Наши любимые стихи.

Я иду по МКАДу и гляжу в Россию ?
ту, не поместившуюся в райское кольцо.
Я киваю скорбно головой красивой
и чешу растерянно бритое лицо.

На столицу гляну я ? вот она: богатая,
всюду процветание, слава и успех.
А в Россию выгляну ? грязная, поддатая,
и на лицах признаки тупости у всех.

Как же это вышло, как же получилось,
Отчего в замкадье жизнь не удалась?
Отчего крестьяне там не сажают силос,
Не растят на экспорт лук и ананас?

Почему в столице все идет по плану,
На бульварах строятся новые дома?
Отчего наличностью здесь полны карманы?
Почему на лицах признаки ума?

А за МКАДом ? ненависть, пьянство и разруха,
Дети ходят голыми на обломки школ,
и какой-то мерзостью набивают брюхо,
и продать готовы душу за укол.

А в столице менеджмент, сервис и убранство,
А за МКАДом ? нелюди, коклюш и разврат.
Неужели всех их там погубило пьянство?
Как же это вышло так? Кто же виноват?

Я иду по МКАДУ и махаю палкой,
И о судьбах думаю Родины своей.
Если кто нарушит что ? я врублю мигалку,
Догоню и выклянчу тысячу рублей.

(c)

что мы знали о прошлом городе? верещал, как раскаленный чайник
и от ужаса прекращал свистеть, становился нем.
каждый коренной житель по силе ненависти за плечами
определял количество брошенных в него камней.
первый говорил второму: "ударами лечат печали".
второй соглашался, но думал: "пускай не мне".

многое мы знали о старом городе: небо было пустым и ясным,
воздух мелким и колким, словно гречневая крупа.
маленьких детей с рождения возили в колясках
и (чтобы не травмировать) никогда не носили в руках.
мамы учили везде наблюдать опасность -
избегать незнакомых людей и чужих собак.

все мы знали о бывшем городе: так попавший в тюрьму на вечер
сумеет детально описать ее через год:
никто никому не должен, никто не вечен,
(кроме горя, у которого особый срок годности, высший ГОСТ).
впрочем, надейся на время: оно не лечит,
так, хотя бы, не добавляет забот -

а лучше беги отсюда подальше по ухабам, кочкам,
как бежит от закона проворовавшийся казначей.
что ты знаешь о новом городе? ничего: тут не любят точность,
не выясняют, кто больше несчастен, кто дольше ничей.

в этом городе можно жить: здесь случаются самые бессонные ночи -
самые замечательные из ночей.

(c)

ребят, что вечно в беге, в толкучке, в спешке,
в пропущенных и выпущенных звонках,
я сделала бы армией - стаей пешек,
и отдала всего лишь один приказ:
уехать к морю, в общество скал и чаек,
смотреть, как свет дробится между камней,
чтоб там они стремительно замолчали
и захлебнулись в собственной тишине.
(c)

[Сообщение удалено пользователем 24.10.2013 14:18]

Это не стихи! Это смешные мысли без рифмы

Отпуск на острове (автор Денис Глушкофф. Стихи.ру) :beach:

Решил, что пора бы набраться мне сил
Путевку для себя и нее я купил
На острова в средиземном просторе
Пляжи, бунгало и теплое море

И перед вылетом ей говорю.
«Родная моя. Тебя я люблю!
Поехали вместе на остров один
Уедем от выхлопа в пробках машин»

И вот загорелись огни самолета,
Я радуюсь от предвкушенья полета
Любимой я предлагаю присесть
В удобнейшем кресле часов так на шесть

Присели, обнялись, поцеловал,
Любимую страстно к себе я прижал
Ласкаю я нежно, тихонько пою
Не в силах сдержать я руку свою

У стюардессы спросил одеяло
И сразу теплее двоим, как то стало
Руками своими я глажу бедро
От солнышка сразу стало светло

Родная моя задышала сильней
Хотелось ей ласок интимней, острей
Не тороплюсь я, а балую вновь
Вскипает в ней женская кровь

Задел я руками теплую плоть
Она, прикусив губу свою в кровь,
Немного дрожа, закатила глаза
И от оргазма побежала слеза

Не медля, расстегиваю я свой замок,
Она обняла его - он уже взмок
И нежно, подшёптывая в ухо мне
Движенье создала, кипит кровь во мне

Закрыл я глаза – мне больше не мочь
Она поняла и сделала в точь
Все то, что тогда нужно было мне,
Опять мое семя у нее на руке.

