Навеяно диалогом с Ктоя. Старички, все сюды...

Пем, я бы тебя узнала, чесслово :-)

Дак- я ж почти не изменилась.. :lol:

не... есть изменения, прическа другая :-D

Что ни говорите, а мне кажется, что эта тема должна сопровождаться следующим музыкальным оформлением:

А если и не эта, то - про групповушку......которую так последовательно насаждал то ли ЛМ, то ли Дон, то ли Капитан....я уже и запамятовал))))))))))
.....ну, или Амбуль ;-)

Впрочем, в подстрочнике любой темы Капитана.....включая и про буддизм....."вопиёт" надрывный ...стиснутый стон за групповушку)))).....мне даже кажется - с присутствием каких ников он (стон) легко уделает "крик раненной волчицы"....)))
К слову, в его спорах "за.....самоё себя" я готов.... легко....на будущее.....подчёркивать места, где на этот стон впору вызывать санитаров)))

Вторчермет, Братская...
Братская 3 квартира 7.
Это двухподъездная хрущеба на углу с Агрономической.
До нее - сороквторой интернат, несчастные дети. И моя роданя сто шестая школа.
Выше к Московской - хрущебы, новенькие и модные тогда.
Березовая роща - в ней стоит радиостанция. Говорят, это глушилка для всевозможных голосов свободы. Может врут - я их постоянно слушал, в подростках.
Cева-Сева Новгородцев, город Лондон, БИБИСИ.

По нашей улицы перед отбоем с песней маршируют солдаты. Из "войсковой" или "воинской" части. Из 19-го или 32-го городков, короче говоря.
Каждый вечер. Это нечто особенноe.

Вот ты, маленький мальчик, c некоторым скандалом уложен спать.
Cпать не хочется. Лежишь, вспоминаешь длинный-длинный детский летний день.
А за окном - строем с песней идут солдаты.
И ты понимаешь, что это твои защитники. "Когда поют солдаты, cпокойно дети спят".

Мужские голоса, стройный хор, эхо cтроевого шага.
Теплый летний вечер. Детство.
У меня слезы где-то близко совсем, когда я это вспоминаю.


[Сообщение изменено пользователем 07.03.2009 21:40]

сыщики-разбойники, ножички, чика...и тепло, незабываемый запах плавящегося асфальта и небывало длинный-длинный день, после которого ночь как один час, и пробуждение от голоса бабушки, и завтрак - чай с колотым сахаром щипцами их сахарницы на тонкой ножке с черным хлебом, намазанным настоящим маслом...и опять - бесконечный, наполненный событиями день. Незабываемо!

Эльмаш, Калиновские разрезы с ужасающими историями про утопленников, затянутых воронками и холодными ключами, парализующими движения, и чернющие жирные пиявки, пугающие и являющиеся самой большой страшилкой для маленькой девочки, безумно любящей купаться.

:-D
Пустите нас обратно!
Мы будем хорошо себя вести. Только бы снова продлить день, остановить эту безумную гонку дней, недель и лет. Вот как в Cказке о потерянном времени!

мне твои воспоминания ближе всех остальных...

Ниче e1 штырит! Я ответил на Маринин пост, раньше, чем она его написала!
Кстати не первый раз замечаю.

" Дайте до детства плацкартный билет"
Тихо кассирша ответит-"Билетов нет" (с)

Сегодня как раз были на юбилее у свекрови в 19 военном городке. Они вспоминали, как почти 45 лет назад 12 бравых молодых людей прибыли из Ярославля на стройку социализма. Командный состав прятал от столичных птиц своих дочек. Набриолиненные коки, ботинки на платформе, клетчатые пиджаки - завидные были женихи. Свекровь тогда работала в ресторане Тбилиси, кажется, познакомились в автобусе, он ей купил билетик за 30 копеек, как оказалось, купил на всю оставшуюся.
Многих уже нет в живых, а несколько семей дружат все это время, собираются на все праздники, поют песни, вспоминают молодость. Как бегали на РТИ за ведром пива и чекушкой. Как жили в общаге и делились шмотками на танцы.
А мы ведь уже даже и не поем...

"Тбилиси" открыли в конце семидесятых. Я и там дискотеки устраивал для друзей.
В осовном самопальный диджей был резидентом в рабочих общагах на Братской.
Но иногда взлетал и повыше!





На Военную, в гастроном. Вечером можно купить шампань и жуткий коньяк Матра.
"Женя! Еще матрочки?"



У сестры в девятом классе до сих пор нет фирменных джинсов!
Позор! Как идти на дискотеку??
Как как. Падать в ноги к старшему брату.
А потом целый день "ушивать".

