Наши любимые стихи.

Когда во Вселенной царило утро
И Боги из праха мир создавали,
Они разделили Силу и Мудрость
И людям не поровну их раздали.

Досталась мужчине грозная Сила,
Железные мышцы и взгляд бесстрашный,
Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,
Если придётся, и в рукопашной.

А Мудрость по праву досталась жёнам,
Чтобы вручали предков заветы
Детям, в любви и ласке рождённым, —
Отблеск нетленный вечного Света.

С тех пор, если надо, встаёт мужнина,
Свой дом защищая в жестокой схватке;
Доколе ж мирно горит лучина,
Хозяйские у жены повадки,

И если вдруг голос она повысит,
Отнюдь на неё воитель не ропщет:
Не для него премудрости жизни —
Битва страшна, но в битве и проще.

В Цибулемор”ї дуб зелений
Цiпок злотий на стовпурi,
Iв день, i нiччю кицька вчена
По цепу вештає всi днi.
Iде праворуч – пiсню виє,
Лiворуч – байку муркотить,
Потвори, лiсовик дурiє,
Русалка на гiллях висить.
Там на спростованих дорiжках
Слiди небачених тварин,
Домiвка на курячих нiжках
Стоїть без вiкон та дверин.
Примари там у лici милi,
Там у зорi нахлинуть хвилi
На берег дикий та пустий,
I тридцять парубкiв моторних
Виходять з-за кущiв потворних,
А з ними дядько їх морський.
Там королевич за городом
Тримає в полонi царя,
Там промiж хмар, перед народом,
Скрiзь лiс, галявини, моря
Негiдь несе богатиря.
Царiвнi в серце впала туга
Та вовченя їй замiсть друга.
Там ступа з Бабою-Ягою
Нахабно пре сама собою.
Там Чахлик-Цар на грошах мре,
Там руський дух – кацапом тхне!

Я мед там куштував, бував….
Дубок i справдi величавий;
Пiд ним сидiв арап курчавий
Менi це все розповiдав ;-)

Сейчас они уже вот так перевели
"Пiд тридцять козакiв завзятих
Сухими з хвиль виходять як брати,
Та ще й дозорець їх морський;
А юний принц неначе мимохiдь
Полонить грiзного царя; щоб потiм вбiть"(с)
................................................................
Чи гепнусь я, дрючком продертий,
Чи мимо прошпандьорить вiн?

[Сообщение изменено пользователем 21.02.2010 09:09]

...........................................................................
Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Все постигал: недвижность и движенье.
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.

С друзьями детства перетерлась нить, -
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над вопросом "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед.
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все, и - как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью - есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я, Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону.
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденьи смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.








[Сообщение изменено пользователем 21.02.2010 10:26]

Сыпь, гармоника. Скука... Скука...
Гармонист пальцы льет вольной.
Пей со мною, паршивая сука.
Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали –
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?

В огород бы тебя на чучело,
Пугать ворон.
До печенок меня замучила
Со всех сторон.

Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей.
Мне бы лучше вон ту, сисястую, –
Она глупей.

Я средь женщин тебя не впервую...
Немало вас,
Но такой вот, как ты со стервою
Лишь в первый раз.

Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости... прости...

Есть в природе знак святой и вещий,
Ярко обозначенный в веках!
Самая прекрасная из женщин –
Женщина с ребенком на руках.
От любой напасти заклиная
Нет, не богоматерь, а земная,
Гордая, возвышенная мать.
Свет любви издревле ей завещан,
Так вот и стоит она в веках.
Самая прекрасная из женщин -
Женщина с ребенком на руках,
Все на свете метится следами,
Сколько б ты ни вышагал путей,
Яблоня – украшена плодами,
Женщина – судьбой своих детей.
Пусть ей вечно солнце рукоплещет,
Так она и будет жить в веках.
Самая прекрасная из женщин –
Женщина с ребенком на руках!

Даже не знаю автора. Просто нравится.

Нравится Пастернак.

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.

И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.

И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.

Но нежданно по портьере
Пробежит сомненья дрожь,-
Тишину шагами меря.
Ты, как будущность, войдешь.