« Любимая» снова ей говорю,
« О Боже как сильно тебя я люблю!»
Ты даришь мне сказку, и радуюсь я,
Что повстречал я, когда то, тебя

Чуть отдышавшись, прижались друг к другу
И все повторили опять мы по кругу.
Сквозь сон объявляют «Идем на посадку»
Я киске своей предложил шоколадку

Она не спеша надкусила ее
Глядел я с любовью на счастье мое
Наш борт очень мягко коснулся земли
В полете таком мы будто в хмели

Выходим на трап – кругом красота,
И жаркое солнце слепит глаза
Красивый таксист подогнал Мерседес
Ждало нас бескрайнее море чудес

Бунгало - отель у самой воды
Картинки, которые дарят нам сны
Огромная, в виде сердца кровать
Дровишки сухие камин разжигать

Из рыбок живых красивый узор
Мы кинули на пол свой радостный взор
Стекло основанием служит пятам
Жилище из рая – остался бы там

Сходили помыться, потом на диван
От рая земного я очень был пьян
От хмеля такого – любовь целовал
В объятьях безумных опять я напал

Поцеловав ее шею, ушел на соски
Сжимал ее бедра, словно в тиски
Спускаясь все глубже и глубже по ней
Она возбуждалась сильней и сильней

Открыл я со страстью промежность ее,
Наполнилось кровью либидо мое
Я притянул ее нежно к себе
И языком приложился к губе

Немного открыв цветок аленький мой
Я тихо шепнул – « я буду с тобой»
Я начал ласкать ее бугорок,
Словно по струнам – играя ей рок

Она застонала громче, сильней
Я язычком старался быстрей
Вот миг наступил – забилась она,
И голос раздался: «Сошла я с ума!»

Язык мой пощады ей не дает
По бугорку все сильнее снует
В нирване ее тело горит
Я сделал все так, как она говорит

Разбушевалась не на шутку она,
Вскочила она на скакуна
Помчалась она по горам, как лихой
Наездница моя - я весь твой

А бедра ее все сильней и сильней
Не выдержав натиск наездницы моей
Меня захлестнула большая волна,
И кончил в нее, что назрело сполна

Мощнейший оргазм разорвал на куски,
Прижалась она в мужские тиски
Погладил ее по волосам
Как сердце стучит – чувствую сам

«Как хорошо!»… она говорит
И сердце мое как то странно болит
Ты часть моего, бесконечность в дали….,
Уснула в блаженстве у меня на груди

Проснулись под вечер, на ужин пора.
Я позвонил, пришли повара
Мы заказали лазанью с икрой,
Бутылочку рома, винограда с лозой

Мы долго общались, шутили неспешно,
Играли улыбками друг к другу потешно.
Потом мы купались в море ночном,
Ныряли за устрицей, выпили ром.

Мы звезды считали, играли в песке,
Уснули уже почти на заре.
Тела, утомленные при яркой луне,
Сложили из тени узор на стене.

Как солнце взошло, очнулся я сам
Пошел к, накормившим меня, поварам
Я приготовил ей фруктовый салат
Кофе сварил – пришел – скинул халат

«Любимая…!» тихо ей говорю,
«Я завтрак принес! Давай накормлю»
Очнулась принцесса, потянулась она
Ответила: «Бог мой – я влюблена!»

Присевши я с краю на нашу постель
Где страстно вчера бушевала метель
Тихонько я ложечкой свою киску кормил
И кофеем вкуснейшим ее напоил

Насытившись завтраком встала она,
Заправил постель, выпил кофе до дна
Она подошла и сказала: «Люблю!
Накажешь очень строго киску свою!»

Смотрю, набухают у нее вдруг соски,
Зажав ятагана в ручные тиски.
Она повалила меня на кровать
И снова давай меня жадно ласкать

В теле моем побежала истома,
Сказалась вчерашняя бутылочка рома
Встал и поставил ее на колени
Бурно вошел, забыв я о лени

Нежно, то сильно в нее я входил
Она, трепыхаясь, упала без сил
«Любимый… я уже не могу..!»
Скручиваясь в очередную дугу.

Пал я без сил, потянулась она
Женщина эта была довольна
Улыбка ее как щедрость Богов
От вида ее у меня нету слов

Как изумрудное дорогое колье
Безумно люблю ее – судьбой дана мне.
Мы отдохнули – пошли погулять
По пляжу пустынному – в море нырять.

Белый песочек под ногами блестит
Волны на море, побережье шумит
Птицы поют, щебечет фонтан
От красоты такой будто я пьян.

Мы загорали на пляже одни
В море в дали – шли корабли
Я целовал ее, жадно ласкал,
Ласково – нежно ее обнимал

Так, не заметив как день наш прошел
С нею в бунгало на ужин пошел
Вечно я Богу буду служить,
Который мне дал, так сильно любить

Ужин у нас опять при свечах,
Ром, вино и блюда - размах.
Плотно покушав – на гамак при луне
Мы взгромоздились как будто во сне.

В неге прекрасных лунных огней
Сердце мое становилось теплей
И приобняв ее со спины,
Тихо ласкал ее при шуме волны.

