Немного Одесского йумора.

Беня Крик берёт сберкассу.
"НАЛЁТ

- И откуда таки на нас свалилась эта цаца, Жора? - спросил мужчина постарше.
- Цацу прислали аж из Житомира, - ответил мужчина помладше, - Теперь цаца целыми днями звонит обратно в свой великий Житомир, шобы поплакать за жизнь в нашем захолустье.
- Шо вы говорите? - мужчина постарше дёрнул подбородком, - Я всегда утверждал, шо телефон в сберкассе должен иметь выход только на милицию. Почему три целых клиента должны ждать вот уже целое утро, пока цаца наговорится и соизволит принять деньги на книжку? Я всецело поддерживаю эту пожилую даму!
- Миша, я таки не очень понимаю эту вашу махинацию с дробями, но крепко уважаю целостность вашего мнения, - кивнул мужчина помладше.

- Слушайте меня свободным ухом, столичная цаца! - возмущалась тем временем пожилая дама, - У меня больше дел, чем у вас пустоты под бигудями. Оставьте в покое варнякать по телефону, начните обслуживать население! Мы устали слушать за ваши мансы и хочим пополнить книжки.

Дверь распахнулась и в помещение вошли трое мужчин. Один из них направился к окошку кассы, второй остановился в центре комнаты, а третий заложил дверь, просунув ножку стула в ручки.
- Дамы и господа, ша! - сообщил первый, - Я не стану брехать, шо никто не пострадает, но если будет тихо, то может оказаться, шо я зря переживал за ваше здоровье. С другого бока, на дверях стоит вооружённый Йося, а прямо рядом с вами стоит вооружённый Додик, шо уже кое-шо за тишину, как вы думаете?

Он наклонился к окошку и с улыбкой поинтересовался:
- Имею до вас два вопроса - как зовут такую милую барышню и держите руки так, шобы я их видел даже закрытыми глазами. Я - Беня, если вы не вдруг не знаете. Но если вы таки вдруг не знаете, то это револьвер, шо уже кое-шо за меня, как вы думаете?
- Я дико извиняюсь, Беня, - подал голос мужчина постарше, - Но цаца приехала из Житомира и очень даже может не знать за Беню. Я совсем не удивлюсь, если цаца не знает даже за револьвер.

Девушка-кассир возмущенно фыркнула, с треском положила трубку, встала и откинула назад каштановые волосы, закрывавшие лицо.
- Знаете шо, знаменитый на весь город Беня? Вы так размахиваете своим пистолетом, как будто он ваша единственная гордость. Если хочите знать, меня зовут Ляля.
- Цацу зовут Ляля, - закатила глаза пожилая дама, - Тикай-ховайся, Житомир на тропе войны.

Беня прищурил левый глаз, оценивая красоту девушки, и спокойно осведомился:
- Ляля, зачем вы говорите злых слов, Ляля? Я шёл сюдой и думал за кассу. Теперь я стою в кассе и думаю за вас. А время тем временем исходит на пшик и деньги до сих пор не перешли из вашей симпатичной конторки в наши вооруженные до зубов руки. Скажите, Ляля, вы думаете, шо так должно быть? Или вам капельку кажется, шо я таки сбился с курса?
- Скажите, Беня, это шо, налёт? - возбуждённо поинтересовался мужчина помладше, - Так наверное, нам пора лежать тихо и делать вид, шо мы вас в упор не видим. И мы хочим вас заверить со страшной силой, шо даже самого маленького звука в ваш уважаемый адрес...
- Жора, замолчите свой рот! - дёрнул того за рукав мужчина постарше, - Беня работает! Шо вы буркочите ему под горячую руку?! Ляжьте уже на пол. Где вы пошли ложиться, шлимазл в жилетке? Там уважаемый Беня может, не дай бог, через вас споткнуться на каждом шагу.

- Знаешь, Беня, - вежливо заметил Йося, - Я слушал твоих последних слов и задумался.
- За какой предмет ты задумался, Йося? - спросил Беня.
- Я задумался за курс валют, - ответил тот, - Ты будешь смеяться, но я начинаю иметь за него сомнений.
- Нашёл время, малохольный! - хмыкнул Додик, - Давай сначала вынесем валют, а потом начнём думать за ихние курсы.
- А вот таки нет, Додик, - помотал головой Йося, - Думать надо именно сию минуту. Потому шо если валюта пойдёт коротким курсом на выход, то мне, с тяжеленными мешками, придётся всю дорогу переступать через этого поца на полу. Так я скажу тебе, Додик, шо меня это слабо радует.
- Боже мой, Йося, кончай уже быть маленьким мальчиком твоей уважаемой мамочки, - пожал плечами Додик, - Ходи прямо по этому поцу. Я еще не слышал хоть за одного человека, которого бы раздавили деньги.