Ты появишься из двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то, впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

Как у него дела? Сочиняешь повод
И набираешь номер; не так давно вот
Встретились, покатались, поулыбались.
Просто забудь о том, что из пальца в палец
Льется чугун при мысли о нем - и стынет;
Нет ничего: ни дрожи, ни темноты нет
Перед глазами; смейся, смотри на город,
Взглядом не тычься в шею-ключицы-ворот,
Губы-ухмылку-лунки ногтей-ресницы -
Это потом коснется, потом приснится;
Двигайся, говори; будет тихо ёкать
Пульс где-то там, где держишь его под локоть;
Пой; провоцируй; метко остри - но добро.
Слушай, как сердце перерастает ребра,
Тестом срывает крышки, течет в груди,
Если обнять. Пора уже, все, иди.

И вот потом - отхлынуло, завершилось,
Кожа приобретает былой оттенок -
Знай: им ты проверяешь себя на вшивость.
Жизнеспособность. Крепость сердечных стенок.
Ты им себя вытесываешь, как резчик:
Делаешь совершеннее, тоньше, резче;
Он твой пропеллер, двигатель - или дрожжи
Вот потому и нету его дороже;
С ним ты живая женщина, а не голем;
Плачь теперь, заливай его алкоголем,
Бейся, болей, стихами рви - жаркий лоб же,
Ты ведь из глины, он - твой горячий обжиг;
Кайся, лечи ошпаренное нутро.
Чтобы потом - спокойная, как ведро, -
"Здравствуй, я здесь, я жду тебя у метро".

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.

С виду мужичок обыкновенный - в пиджачке, не бомж, не наркоман -
взял да вывел формулу Вселенной
русский математик Перельман.
Вывел скромно, мелкими шагами,
чтоб понять, как сделан этот мир.
Показал ее старушке-маме
и пошел на кухню пить кефир.
Формула далась ему не сразу
- он к ней шел, как ежик сквозь туман.
Целых двадцать лет ее, заразу,
вывести пытался Перельман!
Грыз гранит, как роет экскаватор,
подбирался к ней издалека,
мучил он свой верный микрокалькулятор
марки <Электроника МК>.
В формуле частей и скобок много:
синус, тангенс, дельта, интеграл.
В формуле была ошибка Бога
(Перельман чинить ее не стал).
Формулу найти мечтал бы каждый
математик мира. Но она
снилась Менделееву однажды
(только тот не понял ни хрена).
За нее отдать хоть жизнь, хоть почки
обещал Эйнштейн. И он был рад
отгадать три буквы в нижней строчке -
те, что е = мс2.
Формула же всех процессов в мире,
чтоб представить мог любой плебей:
это где-то пятьдесят четыре
метра интегралов и дробей.
Если там подставить в логарифмы
имя, телефон, объем груди,
и еще чего-нибудь для рифмы
вынести за скобки позади,
сверху - GPS-координату,
снизу - подпись, и число, и год:
- то она покажет каждый атом!
В смысле, что и где произойдет.
Если ж сократить ее безмерно,
указав у формулы внутри,
что пространство, как у нас, трехмерно,
и константа Пи - примерно три,
то для частной примитивной схемы
в нашей галактической дыре
формула рисует теоремы
хоть Ферма, а хоть Пуанкаре.
Этот-то пустяк по доброй воле
Перельман и скинул в интернет,
пререкаясь с анонимным троллем
в чате <матанализ точка нет>.
И пошло: Закопошилась пресса.
Крики <Гений!>, <Бред!>, <Мое, отдай!>
(оказался тролль - большой профессор,
как считает весь его Китай).
И уже наутро Перельману
раздались звонки его коллег:
мол, какие творческие планы? Допиши-ка восемь человек
в авторы статейки по секрету.
Ты ж в науке, не в монастыре.
Мы ж все вместе доказали эту:
как там, говоришь? Пуанкаре?
Отключив мобильник от эфира,
телефону оборвав шнурок,
Перельман собрался за кефиром.
Хорошо, что посмотрел в глазок!
У него за дверью прямо в метре -
журналисты, поп, какой-то мент,
да еще какой-то Виктор Петрик
с транспарантом <выкуплю патент!>,
да еще налоговый инспектор,
и отец Кирилл, и дед Пихто,
да студент Раскольников с конспектом
и какой-то штукой под пальто,
контактеры, репортеры, дуры,
почтальоны с кучей барахла,
и Каспаров с шахматной фигурой
в виде двухголового орла.
Все гудели и чего-то ждали.
Перельман сказал: подите вон!
И услышал: <Перельман, вам дали
в институте Клэя миллион!
Миллион! И в долларах!
Его ведь -
не засунешь целиком в карман!
Мы пришли помочь его освоить!
Если вы не против, Перельман>.
<Нам - крестьянам!>, - попросил Зюганов.
<Нам - ученым!>, - возразил студент.
<Нам - на нано, нам на нано, нано!>,
- спели под гармошку поп и мент.
И какой-то пьяный бомж в халате
все хрипел и кашлял: <Гриша, %ля!
Мы ж с тобой учились на физмате!
Дай на пиво два в шестой рубля?>
А один, забравшись на ступеньки,
громко объявил, как только мог:
<ПЕРЕЛЬМАН СЕБЕ ОСТАВИТ ДЕНЬГИ!!!>,
- и давай подмигивать в глазок.