Трогал руками, еле касаясь,
Ее обнажённое тело кусаясь
Ушко ее теребил в полумраке,
Губы ее как алые маки

Тихо, спокойно внутрь вошел,
и сладкий стон у нее вдруг пошел
Не тороплюсь я при луне,
Нравится сзади она очень мне

С каждой пульсацией я получаю,
Дрожь эрогенную – словно кончаю
Тихо неспешно вхожу и вхожу
Сладко за шейку ее укушу.

Нежно трогаю груди ее
Это богатство только мое
Словно волнами блаженство приходит,
Счастье вокруг нас кружится и ходит

Вскрикнула киска моя от оргазма,
И изогнулась от страстного спазма
Я продолжаю все также входить,
И язычком по шее бродить

Каждая клеточка у нас трепетала,
Душа на луну у нас улетала
Словно в пространство мы искривили,
Будто о времени навсегда позабыли

От наслажденья стало темно,
Словно мы пили хмельное вино
Не передать мне словами те чувства,
Это было на грани искусства

Кончили вместе, стали ярче огни
Будто в ночи все цветы зацвели.
От бесконечности ласок таких,
Сладко, сонливо я тут же притих.

Утром обдул нас легонечко бриз,
Снова любимой готовлю сюрприз
Рыбку готовлю, – обливаю вином,
Кофеем борюсь я с утренним сном

Жарю ее на горячих углях,
Дымом костра до нитки пропах
Кофе обжарил, размолол и сварил,
Соку живого ей надавил

Договорился с музыкой я,
На саксофоне играл у огня
Пели мне песни птицы вокруг,
Теплом обдавал солнечный круг

Радость моя приоткрыла глаза
И прошептала –«Вот чудеса!»
«Это ведь сон – я сплю еще? Нет?»
« Нет мое солнышко! – Это лучика свет»

Сытно позавтракав с нею опять
Мы побежали на пляж загорать
Там на песочки мы были одни,
Я был опять в районе груди

Нежно поглаживал бедра я вновь,
Снова вскипала алая кровь
Семь поцелуев внизу живота,
Губки я нижние не выпускал изо рта

Тихо своим язычком я ласкал,
Пальчиками анус ее раздвигал
Пальчиком в попу входил и входил,
Мой язычок не подводил

Соки текли у нее как река,
Попа ее мне была дорога
Пальцем другим я нашел точку G,
Бурными были ласки мои

На чувстве ее сосредоточил вниманье,
Сладко было ее воздыханье
И застонала на пляже она,
Очень хотела она в попу меня

Я потихоньку в ее лоно проник,
Услышав ее счастливейший крик
Глубже, все глубже я проникал,
Час апогея нас настигал

Страстные краски оргазма и вновь,
От наслажденья сгорела в жилах вся кровь
Буйство эмоций, шатанье небес,
От удовольствия я будто воскрес

Зайка моя от такого экстаза,
тряслась всеми частями красивого таза
Что-то шептала на ухо она мне,
Это было приятно в двойне.

Так в бесконечном и солнечном дне,
Она загорала лежа на мне.
Солнышко краем коснулось земли,
За горизонт ушли корабли

Волны наплывами стали сильней,
Киска моя была красивей
Я предлагаю посетить нам театр,
Местный индеец звал как оратор

Мы поднялись и тихо пошли,
Обнявшись за талию сцену нашли
Там собирались такие как мы,
Вечно влюбленные в этой глуши

Пара за парой, счастливые лица,
В рае земном – это столица
Вышли на сцену актеры из сказки,
На лицах их были светлые маски

Кругом факела, а в центре костел
На нем закипал любовный котел
Народа слуга в маске шамана,
Народные песни пел под звук барабана

Нектар из котла всем по рюмочке дали
И все в озаренье любовное впали
Мы тоже вкусили и в танец вошли,
Плясали наверно до самой зари

Мы были как дети из сказки любви,
Смеялись и пели при свете луны
Тела в этом танце слились воедино,
Счастливых сердец огромная сила

Мы обнимались, крутились, вертелись,
Смотрели в глаза и все загорелись
От сладкой истомы, желанья друг друга,
Не вырваться нам из этого круга

Мы целовались и танцевали ламбаду,
я съел у любимой с губ всю помаду
Частичку котла у себя мы нашли,
К любовной гармонии в танце дошли.

Так мы добрались к своему бунгало,
Солнце на море почти уже встало
Вместе упали в теплое ложе,
Мурашки от счастья бежали по коже.

Пятки уставшие ее целовал,
Ножки я ласками ее обнимал
Так в поцелуях дошел до цветка,
Губки ее раздвинул слегка

Нежностью всей я проник до глубин,
был я в том танце с нею един
Пальцы ее воткнулись мне в спину,
Ногтями она рисовала картину

Стонала и пела в объятьях моих,
почти уже днем, наконец, я затих.
Проспали мы сутки, зажили все раны,
Любовью безумной чуть чуть были пьяны.