- Жора, скоренько ползите сюдой до меня, освободите дорогу людям, - моментально понял ситуацию мужчина постарше, - Им же таскать тяжестей! Шо вы там развалились в центре помещения, как провинциальная доярка на городском пляжу? Мадам, и вы тоже ляжьте уже, сколько можно задерживать людей? Им таки надо работать.
- Вы серьезно имеете думать, шо я ляжу на грязный пол в новой шубе? - воскликнула пожилая дама, яростно жестикулируя, - Шоб вы лопнули, как вы говорите глупостей! Лежите уже, где валяетесь, и молчите, как фаршированная рыба. Так вы хоть кое-как будете выглядеть человеком.
- А шо вы с меня хочите?! Беня сказал, шо это ограбление, - принялся слабо защищаться тот, - Где вы видели, шобы одни порядочные люди стояли, когда другие уважаемые люди грабят кассу?!
- Беня, паршивец, шоб ты лопнул! - дама перевела возмущенный взгляд на Беню, - Ты так сказал? Да как у тебя язык повернулся в том самом роте, которым ты каждую субботу уминаешь мой бульон с кнейделах? Можешь сколько угодно пачкать свою репутацию этими делами, но не смей пачкать мою шубу! Дайте мне пополнить книжку, а когда я уйду, хоть обваляйтесь на этом вонючем полу всем гамбузом.

- Йося, зачем ты набрал в рот воды, Йося? - спросил Беня, - Или ты собираешься, наконец, шо-то делать? У меня уже дырка в голове через этот хай.
- Мама, зачем вы сюдой пришли? - спросил Йося у пожилой дамы, - Я сто раз говорил вам хранить деньги дома! Или купите себе шо-нибудь, мама.
- Йося, шоб ты лопнул! Как я могу держать такие деньги дома, когда я там совсем одна?! Твой папа решил уже три года прохлаждаться на кладбище, лишь бы ничего не делать, так ты хочешь, шобы я тряслась от страха с этими деньгами под матрацом?! Я таки купила шубу. А сдачу я принесла на книжку. Йося, этот паршивец Додик, шоб он лопнул, какает тебе в мозги. Он не имеет уважения до матери, так не смей с него учиться, ты меня слышишь?!
- Мама, из-за вас весь город с меня смеётся, мама! - вздохнул Йося, - Вы каждый раз тащите денег до очередной сберкассы, я каждый раз приношу их вам взад. Моя доля делает шикарный оборот, мама, но денег через это больше не становится. Ваш гений, мама, растоптал в пыль все законы экономики. Давайте один раз сделаем наоборот - сначала я ограблю кассу, а уже потом вы пополните книжку. Шо вам - жалко попробовать? А вдруг это таки да прибыльно?

- Значит так, - Беня засунул револьвер за пояс, -Всем ша! Жора, ползите да стенки и нехай мадам приляжет на вас. Йося, не хами маме. Додик, тащи мешки. Ляля, открой сейф. Этот гоп-водевиль начинает делать мне нервы. И потом, уже почти обед. Я хочу тут скоренько закруглиться и повести Лялю в шашлычную.
- В шашлычную? - хмыкнула пожилая дама, - Беня, шоб ты лопнул, или ты решил, шо Херсон - это другая Вселенная и гастроль будет вечной?!
- В шашлычную? - взвизгнула Ляля, колдуя над сейфом, - Боже мой, Беня, я не знаю, за шо вы такой известный, но вас еще причёсывать и причёсывать. До шашлычной можете водить этих ваших актрисок. Я не пойду с вами до шашлычной, так себе и знайте. Вечером вы поведете меня до ресторана. Потом танцы, катание на лодке, гулянка под луной и ювелирный разврат. Так это делалось в Житомире, или вы чем-то хуже, Беня?

Дверца сейфа щелкнула.
- Готово! - сообщила девушка, - Выгребайте скорее, мальчики.