Перельман глазок заклеил скотчем.
Тумбочкой подпер входную дверь.
Сел за стол,
решителен и точен,
размышляя: как же быть теперь?
Вынул карандаш обыкновенный,
старый калькулятор вынул он
и подставил в формулу Вселенной
и себя, и этот миллион.
Показала формула такое,
что уже и верится с трудом:
как он с мамой где-то под Москвою
начал строить загородный дом.
Газ, водопровод,
скандалы, крики,
взятки, просьбы, штрафы, местный суд.
Как его дебильные таджики
самосвалом две стены снесут.
Как ему сидеть внутри машины,
проклиная пробки по Москве.
Как враги-коллеги режут шины
в купленном для мамы БМВ.
Как в ток-шоу <Есть ли Бог и Вера?>
спорят с ним Малахов и Билан.
Как он едет в лагерь Селигера
пару лекций спеть под барабан.
Как найдут внезапно кражу века
и дадут ему условный срок:
он же взял без кассового чека
миллион, не уплатив налог.
А Басманный суд накроет муза
завести пятнадцать новых дел:
что, читая лекции по ВУЗам,
Перельман оттуда тырил мел.
И примерно
все в таком же роде -
посадили, отобрали дом,
а затем по формуле выходит
сердце, два инсульта и дурдом:
Перельман воскликнул: <Сгиньте, гады!
Премия мне ваша не нужна!
Есть кефир, а больше мне не надо!
Быстро все пошли отсюда на!>

(с) Каганов

[Сообщение изменено пользователем 07.04.2010 13:43]

Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для зблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслею небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он?
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!
Я горд!- прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил,-
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец!- лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала - я тебя не знал!

М.Ю Лермонтов :-)

:beach:

Не растревожу твои сны,
Не загляну в твои глаза,
Не разбужу тебя с утра,
Не скатится с щеки слеза,

И не скажу: "Я ухожу...
Быть может, встретимся еще..."
И на прощанье ты меня
Не поцелуешь горячо.

Меж нами пропасти, туман
И расстояния лет и рек.
Живи мечтой, живи в мечтах,
Не встреченный мной Человек!

Руки голы выше локтя,
А глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар тебе идет.

И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубо,
И рыбачки только ахнут.
Закрасневшись пред тобой.

Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.

Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.

Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской.

[Сообщение изменено пользователем 09.04.2010 23:45]

Автора! :appl: :appl:

Ахматова

даже не помня этот стих, после второй строфы нельзя уже ошибиться....

Я расскажу о вопиющем факте:
На берегах Амура, средь полей
Попался наш простой советский трактор
В прицел шести китайских батарей.

Ударил залп, снаряды полетели,
Но тракторист был парень с головой:
Он жмёт педаль - и вот не видно цели
В поставленной завесе дымовой.

А трактор взмыл над милой стороною
И в тот же миг агрессору в ответ,
Чтоб постерёгся нас пугать войною
Ударил залп тактических ракет.

А тракторист наш, капитан Литвинов,
Взглянул на карту и включил форсаж,
Спокойно отбомбился над Пекином
И заложил на родину вираж.

Он над Амуром выключил реактор,
Чтоб не пугать родных овец и коз.
Пронёсся в небе наш советский трактор
На дозаправку в свой родной колхоз.