Она приготовила вкусный обед,
К нам постучал наш милый сосед.
Он предложил выйти в море,
На яхте его молодой «Испаньоле»

Вкусивши с полна вкуснейший обед,
мы были на пирсе, там ждал наш сосед.
Это была красивая пара,
к подруге своей обращался он «Сара».

Они загоревшие были как смоль,
Разводами высохла на купальнике соль
Мы познакомились, по бокалу вина
И «Испаньолу» подхватила волна

Ветер морской поднимал паруса,
И отдалялась от нас полоса
Встретило нас бескрайнее море,
Ласковой песней красоты на просторе

Тихо качая яхту волна,
Сказкой такой захлестнуло сполна.
Мачта от волн словно играла,
И возбужденье мое нарастало

Наши соседи уже целовались,
Тихие вздохи сквозь шум раздавались
Мы наблюдали за парой неспешно,
Сара ласкала соседа так нежно

Он расстегнул купальник ее, сам разорвал на себе все тряпье
Ласково кинули они на нас взгляд,
Киска моя тоже сняла наряд

Она возбудилась уже не на шутку
И я, колеблясь, всего лишь минутку
Вошел в нее от силы гормона,
И вскрикнул жадною страстью я снова

Друзья наши тоже не отставали,
Теперь они уже нас догоняли.
Безумные ласки, слияния тел,
от вида такого страстью горел

Семейство оргазмов нас настигало,
мы жадно любили, нам было все мало
Мы позы меняли, кусал я соски,
руками ее зажимал как в тиски

Соседи, уже обезумев от ласок,
сексом своим добавляли нам красок
Истома уже через край полилась,
Киска моя уже взорвалась

Через секунду я захрипел,
сосед мой он также бурно хотел
И вот уже словно меня подожгли,
я больше не мог – уже хоть реви

Сосед, разрываясь на части, кончает
И от такого у меня башню срывает
Такой колоссальной волной обдало,
И сразу в глазах стало темно

В сознанье пришел, спустя полчаса,
Совсем где-то близко в тиши голоса
Счастливые лица уже пьют вино,
Мое же все тело Блаженством трясло

Еще через час я в компанию влился,
Попили вина, я своим поделился
Счастливые речи, улыбки и смех
От сладких, в открытом море, утех.

По возвращенью на пристань под вечер,
Договорились еще раз о встрече
Так проходили друг за другом деньки
Мы наслаждались от зари до зари

Сколько прекрасных дарили мы фраз
Это был настоящий экстаз
Душу свою я оставил в раю
Там я на острове – до сих пор я люблю.

Все, что со мною было потом
Помню, на ужин давали нам ром,
Кудри ее на спине, на грудях,
Бедра – описанные мною в стихах

Ноги, улыбки, чудеснейший смех ,
Море, песочек – бархатный мех
Это у Бога был я в раю
С той, которую сильно люблю.

что-то зауми давно не было, итак из копилки русского футуризма:
Труперда
хушок жапарясай
захуху выеючячь
вуЕнит зюнчь
бужачяй сагтЕг
чакит
Епша
сиячая тронть
\И. Зданевич\ :beach:

У карты бывшего Союза,
С обвальным грохотом в груди
Стою. Не плачу, не молюсь я,
А просто нету сил уйти.
Я глажу горы, глажу реки,
Касаюсь пальцами морей.
Как будто закрываю веки
Несчастной Родине моей...
\Н.Зиновьев\

Кто-то жил под собою не чуя страны...
Кто-то строил заводы и аэродромы,
Чтоб над осью земной были вознесены
Ляпидевский, Чкалов и Громов.

Кто-то в годы войны рвался в хлебный Ташкент...
Кто-то пули ловил под Москвой и Берлином
Не за славу и россыпи орденских лент,
Чтобы жизнь подарить нерожденному сыну.

Кто-то рядом с Кремлем по ночам фарцевал
И менял ордена на чужие штиблеты...
Кто-то утром Гагарина в путь провожал,
Отрицая мечтой тяготенье планеты.

Так бывало всегда: где–то рядом с людьми
Приживались хорьки и питались отходами
Люди ж бились с врагом. Люди были людьми
Ради жизни детей, ради веры в свободу.

Но случилась беда. Расплодились хорьки,
Позабыты минуты сверкающей славы.
Рвут хорьки на куски
Тело некогда грозной державы.

Но проснется народ, но срастутся куски,
Заиграют охотничьи трубы.
И из наглых хорьков, пораженных в виски
Люди сделают теплые шубы.
---
http://sl-lopatnikov.livejournal.com/122875.html

Мы все умрем, долой ненастье,
Давайте все медали отмечать,
Ведь покутить то, в нашей власти,
Ну что начнем е... япона мать.
Еще я предлагаю тост за счастье,
Ведь прежде, чем нам умереть,
Сказать ему охота - здрасте,
Им поделиться, ну и поиметь.
Еще бы выпил я за радость,
Ту, что горит в родных глазах.
За поцелуев нежных сладость,
Что тает вкусно на устах.
За те минуты нашей жизни,
Прошу наполните бокал.
Когда ты в первый раз влюбился,
И в первый раз....поцеловал.
Ну что ж, за море позитива,
Того что в жизни нам не счесть.
Мы все умрем – Во, перспектива!
Как хорошо, что водка есть...(с)

И вновь меня встречает на околицах,
Обрыдлая, ленивая метель.
Да что ж ты, снег? Никак не успокоишься?
Окстись! Уже дней десять как апрель!

