говорил Далгат, идя за Магой к новенькой иномарке, — подкинешь меня?

— Базара нет, — улыбался Мага.

Когда они сели, машину обступили узбекские дервиши-попрошайки, до того сидевшие на тротуаре, поедая перепавший им откуда-то арбуз.

— Садаха, садаха, — ныли смуглые дети-оборванцы, протягивая грязные руки сквозь раскрытые окна автомобиля.

— Э! — заорал Мага мамаше-узбечке.— Забери да их отсюда!

— Садаха давай, садаха, ради Аллаха, — упрямо заныла узбечка, отвлекаясь от арбуза.

— Ё4, ты меня, богаче же есть, — заорал Мага и, повернувшись к Далгату, сообщил: — Жируют здесь. Хлеба не возьмет она, только деньги ей давай!

Узбечка, будто услышав эти слова, встала и протянула:

— Хлеба дай, съедим, съедим, Аллах вора побьет, мы не воры…

Но Мага уже никого не слушал и, неожиданно дав по газам, помчался вперед, сквозь беспорядочный дорожный поток, совершенно не замечая светофоров. Они мигом оказались на повороте, где машина с визгом повернула налево и выехала на встречную полосу, игнорируя свист гаишника.

— Свистят, — заметил Далгат, вцепившись в сиденье.

— А, ниче не станет, мой пахан их всех сделает, — сказал Мага, не сбавляя хода и роясь одной рукой в музыкальных дисках. <…>

Отел культуры

1Общество.
2Обращение к мужчине (авар.).
3Улица 26 Бакинских Комиссаров в Махачкале.
4Обращение к женщине (авар.) (Новая газета)