Когда учился в первом классе, игрушкой был карбид. Запах его до сих помню. Его мочили и поджигали. Он разрывался вместе с банками, бутылками. Его было в неограниченных количествах в самых неожиданных и доступных местах. Так, например, заползали за ним в подвал одной из хрущевок на Агрономической. Там было целых два огромных белых мешка с вожделенным серым порошком. Это уже потом думали о терактах...

Как-то раз, собравшись позади общаги, с очередной порцией карбида предавались огненно-взрывоопасным играм. Один из нас налил воды в стеклянную литровую банку с порошком и убеждал нас, что само должно вспыхнуть. Смесь шипела, бурлила, но никак не загоралась. Он подул в банку... Вспыхнула. Благо, зрения не лишился. Бровей и челки, как не бывало. Остальное время прогулки придымывали для него легенду об изчезновении бровей...

Почему-то когда кто-либо рассказывает о детстве – оно непременно должно быть розовым. Если уж говорить о моём детстве – оно не розовое, а абсолютно и невозможно многокрасочное, во всяком случае, когда я о нём вспоминаю.
Тускло-электрический цвет вечеров в восемнадцати-квадрато-метровой комнате в бараке, где живёт вся моя семья – семь человек. Необъяснимо жёлто-багровые закаты летом, когда можно посидеть под Бабулиным крылышком в подобии гамака, страннейшим образом прикрепленного к забору в маленьком палисадничке перед окном. Хотя, почему необъяснимо – я уже давно взросло понимаю, что этот чудесный цвет закатов иногда зависел в оттенках от количества и качества дымов от окружающих бараки – наш и соседний – заводов и заводиков.

Справа, если сидеть в палисадничке спиной к окну комнаты, дымил днем и ночью огромный Вторчермет, и в дырки отгораживающего заводскую территорию от барачной забора можно было постоянно видеть высоченные кучи переливающейся на солнце синевато-чёрной металлической стружки и невообразимо богато мерцающие золотом горы металлолома – не золотом, конечно, а попадающимися среди ржавья полосками меди и латуни.

Иногда хозяйственные мужички из наших бараков выламывали из этого забора пару-другую досок, вернее, не выламывали, а подламывали – доски висели на одном гвозде и со стороны не было видно этой диверсии. На Вторчермет что-то для переплавки привозилось иногда в деревянных и фанерных ящиках, содержимой направлялось либо в цех с постоянно открытой огромной дверью, откуда то и дело всполахивало живым огнём, либо в кучу металла на территории, а ящики просто-напросто сжигались тут же во дворе.

Поскольку бараки наши отапливались дровами – в каждой комнате была печка с металлической плитой, а за дрова нужно было платить, да еще заботиться о том, где их взять и как привезти, проблема дров всегда была для всех наших «барачников» очень насущной…
Мужички, подломив доски, вечерами – меньше надзора – лазили через дыру в заборе на территорию завода и таскали на себе по несколько ящиков, которые впоследствии разбивались ими на досочки, складывались в аккуратные поленницы и очень ценились хозяйками, потому что эти «дрова» были чистыми, сухими и жарко горящими – самое то для растопки, например.
Заводское начальство старалось не замечать этого самоуправства, но иногда забор всё же ремонтировался – с заводской стороны вколачивались огромные гвозди в ходуном ходящие доски, забор становился монолитным «навеки», что не мешало нашим умельцам на следующий же день вытащить и прибрать эти гвозди и – лаз был готов для следующих вояжей.

Нам , детям, вообще-то строго запрещалось лазить на заводскую территорию – подъёмные краны с огромными магнитами, железный грохот, огромные костры из сжигаемых ящиков – разумеется, это не было местом для детских игр, но как-то так получалось, что мы тоже иногда принимали участие в хозяйственных заготовках дров, а иногда просто втихаря от взрослых проникали в запретную зону и возвращались оттуда с драгоценностями типа блестящих никелированных шариков от подшипников, полированных латунных пластинок или с какими-то запчастями от каких-то автомобилей, которых у барачных отродясь не бывало, и, следовательно, совершенно бесполезными.