Гонимая толпы уставшей взорами
Снежинка! Мне тебя немного жаль:
Твоими уникальными узорами
Любуется лишь пачканный асфальт.

Сопливые да с кашлями, да с чихами,
Сливаясь с мерзослякотным пюре,
Мы даже ненавидим себя втихую,
Что снега так желали в декабре.

Товарищ снег, высокоуважаемый,
Послушай на секундочку меня.
Тебе уж, как в начале, нескончаемо
Не радуется даже малышня.

Ну хватит уже, снег, кружить над городом,
Как будто бы немой укор с небес.
Наутро так светло, но так, блин, холодно!
Охота развернуться - и в подъезд.

Мне кажется, что скоро от стагнации
Возникнут ни с того и ни с сего
Мой первый парень или одноклассницы,
Ведь просто невозможно в одного!

Но верю, непременно всё наладится.
Осточертевший снег, тебе назло!
И в эту, слышишь, в эту уже пятницу
Мы выйдем в долгожданное тепло. (с)

[Сообщение изменено пользователем 09.04.2014 15:14]

Я Б ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАЛА…

Слова Аполлона Майкова

Я б тебя поцеловала,
Да боюсь, увидит месяц,
Ясны звездочки увидят;
С неба звездочка скатится
И расскажет синю морю,
Сине море скажет веслам,
Весла - Яни-рыболову,
А у Яни - люба Мара;
А когда узнает Мара -
Все узнают в околотке,
Как тебя я ночью лунной
В благовонный сад впускала,
Как ласкала, целовала,
Как серебряная яблонь
Нас цветами осыпала.

Какой красавец, - говорят, -мужчина,
Высок и строен и широк в плечах!"
А рядом с ним шагает "половина",
Чуть-чуть поодаль с сумками в руках.
Глаза от глаз людских стыдливо прячет -
Безрадостные, тусклые глаза,
Идёт она, идёт и чуть не плачет,
Но мне заметна горькая слеза.
А на него глядят все дамы скромно,
В душе завидуя его жене,
Не зная, что жена законная
Идёт с тяжёлой сумкой в стороне.

Вот вижу - шествует другая пара,
Как будто бы невзрачный мужичок,
А рядом с ним роскошная судара
Идёт, прижавшись к мужу под бочок.
Я посмотрела на лицо мужчины
И вдруг увидела, то был не сон,
Как любит он "вторую половину",
И как прекрасен он, и как умён!
С тех пор красивым у меня зовётся
По-настоящему лишь только тот,
С которым рядом женщина смеётся,
С которым рядом женщина цветет. (с)

Фотография из Фотогалереи на E1.ru

Через два года
высохнут акации,
упадут акции,
поднимутся налоги.
Через два года
увеличится радиация.
Через два года.
Через два года.

Через два года
истреплются костюмы,
перемелем истины,
переменим моды.
Через два года
износятся юноши.
Через два года.
Через два года.

Через два года
поломаю шею,
поломаю руки,
разобью морду.
Через два года
мы с тобой поженимся.
Через два года.
Через два года.

(c) Иосиф Бродский

твоя рука не помнит наощупь её груди
медведи в рощу уже не ходят - зима, поди
куда, казалось, житуха проще - сиди, пи*ди
с карманом тощим и мощным разумом в бигуди

кудрится разум, от завитушек - почти что куст
средь книжных тушек тебя прельщают Камю да Пруст
в твоих часах не слыхать кукушек - лишь только хруст
стальных вертушек и насекомых. несите дуст!

купи-ка яду для тараканов в твоей башке
пускай отстанут, пускай не выйдут они к реке
среди понурых своих барханов, в своем песке
в своих стаканах - как Достоевский сказал в тоске

тоска не вывод, она причина твоей беды
твоя кончина твоим страданиям до пи*ды
но грудь подруги, коль ты мужчина, важней еды
не будь кретином. вода в копытце. не пей воды

подохнуть просто - а ты на тверди сиди, живи
и если ты не кричишь о смерти, то - о любви
(с)

здравствуй, ёжик. я пишу тебе в ноябре, потому что летом писать не было силы. я пишу тебе, что дождь на моем дворе, и что некий щенок, молодой, но достаточно милый, как безумный, слоняется под текущей водой. я пишу тебе, ёжик, из самых глубин могилы. и щенок трехголовый. и дождь какой-то седой.