И, если враг опять предпримет меры,
Чтоб помешать собрать нам урожай,
Приказом Агропром СССР-а
У нас на поле вылетит комбайн.

(с)

Одному фотохудожнику посвящается
ЧЕТЫРЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ ТОГО,
КАК НОВАЯ ИДЕЯ ОГОРАШИВАЕТ ЧЕЛОВЕКА,
К НЕЙ НЕ ПОДГОТОВЛЕННОГО

1. Писатель: Я писатель.
Читатель: А, по-моему, ты говно!
( Писатель стоит несколько минут, потрясенный этой новой иде-
ей, и падает замертво. Его выносят. )
2. Художник: Я художник!
Рабочий : А, по-моему, ты говно!
( Художник тут же побледнел как полотно, и как тростинка за-
качался и неожиданно скончался. Его выносят. )
3. Композитор: Я композитор!
Ваня Рублев: А, по-моему, ты говно!
( Композитор, тяжело дыша, так и осел. Его неожиданно выно-
сят. )
4. Химик: Я химик!
Физик: А, по-моему, ты говно!
( Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол. ) (Д. Хармс)

:weep: :suxx: :away:

Не принимай всё так близко к сердцу! :ultra:

а я не знаю, чем ваш брат Хармсу насолил... :cool:

наверное, не хлоридом натрия :beach:
Поднимайся, ангел бездны,
Созревай по каплям зло.
Просыпайся, царство смерти,
Древо ужаса взошло.

Нынче дьявол жаждет крови,
Будет литься без конца
Над землёй и под землёю
Дождь из крови и свинца.

Дышит ночь стальной ордою,
Мы собьём с людишек спесь,
Над землёй и под землёю
Будем кушать их и есть.

Мчатся скрины рой за роем
В беспредельной вышине,
Скоростных тарелок воем
Надрывая сердце мне.

Это войско вицероя
Из астральных адских сфер,
Словно реет над землёю
В поднебесьи Люцифер.

Тёмных духов легионы
В облаках штурмуют рай.
Взвейся кверху, ангел чёрный,
Небо синее кромсай.

Коррозия Металла? :cool:

В продолжение начатой Полининым темы...

Как-то трое изловили
На дороге одного
И жестоко колотили,
Беззащитного, его.

С переломанною грудью
И с разбитой головой
Он сказал им: "Люди, люди,
Что вы сделали со мной?

Не страшны ни Бог, ни черти,
Но клянусь в мой смертный час,
Притаясь за дверью смерти,
Сторожить я буду вас.

Что я сделаю — о, Боже! —
С тем, кто в эту дверь вошел!.."
И закинулся прохожий,
Захрипел и отошел.

Через год один разбойник
Умер, и дивился поп,
Почему это покойник
Все никак не входит в гроб.

Весь изогнут, весь скорючен,
На лице тоска и страх,
Оловянный взор измучен,
Капли пота на висках.

Два других бледнее стали
Стиранного полотна,
Видно, много есть печали
В царстве неземного сна.

Протекло четыре года,
Умер наконец второй,
Ах, не видела природа
Дикой мерзости такой!

Мертвый дико выл и хрипло,
Ползал по полу, дрожа,
На лицо его налипла
Мутной сукровицы ржа.

Уж и кости обнажались,
Смрад стоял — не подступить,
Всё он выл, и не решались
Гроб его заколотить.

Третий, чувствуя тревогу
Нестерпимую, дрожит
И идет молиться Богу
В отдаленный тихий скит.

Он года хранит молчанье
И не ест по сорок дней,
Исполняя обещанье,
Спит на ложе из камней.

Так он умер, нетревожим;
Но никто не смел сказать,
Что пред этим чистым ложем
Довелось ему видать.

Все бледнели и крестились,
Повторяли: "Горе нам!
И в испуге расходились
По трущобам и горам.

И вокруг скита пустого
Терн поднялся и волчцы...
Не творите дела злого, —
Мстят жестоко мертвецы.

В худой котомк поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон.
И вижу над собою синий небо,
Косматый облак и высокий крон.

Я дома здесь, я здесь пришел не в гости,
Снимаю кепк, одетый набекрень.
Веселый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется рука.
И я шепчу дрожащими губами:
"Велик, могуч наш русский языка"