Вторчермет был огромен, и основная масса дымов от его деятельности шла прямёхонько на наш дворик, огородики и палисаднички, коих было по десять с каждой стороны обоих бараков – по одному на семью. Помимо Вторчермета помогали загрязнять окружающую среду табачная фабрика, большой кирпичный завод, завод дефибрерных камней (никто из нас понятия не имел, что это за камни такие - дефибрерные, но слово было красивым), камвольный комбинат и множество других предприятий.
Район наш был от центра отдаленным, сугубо промышленным, и я не думаю, что в те годы кто-то очень беспокоился об экологии, и все эти заводы и заводики дымили вовсю.
Хозяйки, стирая белье во дворе, матерились по поводу ветра, потому что результаты иной раз были просто непредсказуемы – если ветер подует со стороны Вторчика – может и обойдется – не почернеет бельё на веревках, а вот если с Кирпичика задует – придется полоскать, а то и стирать заново, потому что красно-коричневая пыль оставит на влажном белье тигровые полосы.
Стирка, между прочим, была в моих глазах чем-то веселым, почти праздничным (особенно, если это была не наша стирка).
Барачные бабы стирали летом не дома, а во дворе, на довольно большом дощатом помосте, на котором размещались под углом две широченные деревянные лавки – удобно было ставить тазики с бельем, и хватало места, куда положить только что отстиранное и отжатое. А ещё иногда по обе стороны лавки ставились полные мыльной воды цинковые детские ванночки, в одну из них загружался свернутый рулоном половик – «дорожка», как их называли. Один конец дорожки клали на лавку и шоркали очень твердой щеткой, постепенно перемещая всю дорожку в ванночку на другой стороне.
Иногда стирать приспичивало нескольким хозяйкам одновременно, и тогда дощатый помост превращался в своеобразный клуб – три-четыре женщины, работая, обычно громко переговаривались, обсуждая все насущные дела, сплетничая и переругиваясь, и все, кому доводилось по какой-либо причине проходить мимо или просто сидеть на барачном крылечке или завалинке, становились либо участниками, либо невольными свидетелями всех местных новостей.

Мы – дети – обычно крутились тут же, пуская щепочные кораблики с газетными парусочками по мутно-мыльным ручьям выливаемой хозяйками воды, или с визгом носились друг за другом, когда кто-нибудь из стиравших, подключив шланг к неподалеку стоящей колонке с водой, щедро поливал-полоскал дорожки и заодним шутя направлял струю воды на зазевавшихся… Всё это вместе создавало неповторимо веселую обстановку, иллюзию праздника Нептуна, так популярного в то время в пионерских лагерях.

К краскам детства добавляются в памяти почему-то постоянно желтые головки одуванчиков, зеленые «калачики» – до сих пор не знаю, что это было за растение, но мы собирали их в ладошки, немного обдували или, если никто из взрослых не видел, бежали к колонке и, брязгаясь, мыли эти «калачики» под струёй холодной воды… о, как божественно вкусны были прохладные, с детский ноготь величиной, зеленые колечки !
Ближайшим к колонке огородиком был Вассин, как его звали, огородик.
Тётка Васса была, как я теперь понимаю, самой образцовой садовницей и огородницей из всех барачных. Еще только начинали завязываться плоды и ягода на всех чахлых огородных кустиках, а через щели в Вассином заборе по дороге за водой к колонке можно было лицезреть багрово просвечивающие первые ягоды малины, и было очень большим искушением проходить мимо, делая вид, что тебя это совершенно не касается.

Вообще-то Вассино семейство недолюбливали, они были «богатыми»… Все остальные семьи в наших двух бараках были не то, что пролетарскими, но уж точно не богатыми.
Бараки эти были построены в тридцатые годы, как временное жильё для строителей всех окрестных заводов. Позже, во время войны, к временщикам добавились эвакуированные с заводами на Урал с Запада, перемещенные немцы с Поволжья, много было пришлых из деревень – в пятидесятые годы народ шёл в города – работа, какое-нито жильё –эти перспективы были всяко лучше рабского колхозного бытья. Люди оседали, женились и выходили замуж, рожали детей…
Как-то так получалось, что вся жизнь всех была у всех же на виду – как в небольшой деревне, потому что в наших двух бараках и жило-то около сорока семей. Бараков вообще-то было очень много, весь наш посёлок Новострой состоял из бараков, но наши два были обособлены, отрезаны от центральной части поселка и жили своей жизнью.

:-)

А мы карбид в лужи бросали и делали "долину гейзеров" :-D

А на месте долгостроя ЦГ,где был вырыт огромный котлован,да так и брошен,образовался водоём со своим течением и островом в центре.Мальчишки сколачивали плоты и катали нас на них,отталкиваясь шестами.Потом мы высаживались "на остров",буйно заросший лопухами, репейником и крапивой.Это были джунгли выше нашего роста.Мы вытаптывали полянку и жгли костры...