я смотрю через толщу почв над своей тюрьмой, через землю, которая состоит из умерших раньше, и вспоминаю, как летел на воздушных шарах домой, и вернуться хотел, и липкий дурацкий страх, и еще ощущение необратимой фальши, позволяли держать и себя, и шары в руках. на спортивных трибунах внизу замолкали люди и глядели мне вслед, и что-то пели истошно, а я - я искал тебя, ёжик, в этом человеческом студне и не мог найти. я помню, как было тошно.

на воздушных шарах я летал еще пару раз. помню долгий полет мимо ветвей столетнего дуба, и вокруг - насекомых, тысячи чуждых глаз, и еще свинью, которая, скаля зубы, из кустов вытаскивала пулемет. я искал тебя, ёжик, среди дубовых листов, в облаках над дубом, в свистящих пулях, в гудении проводов и в мире животных. может быть, я умер тогда, но - падая вниз, я понял, ёжик, что такое любовь.

а еще я помню, как старик с большим топором отрубил мне ногу, и ушел к ненаглядной старухе. они были счастливы, ёжик, у них были пища и дом, и вода в колодце, и даже мусс шоколадный. я тогда не выжил, как, собственно, и всегда, я хотел, что бы ты был рядом, но только трупные мухи и еще какие-то полупрозрачные существа приходили ко мне, и тихо росла трава, и с деревьев падали мертвые виннипухи, я катался в бреду и видел твои слова. но слова не спасают и не возвращают обратно.

помнишь, ёжик, ты шел ко мне сквозь туман, и в твоих руках был мешочек. туман клубился. ты боялся, но шел, и твой ядовитый страх поднимался до неба, которое было скрыто. я сидел в это время в домике, полупьян, и смеялся, и звал тебя громким криком, и одно лишь эхо отзывалось мне в тишине, и тогда я понял, что ты еще жив, а я - уже мертв вполне. ты пришел, и мы пили чай с земляникой, и ты - как будто я жив - улыбался мне. это было смешно и дико.

ты не думай, ёжик, что я хочу упрекнуть, эти сказки давно поросли ядовитой былью, и моя когда-то вмещавшая сердце грудь превратилась в говно. а оно превратилось в почву. я пишу тебе без надежды вздохнуть, без желания встать, без возможности плакать ночью, без тебя и без солнца, и лишь бесконечный дождь поливает вокруг одного и того же пса. я хочу, чтоб ты знал - в тот день, когда станешь пылью и Харон дотронется до твоего лица, не пугайся - здесь, конечно, темно, как в могиле, но, ёжик - здесь разрешают слова. до конца.

И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь,
- я куплю нам хлеба, сниму нам клеть,
не бросай меня одного взрослеть,
это хуже ада.
Я играю блюз и ношу серьгу,
я не знаю, что для тебя смогу,
но мне гнусно быть у тебя в долгу,
да и ты не рада».

Говорит ей: «Я никого не звал,
у меня есть сцена и есть вокзал,
но теперь я видел и осязал
самый свет, похоже.
У меня в гитарном чехле пятак,
я не сплю без приступов и атак,
а ты поглядишь на меня вот так,
и вскипает кожа.

Я был мальчик, я беззаботно жил;
я не тот, кто пашет до синих жил;
я тебя, наверно, не заслужил,
только кто арбитры.
Ночевал у разных и был игрок,
(и посмел ступить тебе на порог),
и курю как дьявол, да все не впрок,
только вкус селитры.

Через семь лет смрада и кабака
я умру в лысеющего быка,
в эти ляжки, пошлости и бока,
поучать и охать.
Но пока я жутко живой и твой,
пахну дымом, солью, сырой листвой,
Питер Пен, Иванушка, домовой,
не отдай меня вдоль по той кривой,
где тоска и похоть».

И она говорит ему: «И в лесу,
у цыгана с узким кольцом в носу,
я тебя от времени не спасу,
мы его там встретим.
Я умею верить и обнимать,
только я не буду тебя, как мать,
опекать, оправдывать, поднимать,
я здесь не за этим.

Как все дети, росшие без отцов,
мы хотим игрушек и леденцов,
одеваться празднично, чтоб рубцов
и не замечали.
Только нет на свете того пути,
где нам вечно нет еще двадцати,
всего спросу — радовать и цвести,
как всегда вначале.

Когда меркнет свет и приходит край,
тебе нужен муж, а не мальчик Кай,
отвыкай, хороший мой, отвыкай
отступать, робея.
Есть вокзал и сцена, а есть жилье,
и судьба обычно берет свое
и у тех, кто бегает от нее —
только чуть грубее».

И стоят в молчанье, оглушены,
этим новым качеством тишины,
где все кучевые и то слышны, -
ждут, не убегая.
Как живые камни, стоят вдвоём,
а за ними гаснет дверной проём,
и земля в июле стоит своём,
синяя, нагая. (в.Полозкова)

[Сообщение изменено пользователем 17.06.2014 04:17]

Оборотень

Что со мною? Теряю разум?
Тянет в лес за собой луна.
Я как будто пьянею разом,
хоть ни капли не пил вина.