Когда налётчики с добычей покинули помещение сберкассы, пожилая дама подошла к окошку и поглядела на девушку, качая головой.
- Вы таки шустрая цаца, Ляля, - сказала она, - Но под вашими бигудями прячется недюжинный зад. Я таки не буду пополнять книжку. Я даже сдам шубу обратно. Вы меня понимаете, шустрая цаца Ляля? Потому шо когда рыжая Соня вернётся с херсонских гастролей, у Бени будет бледный вид, у вас - кадухес на полморды, а мой шлимазл Йося на время останется без работы. Так кто ему займёт немножко денег, кроме родной мамы?

Феерично.

;-) А что такое кадухес на пол морды? :-D :-D :-D

А шлимазл чё такое ? ;-)

ШЛЕМАЗЛ — сумасшедший. Существует непроверенная версия, что это слово получило путевку в жизнь из-за увлечения некоего субъекта по имени Шлема, измазывавшего заборы почти правильным написанием собственного имени. Вдобавок, по фамилии к этому художнику якобы обращались совсем не г. Петров — Водкин, а тов. Мазл. Как бы то ни было, но самым известным Ш. в Одессе стал не он, а Хаим, бурной деятельности которого посвящена весьма популярная одесская песня «Жил на свете Хаим».

Хаим, шлемазл, лавочку закрой!

Дурдом, шлемазл — дом … Какая разница, если ему давно пора на Слободку.

Шлемазл, или мама тебе не говорила, шё жениться и повесится никогда не поздно.

Шлимазл на Яндексе - унич. человек, которому хронически не везёт .......... Да я каждую еврейскую жену узнаю сразу по трём признакам: лишний вес, гениальные дети и шлимазл муж, который всё это терпит!

спасибо , поставил плюсик )

этож Бабель! как я им зачитывался раньше!
Беня Крик, король - умопомрачительные рассказы там - классика

http://lib.ru/PROZA/BABEL/odessa.txt
это отличное чтиво

Здорово! буду почитать...)

Мне начало особенно понравилось. Это из разряда, читайте с акцентом.

Такую атмосферу передал Бабель, что мое подчение. Так красиво говорили, пожалуй, это высшее развитие русского языка, было тогда.

http://lib.ru/PROZA/BABEL/story_s.txt
вот неплохо, в сказочной форме
рассказ "ШАБОС-НАХАМУ"

[Сообщение изменено пользователем 22.02.2011 17:43]

Стилизация "под одесу". С понятием, но герой в конце впадает в несвойственную практичным по жизни евреям "Достоевщину".