А трамвайные пути на Луначарского густо зарастали травой...Это было даже удобно - прятаться,когда мы делали себе шпажки и мечи из связанных гвоздей, подложенных под колёса трамвая для придания окончательной формы:-)
И ещё куча строек вокруг,где можно было играть,прятаться и просто исследовать... :-)

Школа наша была тут же недалеко, за забором, отгораживающим школьный сад от барачных огородиков - почти сразу за водной колонкой.
Строжайше было запрещено ходить в школу, прелезая через забор. Школьное руководство не приветствовало барачных, идущих к знаниям таким путем, по очень простой причине: за забором со стороны школы росли всякие вкусные вещи - морковка, кое-какие ягоды, было даже несколько яблонек, плоды которых поспевали ну как раз к началу учебного года...
Естественно, наши ребятки не проходили мимо просто так - всем же известно, что в чужом саду яблоки всегда вкуснее! К тому же, дорога в школу окружным путем принимала совершенно иные размеры: для начала нужно было обойти первый барак. Иногда можно было пробежать прямо через него по коридору, но всегда был риск нарваться на какую-нибудь хозяйку, только что помывшую там полы и, следовательно, либо быть обруганным - в лучшем случае, либо - в худшем - быть завернутым обратно, что грозило потерей времени.

Рядом с первым бараком - уже со стороны улицы - размещалось деревянное зданьице какой-то ветхой поликлиники, во двор которой мы почему-то старались не заходить: там была огромная помойка, где поблескивали окровавленные шприцы, сломанные медицинские приспособления, битое стекло пробирок и каких-то реторт и колбочек, и прочие такого рода "богатства".
Впрочем, когда шла дворовая игра в докторов и пациентов в чьем-нибудь сарае, ребятня туда все же наведывалась, принося из походов то никелированную медицинскую ванночку в странной форме бобового зерна, то почти неразбитый шприц, а то и маленькие пузыречки из-под лекарств.

Меня лично перспектива быть врачом никогда почему-то не привлекала и острый запах разлитых медикаментов, доносившийся со стороны той помойки останется, наверное, в моей памяти навсегда, вызывая то ли чувство брезгливости, то ли странной необъяснимой тогда боязни.
Много позже, когда я была уже студенткой юридического, довелось мне присутствовать в одном из городских моргов на вскрытии - был у нас такой семинар по судебной медицине. Так вот, сразу при входе в сие скорбное заведение я как-то внезапно узнала от запах - смесь формалина, спирта, чего-то не просто больничного, а застоялого, полуразложившегося... вот тебе и детская память!

После поликлинички нужно было идти вдоль длинного забора, заканчивавшегося ветхим же зданием продуктового магазина. Внутри него почему-то постоянно пахло селедкой, даже возле отдела, где продавались конфеты и школад.
Больше всего соблазна составляло не зайти в этот лабаз до начала занятий в школе, потому что тогда уж точно были бы истрачены десять-двенадцать копеек карманных денег, предназначенных для школьного буфета на большой перемене.
В лавке всегда продавалось два-три вида соков из больших конусообразных емкостей с маленьким краником внизу. Мне нравилось смотреть, как иногде продавщица, сняв металлическую крышку с конуса, взбалтывает трехлитровую банку с соком и постепенно, медленно вливает содержимое банки в этот конус. Первый стакан после этой процедуры был почему-то всегда самым вкусным.
Особенно мне нравилось купить первый стакан томатного сока: краник открывался нешироко, тугая струя сока била в стакан, образуя розовую пену, а сок был густым и сыро пахнущим. Тут же возле конусов стоял стакан с крупной поваренной солью, и второй - с двумя-тремя чайными ложечками, погруженными для споласкивания в воду. Великим искусством было взять на кончике ложки ровно столько мокрой, уже не чисто белой от многочисленных погружений ложечек соли, сколько нужно было, чтобы не пересолить этот замечательный, вкуснющий, холодноватый томатный сок.
Где-то подсознательно любовь кименно томатному соку подхлестывалась, наверное, и плакатиком, висевшим за широкой спиной продавщицы: "Тот, кто пьет томатный сок, будет строен и высок!". Ну, а поскольку росточка, как впоследствии и стройности, мне всегда явно не хватало, томатному соку суждено было быть моим любимым :-).

При выходе их лавки было два пути: один - через маленькую дверку в школьном заборе, которая почти всегда была, вообще-то, закрыта, и второй - мимо двухэтажного барака под номером семь, стоявшего обособленно от других. Все называли его просто "седьмой дом". В "седьмом доме" жило несколько моих одноклассников и моя первая учительница, но почему-то ходить туда в гости было стеснительно - это был почти и не барак уже, а именно почти благоустроенный дом, потому что туда был подведен водопровод с только холодной водой и канализация, а впоследствии и паровое отопление.
Сейчас смешно, а тогда казалось великим благом посетить, будучи в гостях, некий уголок с чугунным унитазом и сливным бачком под потолком, от которого свисала железная цепь с ручкой, и помыть руки, просто открывая кран над раковиной.