В это время себе не верю,
слышу древний и властный зов,
и, подобно любому зверю,
отвечаю ему без слов.

И мерещится мне, что шерстью,
тёплой, жёсткой, я весь оброс,
что мне запах любой известен,
что клыки у меня и хвост.

Вижу, будто бегу во тьме я,
но вокруг всё ясней, чем днём.
Всё быстрее бегу, быстрее…
Вот и скрылся вдали мой дом.

Словно с миром теперь едины,
каждый куст на пути знаком,
тянут кисти ко мне рябины,
ворон машет мне вслед крылом.

Переполнен свободы хмелем,
я в объятья зимы лечу,
снег дорожку под лапы стелет.
Всё мне кажется по плечу!

В мир ночной, в лунный лик влюблённый,
вдохновлённый, уже пою.
Каждый близкий и отдалённый
зверь ответил на песнь мою…

Не пойму, где тут сон, где правда.
Двое будто во мне одном…
Человеком проснусь я завтра
или был этот облик сном?

И соседи давно косятся,
говорят меж собой: «Колдун».
Разобраться со мной грозятся,
коль отсюда я не уйду.

Наплевать на любые толки,
безразличен мне суд людской!
Замечаю давно, что только
там, в ночи, нахожу покой.

И боюсь сам себе признаться,
мне один мучит сердце страх,
что могу навсегда остаться
лишь таким — наяву и в снах.

До чего же мне день противен,
как я немощен, глух и слаб,
глаз неразвит, нюх — примитивен!
Не хватает клыков и лап.

Для природы чужой, далёкий,
волк не примет меня как брат,
равнодушно молчат дороги,
тайны все от меня хранят…

Может быть, разум мой потерян,
но лелею одну мечту,
что однажды проснусь я зверем,
поменяв эту жизнь на ту.

(с)Тимофей Кузьмин

А мне вот это сразу впомнилось:


Ах, какая была держава!
Ах, какие в ней люди были!
Как торжественно-величаво
Звуки гимна над миром плыли!

Ах, как были открыты лица,
Как наполнены светом взгляды!
Как красива была столица!
Как величественны парады!

Проходя триумфальным маршем,
Безупречно красивым строем,
Молодежь присягала старшим,
Закаленным в боях героям -

Не деляги и прохиндеи
Попадали у нас в кумиры...
Ибо в людях жила - идея!
Жажда быть в авангарде мира!

Что же было такого злого
В том, что мы понимали твердо,
Что "товарищ" - не просто слово,
И звучит это слово гордо?

В том, что были одним народом,
Крепко спаянным общей верой,
Что достоинства - не доходом,
А иной измеряли мерой?

В том, что пошлости на потребу
Не топили в грязи искусство?
Что мальчишек манило небо?
Что у девушек были чувства?

Ах, насколько все нынче гаже,
Хуже, ниже и даже реже:
Пусть мелодия гимна - та же,
Но порыв и идея - где же?

И всего нестерпимей горе
В невозможности примирений
Не с утратою территорий,
Но с потерею поколений!

Как ни пыжатся эти рожи,
Разве место при них надежде?
Ах, как все это непохоже
На страну, что мы знали прежде!

Что была молода, крылата,
Силы множила год за годом,
Где народ уважал солдата
И гордился солдат народом.

Ту, где светлыми были дали,
Ту, где были чисты просторы...
А какое кино снимали
Наши лучшие режиссеры!

А какие звенели песни!
Как от них расправлялись плечи!
Как под них мы шагали вместе
Ранним утром заре навстречу!

Эти песни - о главном в жизни:
О свободе, мечте, полете,
О любви к дорогой отчизне,
О труде, что всегда в почете,

И о девушках, что цветами
Расцветают под солнцем мая,
И о ждущей нас дома маме,
И о с детства знакомом крае,

И о чести, и об отваге,
И о верном, надежном друге...
И алели над нами флаги
С черной свастикой в белом круге.

Что-то жжет изнутри - может быть неживая вода,
Может быть одиночество - слабый, но едкий наркотик.
Осознав невозможность спасения, как никогда
Ощущаешь себя сочетанием крови и плоти.

И не в силах покинуть привычный уют кабака,
Застревая в чугунных решетках литых водостоков,
Продолжаешь тихонечко жить, правда жить абы как,
Разбавляя реальность густым апельсиновым соком.