Тимур ДОРОФЕЕВ ВСАДНИК И ВЫСОКИЙ РАВВИН

"Хавэ Мария, Хавэ Мария..." Кто это поет? Это поет старый Мордекай
Эйнсофф, который сидит на скамеечке перед заведением мадам Лепрозо. Той
мадам Лепрозо, у которой неделю до того индейцы украли лучшую в городе
певицу Басю. Ту певицу Басю, чью песню, сидя на скамеечке, поет старый
Мордекай Эйнсофф. У него встреча с мадам, и вот он сидит и ждет. "Рабби
Мордекай, мадам зовет вас до него", - приглашает его привратник -
фиолетовый негр - и рабби идет.
Мадам приняла его в гостиной, сидя на софе. Она принимала мужчин и лежа
на софе, но это стоило им известных денег.
- Давайте меняться, - взяла быка за рога мадам Лепрозо, - я знаю вас за
человека с умом, знакомого со Святым Писанием и с начинкой "адских
машинок", и... давайте меняться. Вы находите мне мою Басю - я отдаю вам
на обрезание всех негров с моих плантаций.
- Сэнкю, - ответил ей Мордекай Эйнсофф, - но теперь я знаком только со
Святым Писанием.
Мадам Лепрозо выдержала паузу, чтобы скушать один круазан.
- Тогда знаете что, - сказала она, - я вам и так отдам негров, а вы
покажете мне человека, который вернет мою Басю.
- Это окей, - согласился Мордекай Эйнсофф. - Показать вам человека - это
окей. Завтра.
И он действительно мог показать ей человека. Потому что не было на штат
проповедника опытнее Мордекая Эйнсоффа ни среди христианских
миссионеров, ни среди иудейских миссионистов. Он раньше был ковбоем и
убивал людей так быстро, как у вас падает на пол бутерброд с маслом. По
скорости стрельбы с ним мог тягаться только Билли Кид со своей бандой. И
это только потому, что в банде Билли Кида была дюжина мужиков и все
стреляли разом.
Но потом ковбой женился и стал владельцем салуна. И пять лет он был
владельцем салуна. Но только на шестой год в город приходит Чеппи Холдер
- брат убитого Эйнсоффом Коби Холдера - и взрывает ночью салун. И это не
все. Он взрывает салун с женой Мордекая Эйнсоффа, его кухаркой и
шестьюдесятью галлонами спиртного.
И вот Мордекай Эйнсофф, лазивший бес его знает где, возвращается утром
домой и не находит дома. Он мечтает обнять жену - но обнять некого. Он
думает позавтракать - но от кухарки осталось одно только доброе имя. Он
хочет выпить - но шестьдесят галлонов спиртного ушло в землю. Он хочет
отомстить - и находит Чеппи Холдера. Такого глупого Чеппи Холдера, что
он остался в городе посмотреть буквы на надгробии Мордекая Эйнсоффа. Но
так бывает, что мертвые приходят к живым и зовут их к себе. А бывает,
что приходит живой и отправляет тебя к мертвым.
И когда Эйнсофф решил убить Чеппи Холдера, он пошел в оружейный магазин
Вашингтовича и скупил все револьверные патроны. Потом он вернулся к
Чеппи Холдеру и стал стрелять с двух револьверов ему в тело, так что оно
подпрыгивало и поднимало много пыли. Мордекай перезаряжал револьверы и
стрелял опять.
Он загнал труп на кладбище и тогда бросил стрельбу. К тому часу в Чеппи
Холдере сидело восемьдесят фунтов свинца. И это был последний раз, когда
Мордекая Эйнсоффа видели за револьвером.
Он уехал из города на два года и вернулся уже проповедником. И с тех пор
он много раз уезжал, но всегда возвращался проповедником. И все ковбои
стали ходить к нему за советом. И если ковбой был верующим - рабби
Мордекай давал совет. Если был неверующим - рабби делал его верующим и
давал совет. Он был лучшим в штате проповедником и единственным в штате
шамесом.
Я слышал сумасшедшие истории о том, как рабби Мордекай обратил в свою
веру целое племя индейцев. И будто с тех пор те индейцы снимают скальп
совсем не с головы. А кто-то еще рассказывал, что Эйнсофф пытался
заменить ковбоям обрезание - отстреливанием. Хотя это, наверное, брехня.
Но в целом, история Мордекая Эйнсоффа такая, какой я ее рассказал. И
теперь вы понимаете, что такая личность могла найти нужного человека для
мадам Лепрозо.
И этим человеком был Шлема Гаучо. Ковбой, который, понадобься ему денег,
всегда мог обменять свою голову на приличную сумму в трех штатах. И он
очень следил, чтобы эта сумма росла побыстрее.
И как раз когда рабби Мордекай вышел пошукать Шлемы, а мадам Лепрозо
считала, сколько еще ей будут стоить поиски капризной девки Баськи,
Шлема опять поднимал цену своей голове. На этот раз - в городе
Картасхема, в конторе господина Шугера, главы "Коммерческого предприятия
Соломона Шугера и никаких сыновей". Шлема делал там ограбление.
Сейф стоял раскрытый, как пациентка в кресле у женского доктора.