Несколько шагов от "седьмого дома" в горку - и ты был уже на тротуаре, пройдя несколько шагов по которому, можно было сворачивать к собственно школе - двухэтажному розовой побелки кирпичному зданию с большой коричневой дверью.
Школа мне всегда казалась такой огромной и светлой, что много лет спустя, когда мне довелось побывать в том районе, я просто не узнала ее в маленьком зданьичке с зарешеченными окнами первого этажа, робко выглядывающем не то из кустов сирени, не то акации. Бараки были, наконец, снесены, район стал сугубо промышленным, Вторчермет расширил свои владения и в бывшем школьном здании разместили то ли заводоуправление, то ли бухгалтерию.

Как-то несколько лет назад Вадим с нашего форума прислал мне фото тех мест - ничего не осталось от детства, кроме того крошечного ныне здания старой школы...

А мы с подружками ходили "присосаться" в аграменную лужу грязи за домом. "Присосаться" значило зайти в самую середину и усердно вдавливать сапоги в грязь, а потом с усилием вытаскивать ноги. В конце концов мне удалось это так сильно, что из грязи я удирала в одних носках, без сапог.

Дело было весной, когда уже стаял белый снег, распустились зеленые ароматные листья. Возвращаясь из детской поликлинники на Санаторной, проходил мимо того самого странного водоема, который "без дна", и в котором не смогли найти утонувшую девочку. Да, есть у этого озерца название - Муха. Надо сказать, что путь тогда проходил через приличного и весьма чистого вида лесопарк.

Не дойдя до аллеи, оглянулся на дно Мухи и увидел раков. Настоящих зеленых живых раков. Одного выловил и принес домой. Посидел он у меня в ванне, а затем отнес обратно. До сих пор никто не верит про раков в Мухе, кроме тех, кто увидел его у нас тогда...

А жили мы уже вчетвером в интересном доме под названием "общежитие" на Братской 10. Оно хоть и называлось общагой, но для нас в нем была полноценная квартира, хоть и с крошечной единственной комнаткой. Но зато в ней были объединенный санузел с ванной, своя кухня и балкон. Не надо было ни с кем делить пространство.

Во... на плотиках и мы катались - за сараями нашими проходила узкоколейка от табачной фабрики куда-то к кирпичному заводу что ли. Там, возле нее вечно были какие-то насыпи серого песна и огромная лужа, по весне становившаяся почти озером :-) Мальчишки постарше свзывали доски-бревна и катали нас - малышню с "берега на берег". Удовольствия окончились одним страшным летом, когда мальчика с нашего двора задавил узкоколейный паравозик как раз тогда, когда он спешил с плотиком к луже и замешкался с ним на рельсах :-(

Вообще, Новострой был задворками цивилизации. До трамвая (до конеченой остановки Вторчермет по тротуару или до РТИ по задам барачных сараев и влоль полотна узкоколейки) ходьбы было с полчаса, наверное... До остановки ближайшего автобуса №37 от бараков было миут 10-15 ходбы. Как островок in the middle of nowhere - совершенно другая жизнь, чем где-то.
Когда кто-то получал квартиру -а это было довльно редко в те годы, но все же случалось - чаще всего переезжали на Шинный. Клялись не забывать, бывать в гостях, но очень быстро становились "городскими" т в бараки практически никогда не возвращались.
Съездить в центр проблемой, в общем-то, не было, но называлось это "поехать в город" :-) (кто-то выше уже тоже упомянул это), и всегда было если не праздником, то долгой поездкой на весь день и приключениями.

Хм....нет....я молчу. Просто молчу....без спрятанной фиги....Молчу.

Натуся, ты пишешь расчудесно! Читаю взахлеб. Очень точное попадание. Вообще, в этой теме все великолепны.
Примат, Вы волшебник...

Фотография из Фотогалереи на E1.ru - вот это как раз "засарайная" фотка :-) Сейчас не вспомнить уже, кто и по какому случаю ее сделал.
На фото - Натуся и Витя Гатилов, друг детства (они переехали одними из первых из бараков куда-то и, говорят, Витька разбился на мотоцикле в свои 17-18).
Когда смотрю на эту шапку - всегда думаю, какой идиот придумал такой фасон... да плюс ко всему, была она - шапка эта - бордового цвета и плюшевая :-)

[Сообщение изменено пользователем 07.03.2009 23:26]