И опять через силу любить свой потрепанный мир,
Каждый день созерцая с тоской, как твое отраженье,
Осторожно скользит в ванных комнатах съемных квартир
Чуть заметно цепляясь за трещинки в кафеле. Жженье
Исчезает в груди, как обычно, в пол-пятого - в пять,
Когда Время слегка начинает похрустывать между
Шестеренок наручных часов, кем-то пущенных вспять.
И когда за окошком зима как-то грустно и нежно
Начинает играть ледяную мелодию на
Ксилофоне сосулек и клавишах из черепицы,
Вспоминается детство и сказки Кота - Баюна,
Вспоминается то, что обязано было забыться,
Но зачем-то живет в пыльных кипах прочитанных книг,
В складках креповых штор и на струнах разбитых роялей,
Где устав от мирской суеты твой печальный двойник
Спит, укутавшись в плед, и в надколотом жизнью бокале
Рядом с ним
Апельсиновый сок.

(c)

Вишневский

Как важно вовремя прервать стихотворе... :beach:

А ночью приходит Герда и шепчет на ушко Каю,–
Из снов и воспоминаний попробуй меня собрать.
И Кай достает коробку с неровными лоскутками
Газетных статей; рисунки, наклеенные в тетрадь.

Бесшумно идет на кухню в потрепанных старых тапках,
Раскладывает там пазлы и долго на них глядит,
И шепчет: «позволь мне вспомнить, мне нужен хотя бы запах,
Мне нужен хотя бы голос.. хоть что-нибудь, черт возьми»

Потом он вернется в спальню, как в плен (или как из плена?),
Повесит на место звезды, сорвавшиеся с орбит…
И будет лежать и слушать, как снежная королева,
Свернувшись клубочком, плачет… хоть делает вид, что спит

Кадай.

Письмо генералу Z.

Генерал! Наши карты — дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Генерал! Ералаш перерос в бардак.
Бездорожье не даст подвести резервы
и сменить белье: простыня — наждак;
это, знаете, действует мне на нервы.
Никогда до сих пор, полагаю, так
не был загажен алтарь Минервы.

Генерал! Мы так долго сидим в грязи,
что король червей загодя ликует,
и кукушка безмолвствует. Упаси,
впрочем, нас услыхать, как она кукует.
Я считаю, надо сказать мерси,
что противник не атакует.

Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.

Офицеры бродят, презрев устав,
в галифе и кителях разной масти.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти,
и краснеет, спуская пунцовый стяг,
наш сержант-холостяк.

___

Генерал! Я сражался всегда, везде,
как бы ни были шансы малы и шатки.
Я не нуждался в другой звезде,
кроме той, что у вас на шапке.
Но теперь я как в сказке о том гвозде:
вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! К сожалению, жизнь — одна.
Чтоб не искать доказательств вящих,
нам придется испить до дна
чашу свою в этих скромных чащах:
жизнь, вероятно, не так длинна,
чтоб откладывать худшее в долгий ящик.

Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Генерал! И теперь у меня — мандраж.
Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам? Или просто — блажь?
Не помогает ни врач, ни знахарь.
Оттого, наверно, что повар ваш
не разбирает, где соль, где сахар.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.
Это — месть пространства косой сажени.
Наши пики ржавеют. Наличье пик —
это еще не залог мишени.
И не двинется тень наша дальше нас
даже в закатный час.

___

Генерал! Вы знаете, я не трус.
Выньте досье, наведите справки.
К пуле я безразличен. Плюс
я не боюсь ни врага, ни ставки.
Пусть мне прилепят бубновый туз
между лопаток — прошу отставки!

Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.

Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.

___

Птиц не видать, но они слышны.
Снайпер, томясь от духовной жажды,
то ли приказ, то ль письмо жены,
сидя на ветке, читает дважды,
и берет от скуки художник наш
пушку на карандаш.

Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то чтобы вы мертвы
или же биты — вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

Генерал, скажу вам еще одно:
Генерал! Я взял вас для рифмы к слову
"умирал" — что было со мною, но
Бог до конца от зерна полову
не отделил, и сейчас ее
употреблять — вранье.

___

На пустыре, где в ночи горят
два фонаря и гниют вагоны,
наполовину с себя наряд
сняв шутовской и сорвав погоны,
я застываю, встречая взгляд
камеры Лейц или глаз Горгоны.

Ночь. Мои мысли полны одной
женщиной, чудной внутри и в профиль.
То, что творится сейчас со мной,
ниже небес, но превыше кровель.
То, что творится со мной сейчас,
не оскорбляет вас.

___

Генерал! Вас нету, и речь моя
обращена, как обычно, ныне
в ту пустоту, чьи края — края
некой обширной, глухой пустыни,
коей на картах, что вы и я
видеть могли, даже нет в помине.

Генерал! Если все-таки вы меня
слышите, значит, пустыня прячет
некий оазис в себе, маня
всадника этим; а всадник, значит,
я; я пришпориваю коня;
конь, генерал, никуда не скачет.

Генерал! Воевавший всегда как лев,
я оставляю пятно на флаге.
Генерал, даже карточный домик — хлев.
Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.
Для переживших великий блеф
жизнь оставляет клочок бумаги.

ИБ (1968)