Бухгалтер Соломона Шугера вычищал его железное нутро от лишних денег и
перекладывал их в дорожный мешок Шлемы. Сам Соломон Шугер стоял у стены
достаточно расстроенным и невнимательно слушал Шлему, который говорил
интересные вещи.
- Знайте же, господин Шугер, - говорил Шлема Гаучо, и револьвер его как
указательный палец метнулся вверх, - когда я был ребенок, меня очень
интересовало, откуда берутся дети. Конечно, я знал про аиста, про
капусту и другую чепуху, но я знал и что мне врали. Но прошло немножечко
лет и я докопался до правды. И сейчас могу делать их сам. Но теперь меня
интересует другое, господин Шугер. Меня интересует, откуда берутся
деньги. И, сдается мне, они берутся у вас.
И ствол Шлеминого револьвера заглянул Шугеру в глаз.
- Ну так и бери мои деньги, разбойник! - закричал достаточно
расстроенный, но не испуганный Соломон Шугер. - Но пусть тебе с ними
придут все болячки, что я на них заработал. Пусть у тебя случится
геморрой и ты не сможешь сесть на коня! Пусть ты узнаешь, что такое
артрит и забудешь, что такое курок!
- Окей, окей, мистер Шугер, - засмеялся Шлема, - я заберу все. Но деньги
я возьму сейчас, а за болячками еще вернусь. Так что, пожалуйста,
джентльмены, никто никуда не уходит. Потому что если я в пути передумаю,
вернусь за болячками, а кого-то тут не будет хватать, я могу вам сделать
такое, что вас похоронят.
Потом Шлема садился на коня и крепил к седлу мешок. Потом Шлема стрелял
по целившему в него охраннику Шугера и сделал ему пособие по
инвалидности. И потом Шлема уехал из Картасхемы.
И вечером того же дня Мордекай Эйнсофф имел встречу с Шлемой Гаучо в
подвале своего дома. И не надо спрашивать: "Где он его нашкреб?", потому
что Шлема явился сам. Хотя мешок с сотней тысяч долларов, который он
принес, вполне стоит такого уважения, чтобы сказать: "Они пришли
вдвоем".
Теперь два слова в сторону. У каждого ковбоя есть тумбочка, с которой он
берет денег. У рабби Мордекая была пропасть никому не известных
тумбочек, а у Шлемы - сто тысяч наличными и меньше он не брал. И они
имели с этого общий бизнес, потому что один имел себе тумбочку, а другой
имел с этой тумбочки некоторый процент. И теперь вам понятно, зачем
бандит Шлема оказался в подвале Мордекая Эйнсоффа - уважаемого
проповедника и единственного на штат шамеса.
И вот они встретились. Я очень себе вижу, как это было. Они, конечно,
обнялись. И стали говорить так же, как Моисей водил свой народ по
пустыне: до Израиля был день пути на поезде, а он сорок лет их водил
пешком! И Шлема и рабби Мордекай перебрали сорок и сто сорок тем, пока
рабби не сказал:
- Одна мадам имеет до тебя бизнес, Шлема. Если ты ей поможешь - то, чтоб
я сдох, если тебе будет потом хуже, чем камню у Христа за пазухой!
Шлема не сказал "нет", поэтому рабби продолжил:
- Ее певичка студит горло у индейцев в Сангре-де-Кристо. Так певичку
надо там найти и вернуть откуда взяли.
- В горах холодно, - сказал задумчиво Шлема.
- Об чем речь! Будет очень холодно - ты вернешься и мы все забудем. Ты
не Фритьоф Нансен, Шлема, я это знаю, мы не на полюсе, так зачем нам эти
геройства?
- Но, с другой стороны, я могу попробовать, - сказал Шлема еще
задумчивей, - я могу одеть шубу, мне уже не будет холодно, и я найду
певичку... Но что дальше, рабби?
- Дальше будет завтра, - сказал рабби, - завтра будет мадам Лепрозо. Она
скажет, что будет дальше.
Но мадам Лепрозо была уже сегодня.
Она ворвалась в дом Эйнсоффа неистово, как зонд проктолога. И слуга
Эйнсоффа не смог ее остановить, потому что тут нужна была пуля. Но
вопрос был не в том, есть ли у него эта пуля, а в том, куда бы он стал
ходить по средам и пятницам, если бы пуля нашлась. Итак, мадам Лепрозо
прорвалась в дом и увидела Мордекая и Шлему.
- Ах, рабби, я дико извиняюсь, сказала она. - Я тут проходила мимо вас,
увидела в окнах свет, или то мне так показалось, и я решила зайти.
Скажите, рабби, вы уже связались с той личностью, что будет искать Басю,
а то я смертельно переживаю. Вот этот мужчина? Боже, какой красавец! Вы
ковбой? Это сразу видно. Вы едете искать мою Басю? Вы храбрый и очень,
правда? Что вы за это хотите?
И Шлема сказал, что он хочет - раз и два. Первое и второе. Первое - как
от красивой женщины, второе - как от богатой. И первая улыбнулась ему
своими алыми губами, а вторая возмутилась и открыла свой черный рот. Но
они пришли к согласию, и Шлема получил добро на три первого и половину
второго. То есть это было уже не первое и второе, а третье и первое.
"Натуральная каббалистика", - сказал Мордекай Эйнсофф. И на сегодня это
было все.
Но вот настало утро и поднялось солнце. И солнце разбудило петуха. И
петух разбудил слугу рабби Мордекая. И слуга разбудил рабби Мордекая. И
Мордекай разбудил мадам Лепрозо. И мадам Лепрозо разбудила Шлему. И это
было просто какое-то Евангелие! И Шлема встал и сказал: "Мадам, вы
видите это красное светило на горизонте?" - "Я похожа на слепую?" -
ответила мадам. "Знаете, что хочет нам сказать светило таким цветом? Вы
помогли мне это понять. "Весь мир - бардак", - вот что! И вот зачем этот
красный фонарь появляется на рассвете и на закате. Я просыпаюсь, и он
говорит мне: "Ты в бардаке, Шлема". А вечером он говорит: "Я сейчас,
конечно, куда-нибудь закачусь, но до того еще два слова, Шлема: "ВЕСЬ
МИР - БАРДАК!" Вы согласны со мной, мадам?"
Мадам Лепрозо посмотрела на него странным взглядом и сказала: "Я не
понимаю, как у людей хватает времени и убивать людей, и такое
придумывать. Если вас не прибьют раньше, думаю, у рабби Мордекая
появится конкурент. И хочу напомнить: у вас еще остался один раз".
- Возьмите его в рост, - сказал Шлема. - Может, когда я вернусь, набежит
и второй. А в общем, асталависта, мадам, я поехал.
И Шлема исчез из города на месяц. Месяц в Сангре-де-Кристо, где
индейские боги курят трубки мира и выпускают такие клубы белого дыма,
что не видно вершин гор. В том Сангре-де-Кристо, где холодно так, что
плюнуть в чью-то морду - это то же, что сразу заехать по ней камнем. В
том Сангре-де-Кристо, где скальпы слетают с головы, как ермолка с потной
лысины.
Туда уехал Шлема и оттуда через месяц приехал с Басей, которая смотрела
на него, как пигмей на Статую Свободы.
- Басю везут! - закричал привратник мадам Лепрозо и побежал до нее
наверх, потому что, не дай Бог, она его не услышала.
Но мадам услышала - она уже бежала вниз.
- Боже! - закричала тогда Бася театральным голосом, - наконец мы в
цивилизованной округе!
Она обнялась с мадам и заговорила. "Мадам, я так счастлива, - сказала
она. - Я столько натерпелась без электричества, без горячей воды и от
этих индейцев, Миктлантекутли их возьми! Я уже собралась там сдохнуть,
когда появился великолепный Шлема. О, мадам, он появился как какой-то
Кецалькоатль. Но их Пернатый Змей это пустяк перед Шлемой, этим Пархатым
Змеем. Он похитил меня, мадам, наплевал им, спящим, в рожи и увез среди
ночи".
И мадам сказала Шлеме: "Сегодня будет праздник. Он будет в вашу честь. И
праздник будет столько, сколько вы будете у меня гостить. Вы получите
деньги без вопросов. А то, что вы оставляли на проценты, увеличилось
многократно.
И вечером был праздник, И Шлема на этом празднике вроде бы был, но тем
же вечером он появился у Мордекая Эйнсоффа.
- Здравствуйте, рабби, я пришел прощаться, - сказал Шлема.
- Тю, куда тебе уезжать? - удивился рабби. - Мадам Лепрозо довольна, ее
певичка в тебя влюблена. Сиди в этом городе и кушай марципаны.
- Меня тошнит от ее марципанов и от ее круазанов, - сказал Шлема и
замолчал. Он помолчал немного и снова начал говорить:
- Я говорил вам, рабби, что весь мир - бардак. Так, знаете, он еще хуже.
Слушайте, я сидел в заведении мадам Лепрозо, я смотрел, как поет Бася и
как она довольна, что вернулась. А рядом сидели техасские жлобы, рабби,
техасские жлобы, от которых воняло. И речь у них была грязной, как их
тела. Но у них было много денег, рабби, не так много, как у меня, но
достаточно, чтоб швырять ими в Басю. И она была от этого счастлива. Но,
рабби, я видел, где она была в Сангре-де-Кристо. Уберите электричество,
занавесьте стены шкурами и будет то же самое. Она верит, что видит
разницу, но я вижу, что ее нет! Мне от этого грустно и скучно. Поэтому,
рабби, я уезжаю.
- Послушай, Шлема, - сказал мудрый Мордекай Эйнсофф, - ты такой еще
молодой человек и не знаешь, что такое "семь пятниц на неделе". Ты еще
такой молодой, что можешь успевать на семь суббот. Так и успевай! Или,
знаешь, если ты так хочешь уехать, я тебе дам письмо до одного ковбоя в
Мехико. Там много наших, Шлема. Знаешь, что кричат у них на корриде -
"Тора! Тора!"
- Нет, - сказал Шлема, - я туда не поеду.
- А куда ты поедешь? - спросил Эйнсофф.
- Не знаю, рабби, куда-нибудь. Прощайте.
И он ушел, а потом ускакал. И он знал, куда едет: он давно решил уехать
в Одессу.
И через два дня он был уже в Одессе, штат Техас.